— Уходи, — тихо сказал он и перевел взгляд на дочь. — Сейчас же уходите из моего дома! Оба!
— Ладно, — пожал плечами Алексей. — Но имей в виду, если не прекратишь эти… Отношения, мы с Ленкой больше не приедем. И внуков не привезем!
***
Василий Петрович печально взглянул в окно, за которым желтела осень. И на душе у Василия Петровича с недавних пор тоже была осень — серая, блеклая, с моросящим дождем, пронизывающим холодом, пустыми скамейками во дворе.
Погост, на котором покоилась жена, он посещал каждое воскресенье. Убирал листья с могилы, вырывал сорняки, протирал фото, приделанное к памятнику. Любовался на свою Лизоньку… С фото на него смотрела молодая, красивая женщина с ямочками на щеках. Именно такой он ее полюбил пятьдесят лет тому назад.
— Я скоро, Лизонька, — шептал он фотографии, теребя пуговицу на пальто. — Подожди меня только немного…
***
Болезнь недолго мучила Лизоньку, она угасла, словно свечечка. Во снах она к Василию Петровичу не приходила, видимо, это потому, что днем он думал о ней каждую секунду, а перегруженный мозг просто «отключался», давал ему отдохнуть.
Когда Лизы не стало, он плакал как ребенок. Рыдал, не стесняясь, размазывая слезы по щекам трясущимися руками. Любимую Лизочкину вазу разбил на кухне — просто потому, что рука не удержала…
Врач, вызванный перепуганными детьми, был серьезен:
— С вашей гипертонией нужно меньше волноваться и больше отдыхать.
Он прописал какие-то таблетки и уехал…
«Какая еще гипертония?» — шептал, глядя в стену, Василий Петрович. — «Мир закончился! Гипертония… давление… Тьфу!»
На фотографии жены мужчина смотреть не мог и убрал их почти все. Только одну оставил — ту, на которой они в Ялте. В восемьдесят третьем, кажется, это было. Или в восемьдесят четвертом? Лиза бы помнила точно.
***
— Пап, ну давай я тебе супчик сварю? — предложила Лена.
— Не хочу… — вздохнул Василий Петрович.
— Ну давай другое что-нибудь сготовлю. Только скажи что! — не отставала дочь.
— Не хочу я ничего, отстань!
— Пап… Ты похудел на восемь килограммов! Ну нельзя же так, пап!
— И хорошо, что похудел, — пытался отшутиться мужчина, — зачем мне лишний вес?
А сам думал: «И хорошо, быстрее к Лизе попаду. Не буду есть!»
Где-то на окраине сознания сквозила, меж тем, мысль, что так нельзя, что это неправильно!
«У тебя же дети, внуки, Петрович!» — звучал в голове его собственный голос. — «Подумай о них, если на себя тебе все равно!»
— Дети уже взрослые, — говорил он вслух. — Поплачут и успокоятся. А я… Мне к Лизе пора.
***
Так прошло около полугода. Как-то Василий Петрович возвращался из магазина домой и вдруг услышал, как его окликнули:
— Василий Петрович, постойте!
Он неохотно обернулся. У подъезда стояла Любовь Сергеевна из тридцать второй квартиры. Вдова, супруг ее скончался года три назад вроде как от инсульта. Сколько помнил ее мужчина, она всегда выглядела интеллигентно и аккуратно.
— Здрасьте, — коротко кивнул он и хотел было подняться к себе в квартиру, но женщина остановила его.
— А я вот… — она протянула ему небольшой сверток. — Это вам пирожочки… С капустой. Сама пекла! Да берите, берите, не стесняйтесь!
— Да зачем же… — растерялся он и, в конце концов, взял сверток. — Ну, спасибо, конечно, Любовь Сергеевна… Тронут.
Он попытался улыбнуться.
— Только не стоило, право слово.
— Стоило, еще как стоило! — улыбнулась женщина и коснулась его руки. — Я все понимаю… правда. Я сама ведь через это прошла. Только, бога ради, Василий Петрович, кушайте. Жизнь… она… Ну, она продолжается.
— Да куда она денется, — презрительно скривил губы Василий Петрович.
— Послушайте, — вдруг решительно произнесла соседка. — в Доме культуры сегодня концерт для пенсионеров. Знамо дело, бесплатный. Романсы будут петь. Не Малинин, конечно, но… Скучно точно не будет.
Она мило улыбнулась.
— Если надумаете прийти, начинается мероприятие ровно в шесть.
— Какой… — он едва не задохнулся от возмущения. — Какой концерт? Какие романсы? Я еще не сошел с ума!
— Конечно, нет. Просто музыка… Она лечит. Правда-правда.
Василий Петрович точно знал, что ни на какой концерт не пойдет, но грубить соседке ему не хотелось. Она ведь так искренне пыталась ему помочь… Он сказал, что подумает, и наконец поднялся в свою квартиру.
***
Вечером он, к своему удивлению, достал из шкафа чистую рубашку, побрился, нанес на лицо подаренный Лизонькой бальзам после бритья.
Сердце его вновь сдавила тоска.
«Куда собрался? Зачем? Какой концерт? Какие романсы? Лиза… Лизонька…»
Он опустился на стул и заплакал, как ребенок.
***
В Дом культуры он все-таки пришел. Любовь Сергеевна, одетая в скромное, аккуратное синее пальто, ждала его у входа.
— Я уж думала, не придете, — призналась она. — Спасибо, что все-таки согласились прийти.
Он кивнул и что-то буркнул себе под нос.
Сели они рядом. В маленьком зале было немноголюдно. Молодежи, кроме сотрудников ДК, не было, в основном романсы пришли послушать ровесники Василия Петровича.
Когда зазвучал «Осенний романс» Анненского, Василий Петрович вдруг вытянулся в кресле и замер. Именно его играли на их с Лизой свадьбе полвека назад… Он слушал, закрыв глаза, и видел ее, молодую, в белом платье… Видел свою жизнь, длинную дорогу, которую они прошли рука об руку.
— Красиво, — прошептала рядом Любовь Сергеевна.
Он кивнул. И, что невероятно, улыбнулся.
Домой они шли пешком, хотя моросил мелкий, противный дождик.
Женщина тепло посмотрела на него и молвила:
— Знаете, завтра я пирожки с яблоками буду печь. Вы… Если хотите, заходите на чай… Буду очень вам рада.
Он подумал-подумал — и пришел. Они с Любовью Сергеевной пили чай, вспоминали вчерашний вечер, потом вдруг разговорились о былых временах… Вечер пролетел незаметно.
***
Через неделю он подстригся. Еще через две — купил новый свитер. Он снова стал нормально питаться и варить кофе. Заходил в аптеку и иногда болтал с фармацевтом. А еще… Еще он часами гулял с Любовью Сергеевной в парке. В гости к ней мужчина стал заходить регулярно. С собой всегда приносил гостинец — печенье или конфеты. Любовь Сергеевна смеялась:
— Ну все, диета коту под хвост! С вами, Василий Петрович, я располнею!
Перемены в нем заметили почти все соседи. Баба Клава из тридцать седьмой при встрече лукаво подмигнула ему:
— Степаныч, гляжу, ожил ты. И хорошо! И слава богу! А то уж мы волновались… Костлявую-то не зови раньше времени, она сама придет, когда надо будет.
Он только улыбался в ответ.
***
А на следующей неделе приехала Лена и привезла очень нелюбимый им торт «Птичье молоко». Увидев отца, она так и застыла на пороге.
— Папа! — ахнула дочь. — Ты побрился?
— Да, — он поправил воротник рубашки. — Что, так лучше?
— Определенно, да…
Лена прошла на кухню и опустилась на стул.
— Ты очень, очень изменился! Что, помогает кто-то? — и она коротко рассмеялась.
— Ну… — замялся мужчина. — Как сказать…
Не то, чтобы он скрывал свою дружбу с соседкой. Но вот как объяснить дочери, что он… Что они… А что они, кстати? Они друзья. Просто друзья, да и все тут. И тут точно по расписанию пришла Любовь Сергеевна и принесла свою фирменную шарлотку.
— Добрый день! — она улыбнулась Лене. — Вы, должно быть, дочка Василия Петровича Елена? Очень приятно! А я Любовь Сергеевна, ваша соседка снизу.
— Очень приятно, — сухо сказала Лена. — Мы тут с папой разговариваем… Вы нас извините?
— Конечно, конечно!
Любовь Сергеевна оставила пирог и деликатно удалилась.
***
Лена минут пять молча смотрела в окно. Когда она повернулась к отцу, Василий Петрович увидел в ее глазах такую боль, что ему стало страшно.
— Пап… — молвила женщина. — Маме еще и полгода нет. А ты уже…
— Что я? — он вскинулся. — Что я такого сделал-то?!
— Ты… Эта женщина… Вы…
— Что мы? Мы подружились! Мы ходим гулять, мы разговариваем. Это что, запрещено?
— Да как ты можешь?! — Лена сорвалась на крик. — Да мама… Да она цеплялась за жизнь, чтобы еще хотя бы денек побыть с тобой! А ты?! Ты так легко нашел ей замену?!
— Никакая она не замена! — побледневший Василий Петрович ударил ладонью по столу. — Не смей так говорить!
— Я… Я Леше сейчас позвоню. — сказала Лена — Пусть он вправит тебе мозги.
Сын приехал минут через сорок. Влетел в квартиру и закричал с порога:
— Папа! Ты чего? Что ты творишь?!
— Ты за языком своим последи, — осадил его Василий Петрович. — Ты в моем доме.
— Он не только твой! Здесь и мама жила! — бушевал сын. — Вы с ней здесь полвека прожили! И ты… Не прошло и полугода, а ты решил привести сюда другую женщину?!
— Никого я не привел!
— Да уж, конечно! — Алексей усмехнулся. — Вся округа уже в курсе ваших прогулок. Она к тебе каждый день таскается. Думаешь, зачем она к тебе липнет?
— Не смей… — руки мужчины вдруг сжались в кулаки.
— Она на пенсию твою стойку сделала! — безжалостно продолжал меж тем Алексей. — И на квартиру! Ты думаешь, ей ты нужен? Ты, который еще вчера помирать собирался?
Василий Петрович вдруг почувствовал такую усталость, что ноги подкосились. Он опустился на диван.
— Уходи, — тихо сказал он и перевел взгляд на дочь. — Сейчас же уходите из моего дома! Оба!
— Ладно, — пожал плечами Алексей. — Но имей в виду, если не прекратишь эти… Отношения, мы с Ленкой больше не приедем. И внуков не привезем!
Когда за детьми захлопнулась дверь, Василий Петрович закрыл лицо руками.
— Он прав… — бормотал мужчина. — Они оба правы… Куда я… Что я делаю?! Лиза, Лизонька… Господи!
Чуть позже он позвонил Любови Сергеевне и сказал, что приболел. Она предложила сбегать в аптеку за нужными лекарствами, но Василий Петрович резко, почти грубо, сказал:
— Не надо, дети мне все привезут. Не переживайте! Всего доброго!
***
Неделю спустя Любовь Сергеевна пришла сама и стучала так настойчиво, что волей-неволей пришлось открыть. Василий Петрович бирюком посмотрел на нее и вдруг устыдился беспорядка в квартире, да и своего заросшего вида тоже.
— Я все знаю, — сказала спокойно женщина. — Клава все мне рассказала…
— Они… — он замялся. — Они не понимают и думают, что я… Что мы…
— Все они поняли, Вася! И даже слишком хорошо поняли, — она грустно улыбнулась. — Я поэтому и пришла… Чтобы сказать, что…
Она выдохнула и договорила:
— Я не хочу, чтобы из-за меня ты терял своих детей и внуков. Поэтому больше мы видеться не будем.
Вдруг Василий Петрович почувствовал сильнейшее негодование.
— Прекратите! — закричал он, сам не узнавая своего голоса. — Хватит решать, что мне делать! Хватит решать, как мне жить, как умирать, с кем дружить! Я что, мебель? Я что, не человек? Я дееспособный, я в своем уме! И я сам могу и хочу решать, что мне следует делать! Слышишь?
Любовь Сергеевна смотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами. Он немного успокоился и предложил соседке пройти в гостиную.
***
— Знаешь, когда Лизы не стало, я хотел уйти вслед за ней, — сказал мужчина. — Очень хотел. Но потом… Потом появилась ты. И я понял, что хочу жить.
— Вася…
— Я люблю Лизу, — твердо сказал он. — Всегда буду любить ее! И память о ней — это самое дорогое, что у меня есть. Но я не хочу… Не могу провести остаток жизни в склепе. Это нечестно. По отношению к ней… И к самой жизни.
Он взял телефон и набрал номер сына.
— Леша? Это папа. Я звоню, чтобы сказать тебе, что буду жить так, как считаю нужным. Не хочешь приезжать ко мне, дело твое. Но не мешай мне и не диктуй, что правильно, а что нет. И запомни, я всегда буду любить вас обоих, до конца своих дней останусь вашим отцом.
***
Вскоре Василий Петрович решил составить завещание. Имущество разделил поровну, сообщил об этом детям и почувствовал облегчение.
Они с Любовью Сергеевной подолгу гуляли в парке. Кормили уток в пруду, собирали кленовые листья. Ходили на танцевальные вечера в Дом культуры. Он даже записался в секцию скандинавской ходьбы.
— Вася! Ты серьезно? — смеялась она. — В твои-то семьдесят?
— Ну ты у нас тоже не девочка! — хмыкал он. — Но это не мешает тебе наматывать круги с этими палками… Как ты так ловко с ними управляешься-то? Научи, а?
***
Какое-то время спустя приехал Алексей и привез детей. Быстро извинился и сказал, что все понял и больше не будет давить на отца. Чуть позже позвонила Лена…
С Любой они каждое утро пили чай на кухне, слушали музыку, иногда даже танцевали.
— До девяноста точно доживу, — говорил он, подливая ей чай. — А может, и до ста.
— Доживем, — поправляла она, сжимая его руку. — Доживем вместе.
Иногда по ночам он просыпался, говорил с Лизой и рассказывал ей, как прошел день.
— Ты ведь не против, Лизонька? — спрашивал он у портрета жены, который снова поставил на стол. — Ты бы хотела, чтобы я жил, правда? Я знаю, что хотела бы…
Каждое воскресенье они с Любой ходили на погост. Навещали обоих, и Лизу, и мужа Любы… Садились на скамейку, долго молчали…
«Жизнь…» — думал Василий Петрович. — «Вот уж не думал, что в семьдесят лет она только начинается!»
Запахло деньгами и у родни резко обострилась наглость. Пришлось срочно вернуть всех в реальность