— Я не понимаю, что с тобой происходит, Ань. Почему ты решила купить эту дачу именно сейчас? — Михаил раздраженно постукивал пальцами по столу, не отрывая взгляда от телефона. — Может, стоит подождать? Ты же понимаешь, я временно без работы…
Анна подняла глаза от чашки с остывшим кофе. Три года отношений, и вот теперь он говорит о «временных трудностях». После того, как она застала его с коллегой в их общей квартире. После всех этих «это не то, что ты подумала». После бессонных ночей и звонков его матери с обвинениями.
— Я не спрашиваю твоего мнения, Миш. И денег твоих тоже. Дача уже куплена, — она отодвинула чашку. — И мы расстаемся. Окончательно.
— Что значит «окончательно»? — его голос внезапно изменился, став ниже и мягче. — Ань, ну что за глупости? Ты же знаешь, я без тебя не могу. Это была ошибка, я уже сто раз извинился…
— А я не могу с тобой. И давай не будем превращать кафе в сцену для твоих представлений.
Она положила на стол деньги за кофе — ровно за свой. Пусть платит за себя сам, как и за все свои ошибки. Семь месяцев назад она бы заплатила за обоих, придумав оправдание его забывчивости. Три месяца назад она бы молча простила очередную ложь. Но не сегодня.
— Доченька, зачем тебе эта дача? Сил же сколько нужно, денег! А ты одна… — голос матери в телефоне звучал с привычными нотками тревоги и осуждения.
Анна вытерла пот со лба и оглядела свежевскопанную грядку. Всего неделя на даче, а руки уже покрылись мозолями, спина немилосердно ныла, но чувство свободы и гордости стоило каждой минуты боли.
— Мам, мне тридцать лет, а ты говоришь, будто мне шестнадцать.
— В шестнадцать у тебя было больше здравого смысла! — фыркнула Тамара Ивановна. — А теперь? Бросила нормального мужика, купила какую-то развалюху…
— Шесть соток земли, крепкий домик и яблоневый сад. И Михаила я не бросила, а выставила за дверь после его измены, — Анна вздохнула. — Мам, я позвоню позже, ладно? Мне еще забор починить надо.
Она отключилась, не дожидаясь новой порции советов. Тамара Ивановна выросла в эпоху, когда женщины терпели все, лишь бы сохранить отношения, лишь бы не остаться без мужчины. Но Анна была из другого поколения.
Она осмотрела свежевскопанные грядки — аккуратные, ровные. Завтра посадит здесь помидоры, огурцы и клубнику. И никто не будет ей указывать, что и как делать.
— И что ты тут выращиваешь, девочка? — скрипучий голос раздался так неожиданно, что Анна вздрогнула и чуть не выронила лейку.
За забором стояли две женщины. Одна — высокая, худая, с сигаретой в морщинистых пальцах, другая — пониже, с крашеными рыжими волосами и цепким взглядом.
— Здравствуйте, — Анна улыбнулась. — Помидоры, огурцы, зелень разную. А вы мои соседки?
— Соседки, соседки, — протянула высокая. — Я Елена Петровна, а это Ирина. Мы тут уже двадцать лет живем, все порядки знаем.
— Анна. Очень приятно, — она вытерла руку о джинсы и протянула ее для рукопожатия, но женщины сделали вид, что не заметили жеста.
— Смотри, подкармливай свои помидоры как следует, — продолжила Елена, выпуская струю дыма. — А то у прежних хозяев урожая почти не было. Жалко смотреть.
— Спасибо за совет. Я стараюсь все по книжке делать, — Анна снова улыбнулась, решив, что соседки, возможно, просто не очень общительные.
Ирина хмыкнула:
— По книжке, надо же! Слышь, Лен, она по книжке будет!
Они многозначительно переглянулись и, не прощаясь, двинулись вдоль забора.
Через две недели Анна, приехав на дачу в пятницу вечером, обнаружила, что несколько зрелых помидоров с крайнего куста исчезли. «Странно, — подумала она, — еще утром в среду они висели, почти созревшие. Может, птицы или белки?»
Утром в субботу пропажа повторилась — исчезли два крупных огурца, которые она планировала собрать на обед. Теперь это уже не выглядело случайностью.
Анна осмотрела забор и заметила, что несколько досок можно легко отодвинуть. Видимо, кто-то регулярно этим пользовался.
— Ну и как тебе дачная жизнь? Соседей завела? — ехидно спросила мать по телефону в воскресенье.
— Завела, — мрачно ответила Анна. — Кажется, они воруют мой урожай.
