Алла Николаевна, поджав губы, расставляла по своим местам дешевые фарфоровые слоники.
Павел Серафимович угрюмо листал газету, изредка бросая неодобрительные взгляды на дочь.
Виктория, двадцати двух лет отроду, с тихим упорством мыла посуду после ужина.
– Вика, ну что ты копаешься? – голос Аллы Николаевны был как скрип несмазанной двери. – Вечно ты все делаешь медленнее всех. Вон брат твой, Артем, уже институт окончил, перспективную работу получил. А ты? Третий год на курсах кройки да шитья…
Виктория не подняла головы, лишь сжала губку посильнее. Ее мечты о художественной школе разбились когда-то о фразу отца: «Рисовать? На хлеб? Бредни!»
Ее попытки поступить на филологический факультет были высмеяны: «Кому нужны твои книжки? Практичную специальность получай!»
– Я подала документы на дизайнерские курсы в новый центр, – тихо сказала Виктория. – Там хорошие преподаватели…
– Опять деньги на ветер! – фыркнул Павел Серафимович, шумно перевернув страницу. – Дизайнер… И что ты будешь дизайнить? Шторы для соседок? Надо было, как Артем, в экономисты идти. Солидно, и при деньгах всегда.
– Но я не люблю экономику, папа, – прошептала девушка.
– Любить?! – Алла Николаевна резко обернулась. – Любовь к делу не накормит! Надо быть практичной, как мы. Вот Артем – молодец, невесту уже из хорошей семьи присмотрел. А ты… