— Рита, отложи телефон. Разговор есть.
Голос Семёна, вошедшего в комнату без стука, прозвучал сухо и отрывисто. Он не был злым или раздражённым, скорее, деловым, как у начальника, который собирается дать подчинённому неприятное, но не подлежащее обсуждению поручение. Маргарита медленно оторвала взгляд от экрана, где мелькали эскизы ландшафтного дизайна — её маленькое вечернее удовольствие после длинного дня в офисе. Она только что вышла из душа, кожа ещё хранила тепло воды и аромат миндального молочка для тела. Она сидела на их кровати, поджав под себя ноги, в своей любимой шёлковой пижаме — её личная униформа для отдыха, её маленький островок комфорта в этой квартире, которая так и не стала для неё домом.
— Что-то случилось? — спросила она, положив телефон на прикроватную тумбочку.
Семён не сел. Он остался стоять у комода, чуть ссутулившись, словно груз ответственности давил ему на плечи. Он избегал смотреть ей в глаза, его взгляд был устремлён на ручку ящика. Это был верный признак того, что разговор будет не его собственный, а ретранслированный. Озвученный чужой волей.
— Мы тут с мамой посоветовались и решили, — начал он, и эта фраза «мы с мамой» уже заставила Маргариту внутренне напрячься. — В общем, так будет правильнее для семьи. С этого месяца всю свою зарплату ты будешь отдавать ей.
Он произнёс это так, будто сообщал, что на ужин сегодня котлеты. Буднично и неоспоримо. В комнате на несколько секунд повисла густая, вязкая пауза. Маргарита смотрела на него, пытаясь понять, шутит ли он. Но лицо Семёна было серьёзным и непроницаемым. Он просто ждал. Не обсуждения. Принятия.
На её губах появилась лёгкая, ядовитая усмешка.
— Это какая-то новая шутка? Не очень смешная, если честно.
— Я не шучу, Рита, — он наконец поднял на неё глаза, и в них не было ни тени сомнения. Только упрямая, заученная правота. — В нашей семье так принято. Старшие распоряжаются деньгами, ведут общий бюджет. Мама лучше знает, что нужно, куда потратить, что отложить. Так было всегда. Это наш семейный уклад.
Уклад. Какое пыльное, замшелое слово. Им, как старым ковром, Семён пытался прикрыть откровенный грабёж. Возмущение, холодное и острое, как игла, укололо Маргариту прямо в сердце, но она сдержалась. Она медленно опустила ноги с кровати, её спина выпрямилась. Мягкая домашняя кошечка исчезла, уступая место женщине, которая умела считать свои деньги и ценить свой труд.
— А с какой стати я должна отдавать свой заработок тебе или твоим родителям? И что, что я живу у них дома с тобой, я за это и плачу им уже вообще-то!
В её голосе не было истерики, только ледяное недоумение.
— Мы договаривались. Пятнадцать тысяч за комнату и коммунальные услуги. Я перевожу твоей матери деньги на карту каждого первого числа, чек за чеком. Я что-то путаю? Мы меняли условия?
— Дело не в твоих деньгах за комнату, — начал он раздражаться, потому что её логика ломала его простую и удобную картину мира. — Дело в уважении! В порядке! Ты живёшь в нашем доме, на нашей территории, значит, должна принимать наши правила. Это не гостиница, где ты сняла номер. Это семья. А в семье бюджет должен быть один. Общий.
Он говорил заученными фразами, и Маргарита почти физически видела, как его мать, Тамара Павловна, стоит за его спиной и вкладывает ему эти слова в рот. Он был не мужем, а просто почтальоном, доставившим ультиматум. И это было омерзительнее всего.
— Общий бюджет, Сём, это когда двое складывают деньги и вместе решают, как их потратить. А то, что предлагаешь ты и твоя мама, называется по-другому. Это называется финансовый контроль и эксплуатация. Я работаю с девяти до шести, а потом должна отдать всё заработанное женщине, которая считает, что ей виднее, нужна ли мне новая пара туфель или нет? Ты это серьёзно?
