Она не мстила. Жизнь сделала это за неё. А потом

— Мне надо поговорить, — сказал он, стоя в дверях. В глазах — неуверенность, в руке — букет тюльпанов.

Алиса не пошевелилась. Только посмотрела на него долго, медленно.

— Ты сам открыл эту дверь, а теперь хочешь зайти как ни в чём не бывало?

Он прошёл на кухню, сел. Цветы поставил на стол.

— Я был дурак. Я всё понял. Мне нужна ты. Мне нужен Тим. Я хочу всё вернуть.

— Вернуть? — Алиса хмыкнула. — Ты не ключ потерял. Ты разбил. А разбитое не чинят — выбрасывают.

Он поднял глаза.

— Я изменился. Я скучаю по дому, по тебе. Мне плохо.

— А мне было хорошо, когда ты смеялся в сторис с девицей у вокзала? Или когда ты «улетал в Казань» с её номером в багажнике?

Он замолчал. Вновь встал.

— Ты ведь любила меня.

— Любила. Пока не разлюбила. — Она указала на дверь. — Уходи.

Словно попросила закрыть окно. Или вынести мусор.

Но её глаза… в них что-то треснуло. И назад уже не склеить.

Это была не первая его «командировка». Однажды он, собираясь будто бы в Самару, выехал с чемоданом, махнул рукой у двери: «Свяжемся вечером!» — и пропал на два дня. Поздно ночью вернулся, пахнущий не дорогой, а чужими духами. Алиса молча вытащила из кармана его куртки чек из ресторана — московского. Он даже не удосужился придумать новое прикрытие.

Она не закатывала сцен. Просто положила чек на стол. А он посмотрел, пожал плечами: «Ты опять начинаешь…» — и ушёл спать. Как будто всё нормально. Как будто не предательство, а неудачный день.

Однажды он сообщил, что срочно вылетает в Казань: «На два дня. Крупный клиент». Уехал в пиджаке, с ноутбуком, с деловым видом. А на следующее утро Алиса увидела его на фоне московского вокзала в сторис какой-то девицы — он смеялся, обнимал её, пил шампанское из горлышка. Алиса не плакала. Закрыла ноутбук. Пошла варить сыну овсянку, как будто ничего не случилось.

Они расстались больше месяца назад. Не с громом и битьём посуды, а как-то тихо, будто перегорело. Только теперь тишина в квартире звенела особенно — не было ключа в замке по вечерам, не было мужских шагов, не было запаха его лосьона. И всё равно, Алиса ловила себя на том, что прислушивается.

Сколько их было — таких вот эпизодов? Алиса перестала считать после пятой лжи, после шестой женщины, после десятой ночи, когда он «задерживался у друзей». И всё равно — пыталась. Терпела. Верила. До этого утра.

— Мам, а почему вы с папой… ну, вы же раньше были вместе, — спросил Тимофей, разрезая яичницу на сковороде вилкой. Светлая кухня пахла жареными тостами, кофе и чем-то ещё неуловимым — привычным, но тревожным.

Алиса застыла с чашкой в руках. Поднесла её к губам, но не пила. — Было время… когда мы просто поняли: лучше по отдельности, чем вместе. — А что случилось?

— У взрослых бывают причины, — проговорила она мягко, глядя на сына.

Тимофей насупился. Он ненавидел уклончивые ответы. Особенно от матери. Она всегда казалась ему человеком, который не врёт. Даже если правда — как нож.

— Он тебе изменял? — вдруг резко спросил он.

Алиса вздрогнула. Не от вопроса — от того, как точно он ударил.

— Тим…

— Я не дурак. Я видел, как ты плакала по ночам, когда думала, что я сплю.

И как ты разговаривала с бабушкой — я слышал. Он… он же всё испортил, да?

Алиса молчала. Она не хотела, чтобы Тимофей рос с яростью. С ненавистью. С презрением к отцу. Даже если тот этого заслужил.

— Иногда взрослые делают глупости. Большие глупости. И страдают от них. Но это не значит, что ты должен страдать тоже, — сказала она наконец.

