— Ну наконец-то! А я уж думал — решила двойную смену отработать!
Голос Вадима ударил по нервам сразу, как только ключ провернулся в замке. Стоит в дверях кухни, руки в боки — прямо как мамаша его драгоценная, когда недовольна.
Оксана молча скинула сумку. Бухнулась об пол — килограмм пять документов таскай целый день. Туфли долой — ноги гудят так, будто не в офисе просидела, а марафон бежала. В висках стучит. Господи, хоть бы час тишины… Ванна горячая, и чтобы никто не трогал.
— Ты чего тете Гале отказала с переездом помочь? — Вадим не унимается. Голос такой обвинительный — прокурор, блин, районного масштаба. — Она на тебя рассчитывала! Теперь вся семья сидит, обсуждает, какая ты стала… неотзывчивая. Королева прямо!
Оксана выпрямилась. Поясница ноет — весь день за компом, спина деревянная. Посмотрела на мужа. Обычно-то он добряк, а сейчас лицо перекосило — будто она банк ограбила, а не тетке его отказала.
— Вадим, я после двенадцати часов работы. Еле стою, если не заметил. — Голос тихий, но уже звенит — устала она, устала до чертиков. — Какой к черту переезд? У твоей тети Гали сын есть, взрослый мужик. Пусть мамочке и поможет! Или он тоже после двенадцатичасовой смены ноги не держат?
Старалась не язвить, но само вырвалось. А Вадим, как всегда, услышал только то, что хотел — мол, его родню не уважает.
— При чем тут Игорь? — отлепился от косяка, шаг вперед сделал. Голос повысил. — У Игоря работа, дела! А ты женщина, тебе проще…
— Что проще? — перебила, и терпение — тю-тю, улетело. — Выходной за свой счет брать? Чтобы твоей тетушке угодить, которая почему-то решила, что я ей по гроб жизни обязана? Или после работы, не заезжая домой, на другой конец города прыгать — грузчика из себя корчить? Ты вообще в своем уме?
Вадим нахмурился пуще прежнего. Щеки порозовели — ой, заводится мужик, сейчас будет.
— Да что сложного-то? Приехала бы, вещички легкие перетаскала — цветы там, посуду. Не мешки с цементом же! Семья, Оксана! Се-мья! Помогать надо! А ты как чужая! Мама звонила, расстроена вся. Галя, говорит, чуть не плачет от обиды.
«Мама звонила» — вот оно. Красная тряпка. Оксана глубоко вздохнула — держись, девочка, не сорвись.
— Вот именно, Вадим. Твоя мама. Твоя тетя. Твоя семья. — Каждое слово как гвоздь забивает. — И хватит мне коллективные претензии выкатывать! Есть вопросы — пусть сами спрашивают, а не через тебя, как через рупор! Задолбали эти ваши семейные советы за моей спиной — решают там, какая я плохая да неотзывчивая. И знаешь что бесит больше всего? Что ты вечно их сторону принимаешь! Даже не пытаешься разобраться, понять меня. Я для тебя вообще кто?
Прошла мимо него в комнату. Спиной чувствует — сверлит взглядом, осуждает. Ванна? Какая ванна… Внутри все кипит.
— Но ты же моя жена! — Вадим за ней увязался, и голос уже на крик срывается. Встал посреди комнаты, ноги расставил — защитник семейных ценностей, мать его. — Ты должна быть частью семьи! Помогать! Поддерживать! Это же элементарно! Любая нормальная женщина понимает! Моя мать всю жизнь на себе тащила — и свою семью, и всем сестрам-братьям помогала! И слова поперек не сказала! А ты… ты как с Луны свалилась!
Оксана резко развернулась. Глаза сузились — ну все, держитесь. Усталость как ветром сдуло, адреналин шарахнул — кровь в ушах шумит.
— «Любая нормальная женщина»? — переспросила, и в голосе яд. — То есть нормальная — это которая после двенадцати часов работы про себя забывает? Которая несется сломя голову всем твоим родственникам услуживать? Которая с улыбочкой сопли подтирает каждому племяннику, часами слушает, как твоя мама про болячки ноет? И при этом еще успевает хозяйкой идеальной быть и в постели огонь? Серьезно, Вадим? Это твоя «норма»?
Подошла вплотную. Он аж попятился — почуял, видать, что сейчас будет.
— Помогать — да, согласна. По мере сил, когда реально надо. А не когда кому-то просто задницу лень поднять! — отчеканила. — Но быть бесплатной прислугой для всей твоей семейки — увольте! Я не на это подписывалась! Я за тебя замуж шла, Вадим! За тебя! А не за весь твой клан до седьмого колена!
Слова хлестали как плетью. Вадим аж вздрогнул, побагровел весь.
— Как ты смеешь о моей семье так?! — заорал. — Они хорошие люди! Добрые! Всегда помогут! А ты эгоистка! Только о себе думаешь! Мою семью не ценишь!
Оксана рассмеялась. Горько так, без веселья.
— Приняла? Не смеши! Твоя семейка «приняла» меня так, будто одолжение сделала! Твоя мама с первого дня меня со всеми твоими бывшими сравнивает — и не в мою пользу, разумеется! Тетя Галя эта при каждой встрече шпильки пускает — то готовлю я не так, то работе слишком много времени уделяю. А племяннички твои нашу квартиру за бесплатный аттракцион держат — все крушат, а я потом убирай! И это «приняли»? Это «терпят», Вадим! Терпят, потому что сыночек выбрал. Но при этом на место указать не забывают!
Сердце колотится. Слова с трудом даются, но молчать больше нельзя — задохнется от обид невысказанных.
— Помнишь, сестра твоя рожала? — продолжила, в глаза глядя. — Кто с ее старшим две недели сидел? Я! С работы отпрашивалась, больничный брала. А благодарность какая? «Неправильно пеленаешь», «не так ребенка держишь»! Или отец твой ремонт затеял? Кто с тобой по стройкам мотался, обои выбирал? Кто ему полночи планы рисовал, потому что он «в интернетах не разбирается»? Я, Вадим! И ни разу — слышишь, ни разу! — ты спасибо не сказал. Все как должное. Будто я обязана!
Вадим стоит как громом пораженный. Забыл он это все. Или не придавал значения — жена же, должна помогать. А тут отказала — ЧП вселенского масштаба!
— Ну это… это другое… — забормотал. Сдулся малость под напором фактов. — Единичные случаи…
— Единичные? — опять усмехнулась, но без смеха — одна горечь. — Они с завидной регулярностью происходят! И аппетиты только растут! Сегодня тетя Галя, завтра дядя Петя — отвези его черт знает куда, потому что «машина сломалась». Послезавтра мама твоя решит, что мне срочно надо ее пирог печь научиться — «мужчина любит домашнюю выпечку»! И все под соусом «ты же часть семьи», «ты же должна»! Нет, Вадим. Я никому ничего не должна! Только тебе верной женой быть. Но тебе мало! Тебе робот нужен многофункциональный для обслуживания родни!
Вадим слушает, и краска с лица сходит. Растерянный какой-то стал, как мальчишка провинившийся. Не ожидал конкретики такой, примеров. Для него это все фон был — мелочи семейные. А для нее — унижения череда.
— Может… я правда не замечал… — неуверенно начал. Голос тихий стал, металл пропал. Волосы взъерошил — нервничает, значит. — Но мама говорит… в семье уступать надо, терпимее быть. Она считает, ты слишком остро реагируешь. Мы вот недавно обсуждали… она за нас переживает, что не все гладко…
«Мама говорит», «мы обсуждали» — все. Последняя капля. Лицо Оксаны окаменело. Глаза — две ледяные щелки. Ни усталости, ни обиды — только ярость холодная.
— Так вот что я тебе скажу! — выдохнула. — Хватит мне эти семейные советы за спиной устраивать! Твоя мама может что угодно считать, но это наша жизнь! Наша! И если ее так волнует, что у нас «не гладко», пусть перестанет лезть со своими советами! Не нравится, как я себя веду? Не нравится, что я не овечка послушная, под дудку вашей родни пляшущая? Слушай внимательно: не нравится — разводись!
Последнее слово — как выстрел. Тишина повисла. Только дыхание Вадима слышно — прерывистое, тяжелое. Смотрит на нее, будто впервые видит. Будто чудовище перед ним.
— Ты… ты что несешь?! — выдавил наконец. Голос дрожит — не от слез, от шока. — Разводись?! Так просто?! С ума сошла?! Ты понимаешь, что говоришь?!
Шаг к ней сделал. Кулаки сжал. Лицо багровое — гнев накатил.
— Конечно, понимаю. — Спокойно ответила, даже лениво. И это спокойствие его добило. — Более чем. Устала я, Вадим. От претензий вечных, от недовольства твоей семейки. От того, что ты меня не защищаешь от их нападок. Устала чужой себя чувствовать в собственном доме! Где каждый твой родственник указывает, как жить! Я уважения хочу! К себе, к своему труду, к своему времени! А если вы не готовы — если для вас важнее ваши «традиции», где невестка — существо бесправное — то нам не по пути!