— Моя мать не будет тебя обделять! — вспылил он. — Но есть вещи поважнее твоих туфель! Есть нужды семьи!
— Мои нужды — это тоже нужды семьи, потому что я — часть этой семьи. Или уже нет? — она смотрела на него в упор, и её взгляд был тяжёлым и пронзительным. Она видела перед собой не любимого мужчину, а слабого, зависимого сына, который готов продать свою жену за одобрение матери.
Он не выдержал её взгляда, снова отвёл глаза.
— В общем, так. Решение принято. С аванса отдашь деньги маме. Подумай над этим.
Сказав это, он развернулся и вышел из комнаты, оставив её одну. Но Маргарита не собиралась «думать над этим». Она уже всё решила. Шок от наглости сменился холодным, кристально чистым гневом. Она смотрела на закрытую дверь, и в её голове уже рождался план. Не обороны. Нападения.
Маргарита не сдвинулась с места, когда он ушёл. Она сидела на краю кровати, прямая как струна, и смотрела на дверь, за которой скрылся её муж. Гнев, который поначалу был горячим и обжигающим, быстро остывал, превращаясь в нечто иное — в холодную, твёрдую, идеально гладкую глыбу льда. Она поняла, что спорить с Семёном — всё равно что пытаться переубедить эхо. Он не был источником этой идеи, он был лишь её проводником, усилителем чужой воли. А значит, и атаковать нужно было не его, а саму идею. Исказить её, довести до абсурда, вывернуть наизнанку так, чтобы её создатели сами от неё в ужасе отшатнулись.
Она встала, подошла к своему рабочему столу и выдвинула ящик. Её пальцы скользнули мимо стопок с документами и нашли то, что было нужно. Тяжёлый, обтянутый тёмно-вишнёвой кожей еженедельник и дорогая перьевая ручка — её личные инструменты порядка и контроля. Она вернулась на кровать, раскрыла блокнот на чистой странице и аккуратно написала сверху: «Список потребностей на ближайший месяц». Щёлчок колпачка ручки в тишине комнаты прозвучал как взведённый курок.
Прошло минут пятнадцать, прежде чем дверь снова открылась. Семён заглянул в комнату, на его лице было написано нетерпеливое ожидание. Он, очевидно, дал ей время «остыть» и «прийти в себя», и теперь вернулся за капитуляцией.
— Ну что? Ты готова поговорить нормально? — спросил он тоном человека, который великодушно даёт второй шанс.
Маргарита подняла на него глаза. На её лице не было и тени гнева или обиды. Она выглядела абсолютно спокойной, даже немного умиротворённой. Эта перемена сбила его с толку.
— Да, готова, — кивнула она. — Я всё обдумала. Ты прав. И твоя мама права. Семья — это главное. И если у вас такой уклад, я должна его принять.
Семён моргнул. Он ожидал чего угодно: слёз, упрёков, продолжения скандала. Но не такого быстрого и полного согласия. На его лице проступило облегчение, смешанное с плохо скрытым торжеством победителя. Он сделал шаг в комнату, уже готовый произнести что-то снисходительное, вроде «Вот и умница». Но Маргарита не дала ему сказать.
— Хорошо, — повторила она, и это слово прозвучало как финальный удар молотка на аукционе. — Никаких проблем. Раз бюджет у нас теперь общий, то и мои потребности — это ваша общая забота. Это ведь логично?
Она взяла ручку и посмотрела в свои записи.
— Я тут набросала небольшой список на ближайшее время, чтобы твоей маме было проще планировать расходы. Записывай, или лучше я тебе отдам, чтобы ты ничего не перепутал.
Она аккуратно вырвала лист из блокнота. Ровный край, без единого зазубренного клочка. Она протянула ему этот лист. Семён машинально взял его, всё ещё не до конца понимая, что происходит. Он опустил глаза на строчки, выведенные её идеальным, каллиграфическим почерком.