Тамара Ивановна охнула:
— Ты с ума сошла такое говорить! Какое воровство? Может, животные?
— Мам, животные не выбирают самые спелые помидоры и огурцы! И не двигают доски в заборе.
— Так поговори с соседями! Или в полицию заяви! Ох, говорила я тебе…
— Спасибо, мам, — Анна устало потерла переносицу. — Я разберусь.
— Елена Петровна, Ирина, здравствуйте, — Анна старалась говорить спокойно, хотя сердце колотилось от волнения. — Можно с вами поговорить?
Соседки сидели на скамейке возле своей калитки, лузгая семечки. Обе уставились на Анну так, словно видели ее впервые.
— Ну, говори раз пришла, — буркнула Елена, сплевывая шелуху.
— У меня с грядок пропадают овощи. Вы ничего не замечали странного?
Ирина фыркнула:
— Ты что, нас в воровстве обвиняешь?
— Я никого не обвиняю, — Анна почувствовала, как краснеет. — Просто спрашиваю…
— Вот что, девочка, — Елена выпрямилась, оказавшись неожиданно высокой. — Не нравится тебе тут — езжай в свой город, к своим магазинам. А нас не обвиняй. Мы здесь всю жизнь прожили, когда тебя еще на свете не было.
— Именно, — поддакнула Ирина. — И вообще, сначала научись огород держать. У тебя ж там все как попало растет!
Анна молча развернулась и ушла. Ее трясло от злости и обиды. Они даже не пытались отрицать. Они просто… нагло давили своей «территорией».
Следующим утром она обнаружила, что кто-то затоптал половину ее клубничной грядки. Просто взял и прошелся по молодым кустам.
— Почему ты не позвонишь в полицию? — спросил Михаил, когда она, сама не зная зачем, рассказала ему о происходящем во время его очередного звонка с попыткой «помириться».
— И что я им скажу? «Здравствуйте, приезжайте, мои соседки украли три помидора и затоптали клубнику»? Они же просто посмеются!
— Тогда я могу приехать и поговорить с ними, — в его голосе появились нотки рыцарства, которые раньше так нравились Анне. — Я быстро все улажу.
— Не нужно, — отрезала она. — Я сама разберусь.
После разговора Анна долго сидела на крыльце, глядя в сторону забора. Раньше она бы, наверное, смирилась. Или позволила Михаилу «разобраться», а потом слушала бы его рассказы о том, какой он молодец.
Но что-то в ней изменилось за эти месяцы. Что-то сломалось — или, наоборот, появилось.
Анна установила камеру, замаскировав ее среди веток яблони. Дешевая модель с датчиком движения, питающаяся от аккумулятора, — единственное, что она смогла найти в хозяйственном магазине. И результат не заставил себя ждать.
На следующее утро на записи четко было видно, как Елена и Ирина в сумерках пробираются через отодвинутые доски забора. Елена собирает помидоры и огурцы, складывая их в пакет, а Ирина выкапывает молодую морковь.
— И что ты будешь делать теперь? — спросила Тамара Ивановна, когда Анна отправила ей видео.
— Не знаю, — призналась Анна. — Показать им запись и пристыдить?
— Да им стыд неведом! — фыркнула мать. — Поставь новый забор, решетки, сигнализацию!
Анна покачала головой:
— Не хочу жить в крепости.
Она провела бессонную ночь, просматривая видео снова и снова. Эти женщины не выглядели нуждающимися. Они просто… брали чужое, потому что могли. Потому что привыкли. Потому что никто им никогда не сопротивлялся.
И утром у нее созрел план.
Анна дождалась вечера пятницы, когда соседки ушли в магазин — она точно знала их расписание к этому времени. Надев темную одежду и взяв садовые ножницы, она быстро перебралась через забор.
Участок соседок был куда менее ухоженным, чем ее собственный, но грядки с помидорами, огурцами и зеленью были разбиты вполне профессионально. Анна работала методично: не вырывала растения с корнем, а аккуратно срезала верхушки с помидорными кустами, обрезала плети огурцов, испортила несколько грядок с луком. Затем она также аккуратно вернулась к себе, убрала инструменты и села на крыльцо с чашкой чая.
Крики и причитания не заставили себя ждать. Анна спокойно пила чай, слушая, как соседки проклинают «вредителей», «дачных хулиганов» и перебирают имена возможных обидчиков. Ее имя не прозвучало ни разу — видимо, они даже не могли представить, что тихая городская девочка способна на такое.
