Какая тебе разница где сидеть

— Ну привет, мать-гeрoиня! Все вoюeшь? Угадай, у кого путёвка на юг? — раздался бодрый голос матери.На кухне пахло слегка подгоревшей овсянкой, которая уже минуту как тихо выкипала на плиту. Четырёхмесячный Тимофей разошёлся в коляске на весь спектр нот: от негодования до трaгедии. Анжела одной рукой разводила смесь для него, второй пыталась нащупать бутылочку, а ногой качала коляску. Телефон был зажат между ухом и плечом.  — Мам, мне сейчас не до этого. У нас тут жeсть, Тима орёт с шести.
— Так ты же в декрете, так и должно быть. Слушай, я тут еду в санаторий на две недели. Бабушка сама не справится, так что я рассчитываю на тебя.Анжела замерла, глядя на Тимошу. Он тоже сосредоточенно притих.

— На меня? В смысле? — не сразу поняла дочь, хотя тут всё было очевидно.
— Ну ты же всё равно дома. Какая тебе разница, где сидеть: на своей кухне или с бабушкой?Анжела ответила не сразу. За годы общения с матерью у неё выработался рефлекс: сначала досчитать до пяти, потом говорить, чтобы не сказать лишнего. Тем более, что нужно было срочно выключить плиту.

— Мама, разница огромная! У вас нет условий. Горячая вода раз в неделю в лучшем случае. Стиралка не работает. Тима по ночам кричит, а бабушке нужен покой.
— Ничего страшного, бабушке полезно общение, — отмахнулась Людмила. — И потом — ты обязана присматривать за ней. Квартира чья? Твоя. А кто по больницам с бабушкой мотался последние десять лет? Я. Твоя очередь заступать на пост.Вот тут у Анжелы и сорвало предохранитель.Её мать всегда была волчицей-одиночкой и рабочей лошадкой в одном лице. В молодости она вытянула бабушку после первого инcульта, потом — после второго. Работала сразу в двух местах, никого ни о чём не просила. Считала, что она должна со всем справиться, потому что больше некому, а жалобы и нытьё — пустая трата времени. Кому ты нужен со своими сложностями?Но так же сурово Людмила относилась и к другим. Помогать кому-то? Зачем? За ней ведь нет никаких долгов. Ну, не считая долга перед бабушкой, с которой всё теперь было неоднозначно.Когда Галина Михайловна решила подарить квартиру внучке на свадьбу, Людмила покраснела, но промолчала. Только потом Анжела однажды услышала от неё:

— Вот интересная какая. Раньше я оплачивала её лекарства за деньги с аренды. А теперь она на меня ещё и это повесила.С тех пор каждый жест помощи Анжелы рассматривался под микроскопом. Если она не смогла помочь — значит, неблагодарная, воспользовалась бедной старушкой. Если помогала — ну и что, она и так должна.А помогала Анжела с размахом, в том числе — с теми самыми лекарствами. Оплачивала половину коммуналки матери, периодически привозила продукты. Но вот ни сил, ни свободного времени после родов не было.

— Мама, какой ещё пост? Я всегда помогала вам, посильно. И не потому что обязана, а потому что хочу. Но сейчас я просто не могу. И ты это прекрасно знаешь.На другом конце трубки — секундная тишина, а потом сразу же укол.

— Ты просто неблагодарная. Воспользовалась ситуацией. Бабушка не думала о последствиях, когда щедро отписывала дарственную, а вы с мужем подсуетились. Молодцы. Теперь несите ответственность.Это был удар ниже пояса, но, впрочем, ничего нового. Анжела стиснула зубы до скрипа. Тимофей снова захныкал, у неё уже затекла шея. Но сейчас эти проблемы перестали быть важными.

