— Это не общая квартира, — Катя сглотнула ком в горле. — У меня есть документы.
— Документы?! — свекровь подалась вперёд, словно юрист, которого вызвали к барьеру. — Так ты теперь будешь махать бумажками перед родными людьми?!
Катя подняла глаза и посмотрела на свою кухню, словно пытаясь найти смысл в том, что казалось таким обычным и привычным. Ну да, вот эти стенки, вот эти плитки, вот этот вонючий чайник, который когда-то был предметом гордости на фоне идеального быта. Ужас, какой ужас, если честно. Всё, как всегда, и не сказать, что «прекрасно». И все эти воспоминания с бабушкой, дедушкой и избыточной заботой — они тут, прямо в воздухе, как остался запах несвежего хлеба, только более душный.
— Катюш, ты где? — раздался голос Димы, такой же потерянный, как и его носки, которые никак не могли найти пару.
— На кухне! — ответила она, заставляя чайник заткнуться.
Дима вошел с этим своим вздохом после работы. За ним, как предсказуемый бонус, шла Жанна Витальевна. Тут, как всегда, тонкая комедия продолжалась: эта бабушка в строгом костюме, вечно с серьёзным лицом, даже если на улице дождь и в магазинах скидки на новогодние игрушки.
— Я решила проведать, как ты тут без меня? — сказала свекровь, заходя на кухню и осматривая чайник, как если бы он был для неё предметом археологических раскопок. — Катя, ты всё-таки поменяй его. Я тебе говорила, что в магазине у меня скидки есть?
Катя едва сдержала вздох, пытаясь не выдать свою некую внутреннюю паническую атаку. Вот этот чайник с бабушкой, а вот эта свекровь, которая вечно ничего не понимает. Впрочем, Катя знала, что любая попытка спорить с Жанной Витальевной — это как кидать камни в стену, к тому же она слишком любит рассказывать, как «там скидки» и как «это она тебе надарила».
— Спасибо, Жанна Витальевна, но он мне нравится.
— Ну, как хочешь, — сказала свекровь, как будто всё уже было решено на её совете. — Впрочем, у меня отличные новости! Наша Юленька выходит замуж!
Дима поднял брови и улыбнулся, прекрасно понимая, что это повод для «развеселой семейной драмы»:
— Правда? За Сергея, что ли?
— Да, да, за него! — подтвердила Жанна Витальевна, садясь за стол и оценивающе поглядывая на свою чашку, как если бы она была предметом роскоши. — Свадьба через месяц. Гостей будет много, вся родня съедется. Дядя Борис с женой приедет, и Наташа, твоя двоюродная сестра.
Катя, разливая чай в чашки, почувствовала, как внутри всё вдруг сжалось. Ну, да, свадьба — это круто. Но что-то не так с этой новостью. Она была бы довольна, если бы эти слова звучали как весёлый комедийный фильм. А тут что-то подозрительное. Слова Жанны Витальевны были как те угощения, которые тебе предлагают на семейном ужине: вроде вкусно, но тебе страшно даже попробовать.
— О, это замечательно! — сказала она, пытаясь выдать эмоции, которые были абсолютно не связаны с её текущими переживаниями. — Юля, наверное, счастлива?
— Конечно! — ответила свекровь, делая первый глоток чая, словно питьё было её личной победой. — Только вот с размещением гостей проблема. У нас дома места маловато будет…
Катя замерла, ложка замерла в её руке, как если бы она поняла, что в этом доме она, как зомби в фильме, ещё не умерла, но смерть всё равно неотвратима. Она стояла, будто замороженная, и ждала, что свекровь скажет дальше.
— Знаешь, Катюша, — продолжила Жанна Витальевна, как будто наваждение, — у вас тут так много места. Можно и дядю Бориса с тетей Валей разместить, и Наташу. Они не привередливые, не переживай.
Катя почувствовала, как на кухне стало ещё жарче, чем от этих костюмированных разговоров. Всё, это уже не было вопросом «хорошо или плохо», это было просто… уже невыносимо.
Катя поставила чашку на стол с той филигранной аккуратностью, с какой сапёр кладёт плоскогубцы рядом с проводами. Вот оно, состояние её души: предельная точность движений, потому что внутри — хаос.
— Жанна Витальевна, — голос её был ровный, но с лёгким оттенком той самой грозы, которая начинается с безобидного ветерка, — моя квартира — это не хостел.
— Ну что ты такое говоришь?! — свекровь всплеснула руками, как будто услышала предложение продать почку ради благополучия соседей. — Три комнаты на двоих — ну не роскошь ли?! А тут родная кровь! Семья!
— Семья? — Катя прищурилась. — Простите, но я этих людей почти не знаю.
Дима, по классике жанра, решил включить режим «миротворца» — в семье это называлось «бессмысленно лезть под раздачу».
— Кать, ну правда, места же полно. Гостевая пустует, в кабинете можно койку поставить…
Катя повернулась к нему с таким выражением лица, с каким смотрят на людей, которые встают в дверях автобуса и потом ещё удивляются, что их толкают.
— А ты не забыл, что это моя квартира?
Жанна Витальевна поджала губы так, будто прямо сейчас собиралась рассчитать, сколько в этом доме её собственности по праву материнского влияния.
— Ну зачем же так? Вы же семья!
— Это не общая квартира, — Катя сглотнула ком в горле. — У меня есть документы.
— Документы?! — свекровь подалась вперёд, словно юрист, которого вызвали к барьеру. — Так ты теперь будешь махать бумажками перед родными людьми?!
— Катя, ты чего? — Дима нахмурился, по привычке не вникая, но уже заранее злясь на жену, а не на маму. — Мы же муж и жена!
— Вот именно! — подхватила свекровь. — Да ты не переживай, я уже сказала родственникам, что у них есть где остановиться. Дядя Борис так обрадовался…
Катя почувствовала, как давление в её голове достигло той стадии, когда люди хватаются за валерьянку, а коты за шторы.
— Вы не имели права, — процедила она сквозь зубы.
— Имели, не имели… Какая мелочность, Катюша! — Жанна Витальевна отмахнулась, как будто речь шла о предложении купить другую марку молока. — Они приезжают через две недели. Я думаю, гостевую надо бы немножко… перекроить!
Дима встал, потянулся и сделал вид, что в его жизни сейчас всё идёт по плану.
— Да, Кать, слушай, а может, мы и в кабинете порядок наведём? Я же давно говорил, что старый диван туда надо поставить.
— Ох, ну ты даёшь, — Катя замерла, с трудом веря своим ушам. Они стояли, как всегда, обсуждали, что куда переставить в её квартире. Ну а что ещё они могут делать, кроме как ломать голову над тем, как переклеить обои? И всё это было, конечно, в тот момент абсолютно бессмысленно. Вот только в воздухе висело нечто такое, что она чувствовала на кончиках пальцев: это было невыразимое, но четко ощутимое — полное безразличие к её мнению. Удивительно, как оно умудряется просачиваться даже сквозь стены.
В голове сразу раздался дедушкин голос. «Внучка, не будь дурой, не позволяй никому тобой командовать». Звучало так просто и спокойно, но Катя, честно говоря, уже была не уверена, что может следовать этим советам. Сейчас ей хотелось схватить его советы, да и бросить в кого-нибудь, как кучу сухих листьев. И вот этот момент, когда ты осознаешь, что твои желания и права — это просто какие-то абстракции для них, для этих людей, которые пришли, как в свою. Как будто в твоём доме действительно ничего святого нет.
Катя сделала шаг назад, покачав головой, и без лишних слов вышла в спальню. Шаги её были, как у героя боевика, который, кажется, готов взорвать всё, что видит. Она подошла к шкафу, как к древнему артефакту, и, сдвигая полки, достала старую фотографию. На ней — она, её бабушка и дедушка, на фоне этой самой квартиры, в тот день, когда они вручили ей ключи. В глазах их было столько веры, будто мир мог рухнуть, но этот момент останется навсегда. На обороте фото была надпись бабушкиным почерком: «Люби свой дом, внученька. Пусть он будет твоей крепостью».
Крепость… Крепость, в которую можно войти, даже не позвонив в дверь? Да ну! Крепость, которая будет служить всем родственникам и, похоже, ещё куче их знакомых? Серьёзно? Катя усмехнулась, горько и беспомощно.
Телефонный звонок заставил её подскочить. Бабушка. Время для грандиозных семейных разборок — что может быть лучше?
— Катенька, как ты там? Всё нормально? — голос бабушки был такой, будто она чувствовала беду на горизонте. Прямо как у старой совы, которая знает, где какой мухомор.
— Бабуль, — голос Катерины предательски дрожал, — свекровь хочет заселить в мою квартиру родственников мужа. Даже не спросила моего согласия. А Дима её поддерживает.
— Как это «не спросила»? — бабушка буквально взревела в трубку. — Мы с дедом тебе квартиру подарили, чтобы ты тут жила, а не как в общежитии для чужих людей!
Катя выпустила воздух, как если бы у неё из груди вырвался какой-то лишний камень. Ощущение, что бабушка всегда была рядом, как невидимый защитник, но вот расстояние между ними теперь становилось всё больше.
— Вот и я так думаю, — смахнула она слезу, не особо стесняясь. — Но они считают, что я веду себя эгоистично.
— Эгоистично? — бабушка просто взорвалась. — А вот этим своим бессовестным распоряжением чужим имуществом они как называются? Мой дед бы их, знаешь, как встряхнул!
Катя вдруг почувствовала, как её сердце сжалось. Дед всегда говорил: «Главное в семье — это уважение», и теперь она чувствовала, что это уважение утекло куда-то безвозвратно, как вода в песок.
Тут в комнату вошёл Дима, не снимая ботинок, и сразу заглянул в её лицо, как будто знал, что её настроение меняется, как погода.
— Ты с кем там говоришь? — его голос был пустым и равнодушным.
— С бабушкой, — ответила Катя, уже снимая телефон с громкой связи. — Она тоже считает, что вы с мамой неправы.
— О, опять это старое. — Дима, вытянувшись как кошка, залёг на кровать. Он был в своём привычном непонимании, что она сейчас чувствует. «Что ты, мол, как ребёнок? Мы же теперь муж и жена! Всё наше!»
— Нет, Дим, не всё, — Катя почувствовала, как её руки затряслись, а телефон, казалось, стал тяжёлым, как кирпич. — Эта квартира — это не просто четыре стены и крыша. Это память, подарок от моих бабушки и дедушки. Это не «всё общее».
Дима вскочил с места, как будто его ударили электричеством.
— Ну что ты зациклилась на этом подарке! — его голос стал резким. — Нормальная жена не попрекает мужа всякими ерундовыми штуками!
— Ерундовыми? — Катя почувствовала, как воздух стал слишком тесным. — Трехкомнатная квартира в центре города — это ерунда для тебя? Или мои чувства тоже ерунда?
— Твои чувства? — Дима скривился, будто она сказала что-то нелепое. — А мои чувства? Мама всем рассказала, что мы их примем, а ты устраиваешь тут трагедию!
— Значит, чувства твоей мамы важнее моих? — Катя встала, голос у неё дрожал, но её решимость крепчала с каждым словом. — Знаешь, что, Дим? Я устала. Устала от того, что вы с матерью думаете, что можно просто ворваться в мой дом. Это мой дом! Мой подарок, и я не позволю превратить его в проходной двор!
— Ну ты даешь! — Дима смотрел на Катю, как на разгадываемую загадку. Он шагал вперёд, но потом вдруг остановился, и взгляд его был полный удивления, как если бы обнаружил в ней кого-то абсолютно нового.
— Знаешь, мама права, — сказал он с таким выражением, как будто только что обрел просветление. — Ты никогда не станешь частью нашей семьи. Для тебя эта квартира важнее, чем наш брак.
Катя почувствовала, как что-то внутри сжалось, но внутренне она хотела лишь сдаться на смех и сказать: Ой, да не переживай ты так! Но, конечно, не стала этого говорить вслух. Когда твой муж говорит такие слова, ты понимаешь, что пора прекращать всё это театральное дело.
— Достаточно, — Катя встала из-за стола, отодвигая чашку, словно сдвигает непрошенных гостей. — Я не давала согласия на размещение гостей в моей квартире.
Жанна Витальевна, сидя с чашкой в руках, замерла. Пауза была такой долгой, что можно было начать подозревать, не задумалась ли она о том, как бы её собственный план не дал трещину.
— Что значит «не давала согласия»? — её голос звучал так, как если бы она обнаружила скрытый смысл в классической трагедии. — Ты что, собираешься отказать родственникам в крыше над головой?
Катя вздохнула, стараясь говорить спокойно, но голос дрожал, и, возможно, она сама уже не верила в собственные слова.
— Я не отказываю, — ответила она, глядя на Жанну Витальевну, как на экзаменатора, — Я просто напоминаю, что решения о моей квартире принимаются только с моего согласия.
Жанна Витальевна фыркнула, как если бы услышала что-то невообразимо нелепое.
— Какие формальности! — она поджала губы, явно приготовившись к буре. — Так ведут себя только чужие люди. Я думала, ты давно стала частью нашей семьи.
Дима встал с кресла, не выдержав того, что происходило. Как будто он не мог понять, где между ними трещина.
— Кать, ну ты чего? Это всего на неделю. Зачем делать из мухи слона?
— Мухи, слоны, что угодно! — Катя повернулась к мужу, и в её глазах пылал огонь, как в камине. — Вы обсуждаете, как распорядиться моей квартирой, даже не спросив моего мнения!
Жанна Витальевна с явным презрением закатила глаза, словно всё, что происходило, было фальшивым сюжетом из дешёвой мелодрамы.
— Ой, только не начинай про твою квартиру, — сказала она с трудом сдерживая раздражение. — Вы же женаты, значит, всё общее.
— Нет, не всё, — Катя почувствовала, как голос её дрожит от чувства несправедливости. — Эта квартира — моя личная собственность.
— Катя! — Дима ударил ладонью по столу так, что казалось, все в доме должно было вибрировать от этого удара. — Мама права. Ты ведёшь себя ужасно! Это всего лишь неделя, а ты устраиваешь скандал.
— Я устраиваю скандал? — Катя встала, её лицо было на грани того, чтобы превратиться в дым, но она держала себя в руках. — Это вы решаете за меня, кто будет жить в моей квартире!
Жанна Витальевна поставила чашку на стол так резко, что создавалось ощущение, будто она подводит черту, финишную черту, на которой стоит её победа.
— Вот значит как, — сказала она с явным презрением. — Значит, для тебя бумажки важнее семьи?
Катя молча встала из-за стола и направилась к кухне. В её спину, как призрак, снова пронесся тот шепот свекрови:
— Я же говорила тебе, сынок, она никогда не станет по-настоящему нашей.
Катя сдержала вздох и продолжила собирать посуду. Слова свекрови были, как капли дождя, которые никто не слышит, но чувствуют на своей коже. Она не оглянулась. Не хотелось, чтобы кто-то заметил, как её сердце сжалось.
Вечером, когда остались вдвоем, Дима снова пытался пробить лед.
— Кать, ну правда, чего ты уперлась? Подумаешь, поживут родственники неделю.