— Я просто хочу знать правду, — упрямо сказал он. — Я сам найду её.

Он нашёл номер отца случайно. Или почти случайно.

Мамин старый телефон лежал в ящике среди бумаг, зарядок и прочего ненужного хлама.

Тимофей искал флешку для школы. А нашёл — контакт: «Илья (не звонить)».

Он набрал. Сначала сбросил. Потом снова. Сердце колотилось.

— Тим? — голос был знакомый и чужой одновременно. — Тим, это ты?

— Да.

— Боже… сынок. Я думал, ты… ты не хочешь говорить со мной.

— Я просто хочу понять. Почему ты ушёл? Почему ты… обещал, а потом забывал?

— Это не так! — вспыхнул голос. — Я всегда хотел быть рядом. Просто… мама твоя, она… она всё испортила.

Щёлк.

В голове защёлкнулся первый замок.

Тимофей молчал.

— Она говорила, что ты изменил. Это правда?

Тишина.

— Я… Было сложно. Но она довела меня. Она вечно контролировала, истерила. Я не выдержал. Но это не значит, что я плохой отец!

— А где ты был, когда я ждал тебя на футболе? Когда стоял под дождём и ждал, что ты приедешь?

— Я опоздал, но…

— Ты не приехал.

— Ты нашёл его номер? — Алиса стояла у двери, держа в руках тот самый телефон. — Он перезванивал.

Тимофей кивнул. Он не прятался.

— Я хотел поговорить. Я хотел понять.

— И ты понял? — её голос был не обвиняющий, скорее — усталый.

— Он говорит, что ты виновата. Что ты всё контролировала.

Алиса усмехнулась.

— Возможно. Я пыталась спасти то, что уже умерло. Я знала про его интрижку ещё до того, как он ушёл. И всё равно пыталась. Ради тебя. А он… всё равно ушёл. Потому что ему было так проще.

— Ты не запрещаешь мне с ним говорить?

— Нет. Это твой выбор. Только… не строй иллюзий. Он не изменится.

Тимофей смотрел в пол.

— Он сказал, что хочет в Питер съездить со мной. Как раньше мечтали.

Алиса молча пошла на кухню. Поставила чайник.

— Мечты — хорошо. Но обещания взрослых должны быть как билеты на поезд: с датой и временем. Не стоит ждать поезда, который никогда не приходит.

Через три недели у Тимофея были соревнования.

Он ждал отца. Даже приготовил свободное место на трибуне.

Илья не пришёл.

Позже позвонил.

— Прости, работа… шеф вызвал, не мог отказаться.

— Конечно, — ответил Тимофей. Его голос был ровным. Чересчур ровным. — У тебя всегда кто-то важнее.

Отец замолчал.

— Но мы же договорились про Питер. Я всё устрою. Билеты, гостиница, экскурсии…

— Когда?

— Ну, как только смогу. Скоро.

— Не надо.

— Что?

— Не надо обещать, если не собираешься выполнять.

И он сбросил.

Вечером Тимофей молча вошёл в кухню. Сел.

Алиса гладила рубашки, одна из которых принадлежала сыну.

— Мам…

— Ммм?

— А давай мы сами съездим в Питер? Без него.

Она посмотрела на него. Он взрослел прямо на глазах.

— Это недешёвая поездка.

— Я могу отложить с обедов. Могу меньше тратить.

— Я тоже что-то отложу, — мягко сказала она. — Но поедем на обычном поезде. Без люксов, без отелей. Просто — вдвоём.

Тимофей впервые за долгое время улыбнулся.

— Я люблю тебя, мам.

— Я тебя тоже. Больше, чем ты себе представляешь.

Дорога в Питер началась в полупустом плацкартном вагоне, где пахло железной пылью, чаем в стаканах с подстаканниками и чем-то мучным, принесённым кем-то в пакете. Тимофей устроился на верхней полке, смотрел в окно, пока мимо проплывали станции и обледенелые платформы. Алиса читала, но время от времени поднимала взгляд — просто чтобы убедиться, что он рядом. Он уже не был тем мальчиком, который просыпался по ночам от кошмаров. Но и взрослым — ещё не стал.