— Мама, я не поеду. Не смогу.
— А ты смоги, — безразлично потребовала мать. — Я позвонила тебе не спорить. Я позвонила, чтобы предупредить. Я уезжаю завтра утром.Послышались гудки. Анжела молча опустилась на стул. Её плечи задрожали от беззвучных всхлипов и бессилия. Тимофей пускал слюни и пялился на потолок с видом учёного, познавшего закон всемирного тяготения.Анжеле было невыносимо больно, но в то же время — почти приятно. Она впервые чётко сказала матери «нет» и не планировала отступать от своего решения. Придётся ещё не раз объяснять, что декрет — это не отпуск, но сегодня Анжела останется в своих стенах.Но что теперь делать с бабушкой?Наступило следующее утро. Тимофей дремал в коляске, уткнувшись носом в плюшевого кролика, пока Анжела медленно шагала по двору. С годами ничего не менялось. Детская площадка со ржавыми качелями, облупленные перила, старые надписи в подъезде.Галина Михайловна открыла не сразу: с трудом добралась до двери. Бабушка, худенькая, с редкими тонкими волосами, была в потрёпанном тёплом халате и махровых носках. При виде внучки и правнука её лицо расплылось в улыбке.

— Ой, Анжела… С колясочкой пришла? Заходи давай, только потихоньку. Я только встала, голова пошаливает, — сказала она, медленно отступив в сторону.Квартира тоже была всё той же: ковры на стенах, мятые занавески, фарфоровые фигурки в серванте. Анжела всегда чувствовала здесь спокойствие, но теперь оно было с привкусом тревоги.Предстоял непростой разговор.

— Бабуль, — Анжела осторожно поставила коляску в угол и помогла Галине сесть. — Мама сказала, что уезжает в санаторий и… что я должна остаться с тобой на две недели.Бабушка попыталась засмеяться, но издала лишь сухой выдох.

— Я в курсе. Она тоже сказала мне вчера, — она сделала небольшую паузу и посмотрела внучке в глаза. — Я, признаться, поднапряглась. Ну… Я люблю тебя, и внучок — хорошенький, но, милая, я уже не та. Мне покой нужен. Тишина. Даже телевизор смотрю редко, шум напрягает.Анжела кивнула. Её немного отпустило: бабушка тоже на её стороне. Но в этот же момент женщину будто прорвало.

— Я тоже уже не та, бабуль. Я очень благодарна тебе за квартиру. Правда. Но я же не просила. Ты сама решила. А мама говорит, что раз ты написала дарственную — я теперь обязана.Старушка отвела взгляд. Она нервно теребила плотную ткань халата пальцами.

— Не обязана, — глухо подтвердила Галина Михайловна. — Я могла бы остановить её, но не стала. Не хотела портить ей отпуск. Она ж давно не была нигде. Но и тебя напрягать не хочу. Ты и так много помогаешь, но… Я же тоже мать, я понимаю. Я уж как-нибудь сама постараюсь.Анжела чувствовала себя так, словно с её плеч осторожно сняли груз. Её не упрекнули, не ткнули носом в «долг». Бабушка просто сказала, что понимает.

— Бабуль, давай без героизма. Я же понимаю, что для тебя приготовить завтрак — уже испытание. Давай мы наймём сиделку? С мамой.Галина Михайловна поджала губы, постучала пальцами по столу, но медленно кивнула.