— Дело не в неделе, — Катя спокойно складывала тарелки в шкаф, как будто она делает это каждое утро, в тысячу раз спокойнее, чем любой духовный мастер на занятиях йогой. — Дело в том, что вы с матерью даже не подумали спросить моего мнения.
— А что тут спрашивать? — его голос стал резким, как шум ветра в старой деревне, когда в ней никто не живёт. — Места полно, никто никому не мешает.
— То есть моё мнение вообще не важно? — Катя развернулась, и в её голосе звучала обида, но она не хотела отступать. — Получается, они ваши гости, а обслуживать их должна буду я?
— Опять ты за своё! — Дима взмахнул руками, словно её слова не существовали. — Моя квартира, моя собственность… Ты себя слышишь?!
— Семья — это когда уважают друг друга, — тихо сказала Катя, не отрывая взгляда от его лица. — А не когда командуют чужим имуществом.
— Чужим? — Дима прищурился, будто только что разобрался, что происходит. — То есть для тебя я чужой?
— Нет, но… — Катя почувствовала, как её голос дрогнул, и замолчала. Что тут скажешь? Как объяснить, что для неё дом — это не просто стены, а место, где её жизнь, её ощущения, её собственная целая вселенная?
— Никаких «но»! — перебил её Дима, резко вставая с места, как будто у него был готов очередной грандиозный аргумент. — Либо мы семья, и все решаем вместе, либо… — Он замолчал, развернулся и ушёл, хлопнув дверью так, что её эхом можно было бы услышать в другом конце города.
Катя стояла на кухне, молча глядя на закрытую дверь. В её горле застряли слёзы, но она не позволила себе расплакаться. Неужели она стала плохой женой? Потому что хочет, чтобы её мнение хоть немного значило? Или, может, они с Димой и его матерью перешли ту черту, за которой уважение к другому человеку уходит в небытие?
Ответа не было. Был только глухой вопрос в голове: Кто здесь чужой, а кто — свой?
На следующее утро раздался звонок. Жанна Витальевна сразу начала, как всегда, без церемоний, с явным раздражением в голосе:
— Можешь быть спокойна, я нашла, где разместить гостей. Дядя Коля согласился принять всех у себя.
— Хорошо, — тихо ответила Катя.
— Хорошо? — в голосе свекрови был едва сдерживаемый укол, словно она ждал больше, чем просто «хорошо». — Ты разрушила все наши планы, опозорила нас перед родственниками, а теперь просто говоришь «хорошо»?
— А что я должна сказать? — Катя чувствовала, как её сердце обжигают её же собственные слова. — Извиниться за то, что не позволила распоряжаться моей квартирой?
— Вот именно такое отношение и разрушает семьи! — Жанна Витальевна вздохнула с такой лёгкостью, что можно было подумать, она недавно снова переиграла всех в театральной постановке. В её голосе послышался едва сдерживаемый всхлип. — Ты своим эгоизмом рушишь все наши традиции. Мы всегда помогали друг другу, всегда были вместе…
— Традиции не должны нарушать чужие права, — твердо ответила Катя, ощущая, как по спине пробежала холодная волна.
Катя стояла у окна, глядя, как дождь моросит по стеклу. Словно сам мир пытался её уговорить расслабиться. Но она знала: расслабляться не время. Время думать. Думать о том, что произошло, и, главное, о том, что ей делать с этим всем.
В тот момент, когда она отказала свекрови, мир как будто замер. Не было ни бурных слов, ни яростных споров — был только этот тонкий, но острый момент, когда она сказала «нет». Как если бы её жизнь разделилась на два вектора: до и после. И с того самого момента ничего не было прежним. Она пыталась оправдать себя, но в голове всё крутились мысли, которые никак не хотели укладываться в нужные рамки.
Когда через час пришло сообщение от Димы, Катя просто взглянула на экран, но не ответила. Прочитав, как Дима пытался давить на её совесть, она только отмахнулась. В его словах не было ни укора, ни понимания — была жалость. И это было самое неприятное. Когда он написал: «Мама плачет. Довольна?», Катя ощутила лёгкую злость. Ну, плачет и плачет. И что теперь? Это её проблема?