Он был где-то посередине. И в этой точке она могла быть с ним рядом, быть нужной.

Они поселились в недорогой квартире посуточно на Лиговке. Скрипучий паркет, тяжёлые шторы, запах старого дерева и кофе из соседнего кафе — всё напоминало другое время.

Тимофей рассматривал стены, на которых висели потёртые чёрно-белые фотографии: трамваи, мосты, люди в пальто. Питер. Какой он был, и какой теперь стал.

— Куда пойдём первым делом? — спросила Алиса, надевая шарф.

— На крышу. Я нашёл экскурсию, смотри. Там можно смотреть на весь город сверху.

— Только если с инструкторами. И перилами.

— Мам, мне не шесть.

— Я знаю. Но я всё равно боюсь, — усмехнулась она.

На крыше действительно было красиво. Свинцовое небо ложилось на серые дома, как плед на плечи. С высоты было видно: город живёт своей жизнью, в которой есть место и одиночеству, и встречам, и поцелуям, и чьей-то тоске.

— Странно, — сказал Тимофей. — Здесь так тихо. Как будто весь шум остался внизу.

Он стоял у края, держась за поручень, и смотрел вдаль.

— Мне кажется, я теперь лучше понимаю тебя, мам.

— Почему?

— Ты ведь тогда не просто страдала. Ты оставалась. И жила. Несмотря ни на что.

Алиса смотрела на него и чувствовала, как в груди что-то отпускает. Груз, который она несла все эти годы. Одиночество, страх за него, злость на Илью, разочарование в себе. Всё, что она пыталась спрятать. Всё, что он теперь понял без слов.

Неожиданная сцена случилась на третий день.

Они зашли в книжный на Невском. Просто погреться, просто полистать.

Алиса смотрела полку с женской прозой — её тянуло к таким историям в последние месяцы. Тимофей исчез где-то между стендами с комиксами и историей. Вдруг кто-то позвал:

— Алиса?

Она обернулась.

Илья.

Он стоял с женщиной — ухоженной, уверенной. В руке у него была книга, на лице — выражение шока.

— Ты в Питере?

— Да.

— С Тимофеем?

Она кивнула.

Он огляделся.

— Я хотел… Я пытался связаться, но…

— Он не ждёт тебя больше, Илья, — сказала Алиса тихо. — Он вырос.

— Я… Я скучаю по нему.

— Ты скучаешь не по нему. По образу, который ты потерял. Но он — живой. Настоящий. И ты его не знал.

Женщина рядом с Ильёй опустила глаза. Было видно, она всё поняла.

В этот момент из-за стеллажей вышел Тимофей. Увидел их. Замер.

Илья сделал шаг вперёд.

— Тим…

— Привет, — ответил тот спокойно. Ни злости, ни тепла. Просто взрослое, холодное «привет».

— Я… Ты знаешь, я бы хотел…

— Не надо, — перебил его Тимофей. — Я здесь с мамой. У нас планы.

Он взял Алису за руку.

— Пойдём?

И они ушли, не оглядываясь.

Это было не торжество. Не месть.

Это было взросление.

Поездка подошла к концу. Последний вечер они провели в небольшом кафе у Фонтанки. За окном шёл снег. Внутри играла старая музыка, пахло ванилью и глинтвейном.

— Мам…

— Ммм?

— Спасибо, что ты всегда была. Даже когда я злился. Даже когда верил не тебе.

— Это нормально. Каждый должен пройти свой путь.

— Но я рад, что прошёл его с тобой.

Она улыбнулась.

— А я — что ты выбрал остаться.

На вокзале, когда поезд тронулся, Алиса смотрела в окно.

Прошлое осталось в том городе — в виде случайной встречи, недосказанных слов, боли, которая больше не колет.

Тимофей слушал музыку в наушниках, но одна капля слезы блеснула на его щеке. Не от горя — от освобождения.

Он посмотрел на мать и прошептал:

— Ты сильная.