Обошла его. К окну подошла, спиной повернулась. На огни ночные смотрит — холодные они, далекие. Как ее слова.
— Эгоистка! Бесчувственная! — закричал Вадим в спину. Голос на фальцет сорвался. — Никогда мою семью не ценила! Свысока смотрела! Только о себе думала, о карьере! Семья для тебя — пустое место! Все разрушить хочешь!
Оксана медленно повернулась. Лицо — маска. Смотрит с жалостью какой-то отстраненной. Как на ребенка неразумного.
— Разрушить? Нет, Вадим. Я себя разрушать перестать хочу. — Голос ровный, без эмоций. — И да, можешь маме передать и всей вашей «группе поддержки». Не нравится мое поведение — дверь вон там. Хоть сейчас иди, заявление пиши. Пресмыкаться я ни перед кем не буду. И уж точно не перед твоей семейкой. Может, следующая жена с радостью будет всю родню обслуживать. Которая вашим стандартам «нормальной женщины» соответствует. А я — увы, не гожусь.
Слова эти — спокойные, окончательные — Вадима как обухом. Замер. Глаза широкие, испуганные. Развод — это ж не абстракция была, не угроза пустая. Это реальность. Пугающая.
— Ты… не можешь так! — прохрипел. Лицо исказилось. По комнате заметался — в клетке как зверь. — Не понимаешь ты, что такое семья! Пустые для тебя слова! Холодная ты, расчетливая! О себе только думала! А я? А мы? Все готова перечеркнуть из-за ерунды? Из-за тети Гали?! Смешно же! Предательство это!
Остановился перед ней. Дышит тяжело. Молнии глазами мечет. Ждет — дрогнет она, испугается, оправдываться начнет. А Оксана невозмутима. Усмешка легкая — уголки губ тронула.
— Ерунда? — головой покачала. — Ничего ты не понял, Вадим. Не в тете Гале дело. В тебе. В твоей неспособности дальше родни видеть. В зависимости от их мнения. Ты так боишься их разочаровать, «хорошим мальчиком» быть — что готов меня растоптать, отношения наши!
Пауза. Пусть слова дойдут, осядут.
— Предательство, говоришь? А это не предательство — когда между мной и твоей семьей выбираешь, ты автоматом их сторону принимаешь? Не предательство — позволять им меня за спиной обсуждать? Не предательство — требовать полного подчинения их желаниям, на мои чувства плюя?
Вадим рот открыл — возразить хотел. Но Оксана руку подняла — молчи.
— Знаешь, я долго тебя оправдывала. Думала — не понимает, не со зла. Думала — буду терпеливой, он изменится, ценить начнет. Ошиблась. Не изменишься ты. Потому что тебя все устраивает. Удобно тебе «хорошим сыном» быть, даже если за счет жены. Удобно, когда за тебя решают, как жить. А ты по течению плывешь, головой кивая.
Голос ровный — без истерики. Но каждое слово — в цель. В самое больное. Смотрит он на нее, и ярость уходит. Растерянность. Страх. Осознал вдруг — теряет. Не ссорятся просто. Теряет. Насовсем.
— Оксана… подожди… не надо… — шепчет. Голос слабый, умоляющий почти. — Может… я поговорю с ними… объясню…
Горькая усмешка.
— Поздно, Вадим. Ты уже все «объяснил». Поведением своим, словами, выбором. Ты их выбрал, не меня. А я больше не хочу. Не хочу, чтобы меня сравнивали, оценивали, критиковали. Не хочу на последнем месте быть. Я большего заслуживаю. Мужчину, который на моей стороне. Который уважает и ценит. А не под шаблон семейный подгоняет.
К двери пошла.
— Разговор окончен. И решение тоже. Не хочу больше в этом фарсе участвовать. Ищи другую. Которая с радостью пресмыкаться будет, капризы удовлетворяя. А я… я ухожу.
Смотрит ей вслед. Пошевелиться не может, слова сказать. В голове хаос. Слова ее — жестокие, беспощадные — эхом отдаются. Рушат привычный мир. Опустошенным себя чувствует. Раздавленным. Стержень вынули.
А Оксана вышла. Не оглянулась. Оставила его посреди руин. Посреди обломков иллюзий. Напряжение не разрядилось — застыло. Тяжелым камнем легло на плечи. Разрыв. Окончательный. Бесповоротный.
Больше никто ничего не сказал. В тот вечер они расстались навсегда.
Необычная месть брошенной жены своему бывшему мужу