День тянулся медленно. Катя рылась в своих мыслях, как в сундуке с разрозненными вещами. На первый взгляд всё было нормально: посуду моешь, бельё вешаешь, а внутри как будто огонь горит. И каждый раз, когда её глаза встречались с экраном телефона, она ощущала, как внутреннее напряжение снова нарастает.
Когда вечером Дима вернулся, в его молчании было всё, что она уже успела предсказать. Он не был прежним. Простой разговор с ним оказался задачей не из лёгких. Он вошел в кухню, посмотрел на неё, и сразу начал.
— Я заходил к дяде Коле, — сказал он, не смотря в её глаза. — У него действительно места больше, чем я думал. Так что все вопросы с гостями решены.
Катя не отреагировала, продолжив мыть тарелки. Всё было, как всегда: чашка, ложка, вода. Но в её душе буря. Внутренний голос как бы шептал: «Это был твой момент. Не сдайся».
— Ты что, молчишь? — Дима наконец не выдержал и подошел ближе, опуская голос. — Я понял, что был неправ. Вспомнил, как ты рассказывала про бабушку и дедушку, как они хотели, чтобы эта квартира была твоей. А я всё… я был не прав.
Катя повернулась к нему, взгляд холодный, но спокойный.
— А теперь что? Ты хочешь, чтобы я поверила, что ты всё осознал? Прямо сейчас? — её слова были тихими, но с оттенком насмешки. — Ты бы хоть что-то сказал до того, как случилось всё это. А теперь… теперь поздно.
Дима вздохнул, развёл руками.
— Я был идиотом, — сказал он, как человек, который уже принял свою вину. — Я должен был поговорить с тобой раньше, а не слушать маму, как завоевателя. Прости.
Катя стояла, не двигаясь. Эти слова не было легко принять, потому что она знала: слова — это просто воздух. Важнее было то, что будет дальше. И если теперь он наконец осознал, что нужно уважать её мнение, это ещё не означало, что всё наладится.
Свадьба Юли прошла, как и следовало ожидать. Все сидели за столом, свекровь была в своём репертуаре, но Катя уже не обращала на неё внимания. Она почувствовала, как будто вышла из этой игры. В своей голове она уже провела границу. Пора было двигаться дальше, и оставаться спокойной в этой буре.
— Ты знаешь, — как-то сказала Юля, присаживаясь к ней за свадебный стол, — я тебя понимаю. Мама у меня та ещё штучка. Знает, как всех на месте держать. Но ты не одна такая.
— Важно уметь сказать «нет», — ответила Катя, и на её губах мелькнула усмешка. — Но иногда, Юля, не всё так просто.
Юля с улыбкой покачала головой:
— Ну да, сложно. Но что теперь?
— Теперь, — ответила Катя, глядя на неё с лёгкой улыбкой, — мама поймёт, что уважение важнее контроля. Может, ей понадобится время, но она поймёт.
Вечером, когда они с Димой вернулись домой, Катя остановилась в прихожей и осмотрела квартиру. Стены, которые когда-то казались холодными и пустыми, теперь были наполнены памятью. Она ощутила тепло и поддержку, как будто бабушка и дедушка были рядом. И вот здесь, в этом маленьком уголке мира, она чувствовала себя в безопасности.
Через неделю позвонила Жанна Витальевна. Голос был мягким, но всё ещё с небольшой обидой, которая не исчезла сразу.
— Катя, я тут подумала… Может, на следующей неделе заедем к вам на чай? Только мы с отцом, без гостей.
Катя улыбнулась. Всё было так, как она и ожидала. Время и понимание иногда делают своё дело.
— Конечно, Жанна Витальевна. Буду рада.
С чего вы взяли, что я буду решать ваши проблемы? – бывшая свекровь умоляет о помощи