— Так, первое. Новые туфли. Не те, что на рынке, на распродаже, а из того итальянского бутика, ты знаешь. Примерно двадцать пять тысяч. Второе. Годовой абонемент в фитнес-клуб с бассейном. Там сейчас скидка, всего сорок тысяч. Дальше. Поход к косметологу на чистку и увлажняющую процедуру — это ещё восемь. И последнее на эту неделю, — она сделала паузу, словно сверяясь с невидимыми заметками в своей голове. — Два тюбика моей любимой помады. Она заканчивается. Chanel, оттенок Rouge Allure. Каждый стоит около четырёх тысяч.
Она закончила и выжидательно посмотрела на мужа. Семён стоял с этим листком в руке, как школьник с запиской от родителей, вызывающей его к директору. Его рот был слегка приоткрыт. Торжество на его лице сменилось полным, абсолютным недоумением. Он несколько раз перевёл взгляд с листа на неё и обратно, словно пытался найти в её словах подвох.
— Передай этот список своей маме, — закончила Маргарита своим новым, деловым и абсолютно бесстрастным тоном. — Пусть изучит и выделит необходимую сумму из нашей общей кассы. Думаю, к пятнице нужно всё успеть купить. Я подожду.
Тяжёлая артиллерия прибыла на следующий вечер. Стука не было. Дверь в комнату просто открылась, и на пороге появилась Тамара Павловна, мать Семёна. Она не вошла, а, скорее, внесла себя в пространство, как вносят знамя или приговор. За её спиной, на полшага позади, маячила фигура сына. Он не смотрел на Маргариту, его взгляд был прикован к полу, а скрещённые на мощной груди руки должны были, по-видимому, изображать несокрушимую мужскую солидарность, но выглядели как защитный жест нашкодившего подростка.
Маргарита сидела в кресле у окна с книгой в руках. Она не вздрогнула и не подняла головы сразу, позволив им обоим насладиться своей театральной паузой. Она дочитала абзац до конца, мысленно сделала пометку и лишь затем медленно, с подчёркнутым спокойствием, закрыла книгу, положив палец на страницу в качестве закладки.
— Добрый вечер, Тамара Павловна, — её тон был безупречно вежлив. — Семён. Вы что-то хотели?
В руках у свекрови был тот самый лист из блокнота. Она держала его двумя пальцами, с таким брезгливым выражением, словно это была записка с угрозами или компрометирующая фотография. Бумага, исписанная аккуратным почерком Маргариты, выглядела в её руках чужеродным, враждебным объектом.
— Сын показал мне… это, — произнесла Тамара Павловна, и само слово «это» было пропитано таким концентрированным презрением, что могло бы прожечь дыру в бумаге. Она сделала шаг вперёд, Семён послушно передвинулся за ней, оставаясь её тенью. — Я, признаться, сначала подумала, что это какая-то глупая шутка. Но Сёма говорит, ты была серьёзна.
— Абсолютно, — подтвердила Маргарита, не меняя позы. Её спокойствие было её главной бронёй.
Тамара Павловна горько усмехнулась. Это была усмешка мученицы, взвалившей на себя непосильную ношу в виде неразумной невестки. — Девочка моя, ты, кажется, немного запуталась. Общий бюджет — это когда деньги идут на настоящие нужды семьи. На качественные продукты, на то, чтобы отложить на непредвиденный случай, на ремонт, если что-то сломается. А не на… — она снова брезгливо покосилась на список, — не на туфли по цене холодильника и помады за бешеные деньги. Это не нужды. Это твои эгоистичные «хотелки».
Вот оно. Удар был нанесён. Расчётливый, манипулятивный удар, призванный вызвать чувство вины и стыда. Но он попал в пустоту. Маргарита встретила его безэмоциональным взглядом.