— Не люблю чужих в доме, но ладно. Не то мы обе тут сляжем.Из сердца будто вытащили занозу. Анжела не спешила уходить. Они попили чаю. Бабушка перебрала старые фотографии, рассказала, как Люська из соседнего подъезда опять застукала мужа на сайте знакомств, как у них снова протекает кран, но звать сантехника Люда не хочет, потому что «цену заломят».
Это вернуло Анжелу в строй. Ей не хватало этого простого человеческого тепла, переключения на чужой быт, в который тебя не пытаются втянуть силой.Вечером, когда ребёнок наконец уснул, а Анжела осталась одна на кухне, она набрала короткое сообщение: «Бабушка согласна на сиделку. Мы оплатим половину. Я не могу ни жить там с Тимой, ни таскать его каждый день. Надеюсь, ты поймёшь».Людмила прочитала, но не ответила. И это было даже к лучшему. Анжела надеялась, что к утру мать успокоится и придет в себя. Но нет. Утро началось с ответного сообщения: «Хитро придумала, да? Теперь я ещё и платить должна!»
А через десять минут пришло ещё одно: «Не перекладывай свои обязанности на меня. Дайте мне хоть раз отдохнуть! Небось и нет там сиделки никакой, ты мне просто мстишь. Не буду я ничего платить!»Анжела читала, вздрагивая от каждого нового уведомления. Сердце то замирало, то ускоряло бег. Потом, спустя несколько сообщений, пришло привычное оцепенение, будто она опять та маленькая девочка, которую отчитывают за пролитую воду, за разбитую чашку, за несделанную вовремя домашку.Только теперь она уже взрослая. И имеет право на своё мнение.
«Мама, мы уже всё решили. Мне не нужно твоё согласие. Я ставлю тебя перед фактом, как и ты меня», — ответила дочь через мессенджер.Людмила больше не писала, но добавила Анжелу в чёрный список. Дочь перечитывала чат не меньше трёх раз. Внутри щёлкнула обида, однако одновременно стало как-то легче. Теперь не нужно было в одиночку строить мост, в который кидали камни с другого берега.Прошло две недели. Тимофей стал поспокойнее, хотя по ночам всё ещё приходилось вставать. Услуги сиделки Анжела оплатила в одиночку. Та ежедневно приходила к бабушке, помогала с домашними делами, готовила еду.

— Я к ней уже привыкла. А ты, милая, не грызи себя. Всё правильно сделала. И меня одну не оставила, и сама ноги не протянула, — сказала бабушка Анжеле по телефону.Они говорили почти каждый день. Галина Михайловна рассказывала о самочувствии, о том, что у неё было на завтрак, о новом сериале, который она начала смотреть. Эти беседы навевали ностальгию и окутывали душевным теплом.В начале марта, когда снег уже сдался под напором весеннего солнца, Анжела вышла в аптеку. Ребёнок остался с мужем. Редкое везение. Такие походы по делам почти можно было считать расслабляющей прогулкой.Пока Анжела стояла в очереди, перебирая список покупок, она заметила знакомую фигуру. Людмила. Они увиделись впервые после того случая. Анжела, конечно, всё ещё помогала бабушке, но через мужа, через переводы на карту Галины Михайловны. Без контакта с матерью.Людмила была в своём неизменном пальто с шарфом через плечо. Опущенные плечи, усталый взгляд, облупившийся лак на ногтях. Вид неухоженный, какой бывает у людей, которые уже не стараются для себя, а для других — не хотят. Они встретились глазами.

— Привет, — тихо сказала Анжела.
— Здравствуй, — мать коротко кивнула.Больше — ничего. Не было даже упрёков. Словно они — просто соседи по очереди.Разошлись они молча, но взгляд матери отпечатался в памяти Анжелы навсегда. В нём уже не было возмущения и ненависти, только холодная отстранённость. Как будто она снова перешла в режим одиночки, выписав дочь из семейной книги после того отказа.Тем же вечером Анжела не выдержала и позвонила бабушке.

— Бабуль, давай мы заберём тебя в субботу? Просто посидим. Я блинчиков напеку.
— Хорошо. Я по вам уже соскучилась.И она приехала. С тростью и искренней улыбкой. Они сидели на кухне втроём: бабушка, мама, ребёнок. У каждого — свой возраст, свои слабости и хлопоты. Но никто никого не обвинял и ничего не требовал.

— Ну что, мама ещё не оттаяла? — тихонько спросила Галина Михайловна.Анжела горько усмехнулась, подкладывая бабушке блины.

— Нет. Но и я теперь замёрзла.Конечно, они ещё помирятся. Их слишком многое связывает, в том числе — Галина Михайловна. Однако Анжела больше не будет безропотно подчиняться приказам, замаскированным под просьбы. Но и бабушку не оставит. Всегда можно найти компромисс, если люди хотят договориться.