Ночью она почти не спала, ожидая стука в дверь, криков, обвинений. Но ничего не происходило.
Утром она встретила обеих соседок у колонки. Они кивнули ей, словно ничего не случилось, и даже пожаловались на «хулиганов», которые погромили их огород.
— Нужно быть осторожнее, — сказала Анна с невинным видом. — Кто знает, что взбредет в голову этим хулиганам в следующий раз.
Она заметила, как Елена и Ирина переглянулись, и в их взглядах что-то промелькнуло. Что-то похожее на… уважение?
— Ты изменилась, — сказал Михаил, когда неожиданно появился у нее на даче в середине августа. — Стала… жестче.
Анна посмотрела на него с удивлением:
— Как ты нашел меня?
— Твоя мать сказала адрес, — он развел руками. — Волновалась, что ты тут одна воюешь с соседками.
— И что, ты приехал спасать даму в беде? — Анна не смогла сдержать смешок. — Опоздал. Дама справилась сама.
Михаил окинул взглядом аккуратные грядки, ухоженный двор, свежевыкрашенный забор:
— Вижу. А может, все-таки попробуем снова? Я скучаю, Ань. И работу новую нашел, хорошую.
— Миш, — она посмотрела ему прямо в глаза, — мы не будем пробовать снова. Я не скучаю. И работа у меня тоже есть. И дом. И сад. И я, представь себе, счастлива.
Он смотрел на нее с недоумением, словно впервые увидел:
— Ты что, действительно предпочитаешь это, — он обвел рукой участок, — нормальной жизни со мной?
— Нет, Миш. Я предпочитаю нормальную жизнь без тебя — ненормальной жизни с тобой, — она улыбнулась. — Тебе пора. У меня еще много дел.
К концу августа стало понятно, что негласное перемирие с соседками установилось прочно. Никто больше не совершал набеги на чужие грядки, не топтал клубнику, не сдвигал доски в заборе.
Более того, однажды утром Анна обнаружила на крыльце банку с маринованными грибами. Никакой записки, но она точно знала, от кого этот странный подарок.
— Так что, сработало твое партизанское нападение? — спросила Тамара Ивановна, приехав в гости в последние выходные лета.
— Сработало, — Анна разливала чай на веранде, с гордостью глядя на свой участок. — Они теперь даже здороваются.
— И как ты себя чувствуешь? — мать внимательно посмотрела на дочь. — Не стыдно?
Анна задумалась:
— Нет. С людьми, которые понимают только силу, нужно говорить на понятном им языке. Они воровали мой урожай, я испортила их грядки. Все честно.
— Никогда бы не подумала, что ты на такое решишься, — Тамара Ивановна покачала головой, но в ее голосе звучало больше уважения, чем осуждения. — Характер у тебя мой — неуступчивый.
Анна улыбнулась:
— Знаешь, мам, характер — это то, что формируется в борьбе. За свое место, за свой огород, за свою жизнь. Я раньше думала, что сила — это способность терпеть. А оказалось, что настоящая сила — это способность сказать «нет». И Михаилу, и соседкам, и… даже тебе, когда нужно.
Она ожидала обиды, но Тамара Ивановна неожиданно рассмеялась:
— А я-то боялась, что ты тут совсем раскиснешь. Даже Мишке твоему адрес дала, думала, поможет.
— Ты специально его направила?! — Анна чуть не выронила чашку. — А если бы я поддалась? Если бы простила?
Тамара Ивановна пожала плечами:
— Значит, не заслужила бы этих шести соток. И этой новой жизни.
Анна смотрела на мать с изумлением, постепенно осознавая, что, возможно, недооценивала ее все эти годы. Она тоже сражалась за свое — пусть иначе, пусть по-своему.
Шесть соток земли, усыпанные первыми опавшими яблоками, стали для Анны не просто дачей. Они стали территорией, за которую она боролась. И победила — не только соседок, но и собственные страхи, привычку уступать, стремление всем угодить.
— Ну что, поможешь мне собрать урожай? — спросила она, отставляя чашку. — Скоро осень, пора делать запасы.
— Конечно, помогу. И сбор урожая, между прочим, тоже требует характера, — Тамара Ивановна подмигнула. — Кто знает, может, в следующем году тебе понадобится помощница? Я бы приезжала на выходные.
Анна молча обняла мать и подумала, что, возможно, эти шесть соток смогут изменить не только ее жизнь.
— Разве нельзя сделать ещё один комплект ключей для меня? — удивлённо спросила свекровь, оглядывая новый интерьер.