— Тамара Павловна, я ценю вашу заботу о семейном благополучии. Но давайте будем точны в терминах, — она слегка наклонила голову, словно объясняя непонятливому ученику простую теорему. — Пока мой доход был моим личным доходом, я сама решала, какие из моих потребностей являются «хотелками», а какие — необходимостью. Я оплачивала свою внешность, своё здоровье и своё хорошее настроение из своего кармана. Теперь же, согласно вашему новому семейному укладу, моего личного кармана больше не существует. Моя зарплата стала частью общей кассы. Следовательно, и расходы, которые обеспечиваются этой зарплатой, автоматически становятся общей проблемой. Это простая логика.
— Какая ещё логика?! — свекровь начала терять своё показное хладнокровие, её голос обрёл жёсткие, визгливые нотки. — В наше время женщины были скромнее! Мы думали о муже, о доме, а не о фитнес-клубах и косметологах! Это блажь и баловство!
— Возможно, — спокойно согласилась Маргарита. — Но в ваше время женщина с моим уровнем дохода и моей должностью вряд ли жила бы в одной комнате с мужем у его родителей. Времена меняются, Тамара Павловна. Мой внешний вид — это часть моей работы. Моё эмоциональное состояние, которое напрямую зависит и от фитнеса, и от новой помады, — это залог моей продуктивности. А моя продуктивность — это та самая зарплата, которую вы так хотите видеть в общем бюджете. Одно неотделимо от другого. Вы не можете забрать курицу, несущую золотые яйца, и перестать её кормить. Она просто перестанет нестись.
Семён за спиной матери дёрнулся, словно его ударили. Сравнение с курицей было унизительным, но убийственно точным.
Тамара Павловна побагровела. Она была не готова к такому отпору. Она ожидала слёз, оправданий, мольбы о прощении. А получила холодный бизнес-расчёт. Её примитивная схема по захвату чужих финансов столкнулась с чем-то, чего она не понимала и боялась, — с безжалостной логикой современного мира.
— То есть, ты не отказываешься от своих требований? — процедила она сквозь зубы.
— Я не требую. Я планирую бюджет, — поправила её Маргарита. — Общий. Как вы и хотели. Так что, мне ждать выделения средств к пятнице? Или будут какие-то проблемы с финансовым планированием?
Свекровь скомкала список в кулаке. Этот жест был единственным проявлением её бессильной ярости. Она развернулась так резко, что чуть не сбила с ног собственного сына.
— Мы ещё вернёмся к этому разговору, — бросила она через плечо и вышла, чеканя шаг.
Семён, бросив на жену затравленный, полный ненависти взгляд, поспешил следом за матерью. Маргарита проводила их взглядом и снова взяла в руки книгу. Но читать уже не могла. Она знала, что это был лишь второй раунд. И самый главный бой был ещё впереди.
Ужин на следующий день напоминал не семейную трапезу, а затянувшееся перемирие между двумя биатлонными гонками. Атмосфера была настолько плотной, что, казалось, нож будет вязнуть в ней, как в холодце. Тамара Павловна демонстративно громко двигала тарелки, Семён с ожесточением резал куриную котлету, словно та была его личным врагом. Каждый звук — стук вилки о тарелку, скрип ножек стула, даже чей-то слишком громкий вздох — отдавался в ушах с неестественной гулкостью. Они ждали. Ждали, что Маргарита сломается, попросит прощения, признает свою неправоту.
Маргарита же ела медленно и спокойно. Она не участвовала в этой войне нервов. Она ждала подходящего момента для решающего удара. И когда Семён, доев, с шумом отодвинул свою тарелку и бросил на неё тяжёлый, осуждающий взгляд, она поняла — время пришло.
Она промокнула губы салфеткой, аккуратно сложила её и положила рядом со своей, почти нетронутой тарелкой. Затем она обвела взглядом обоих — сначала мужа, потом свекровь.
— Я много думала над нашим разговором, — начала она. Голос её был ровным и деловым, как на рабочем совещании. Никакой враждебности, только конструктив. — И я пришла к выводу, что в вашей идее есть очень здравое зерно.
Семён и Тамара Павловна переглянулись. В их глазах промелькнуло недоверие, смешанное с проблеском надежды. Они решили, что их давление сработало.
— Принцип единого казначея, который грамотно управляет всеми семейными финансами для достижения общей цели, — это действительно очень эффективная модель, — продолжила Маргарита, наслаждаясь их замешательством. — Семья, по сути, — это малое предприятие. И чтобы оно процветало, у руля должен стоять самый компетентный управленец. Я полностью с этим согласна.
Она сделала небольшую паузу, давая им возможность в полной мере ощутить вкус грядущей победы. Лицо Тамары Павловны уже начало расплываться в снисходительной улыбке.
— Именно поэтому, — Маргарита сделала акцент на этом слове, — я хочу официально предложить свою кандидатуру на эту должность.
Тишина, которая воцарилась за столом, была оглушительной. Улыбка сползла с лица Тамары Павловны, словно её стёрли мокрой тряпкой. Семён застыл с полуоткрытым ртом, его мозг отчаянно пытался обработать услышанное.
— Что? — выдавил он наконец.
— Давайте рассуждать логически, без эмоций, — Маргарита распрямила плечи, её взгляд стал жёстким, как у оценщика. — Во-первых, мой подтверждённый ежемесячный доход почти в два раза превышает доход Семёна. Это основной финансовый актив нашей семьи. Во-вторых, финансовое планирование и распределение бюджетов — часть моих профессиональных компетенций. Я умею это делать и делаю хорошо. Поэтому будет единственно верным и логичным решением, если управлять всеми денежными потоками буду я.
Она говорила это не им. Она констатировала факты, обращаясь к невидимому совету директоров.
— Схема будет простой и прозрачной. Семён, ты отдаёшь мне всю свою зарплатную карту. Тамара Павловна, вы передаёте мне свою пенсию. Я завожу общий счёт, с которого будут оплачиваться все необходимые расходы: продукты, коммунальные платежи, бытовая химия. Раз в неделю я буду выдавать вам обоим заранее оговорённую сумму на карманные расходы. Разумеется, все крупные покупки, вроде новой зимней резины для машины или лекарств, мы будем согласовывать со мной. Я буду вести полную отчётность. Так мы сможем не только покрывать текущие нужды, но и формировать накопления. Для блага семьи, разумеется.
Это был нокаут. Удар был нанесён с такой хирургической точностью и холодным расчётом, что они оба просто не знали, как реагировать. Маргарита взяла их унизительное требование и, отполировав его до блеска безжалостной логикой, вернула им обратно.
Первым взорвался Семён. Его лицо стало тёмно-бордовым.
— Ты… ты совсем с ума сошла?! — зарычал он, ударив кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки. — Чтобы я, мужик, отдавал тебе свои деньги?! Да кто ты вообще такая?!
— Я — самый эффективный менеджер в этой семье, — холодно отрезала Маргарита. — Ты сам хотел жить по правилам. Вот они. Самые разумные и выгодные для всех.
— Ах ты… — прошипела Тамара Павловна, её лицо превратилось в каменную маску ярости. Она поняла всё. Поняла, что её переиграли на её же поле, используя её же оружие. — Пригрели на груди! В дом пустили! А она тут свои порядки устанавливать вздумала! Контролировать нас захотела!
— Я лишь предложила оптимальную финансовую стратегию, основанную на ваших же принципах, — Маргарита медленно поднялась из-за стола. На её лице не дрогнул ни один мускул. — Но, судя по вашей реакции, дело было вовсе не в «общем благе», а в чём-то другом. Очень жаль.
Она развернулась и пошла к выходу из кухни, оставив их сидеть посреди обломков своего провалившегося плана. Они кричали ей что-то в спину — бессвязный поток обвинений, оскорблений и угроз. Но она их уже не слышала. Она шла в свою комнату, чтобы собрать вещи. Разговор был окончен. Все мосты были сожжены дотла. В этой квартире для неё больше не было места. И, к своему удивлению, она чувствовала только лёгкость…
А с каких это пор твоя мама стала хозяйкой моего имущества?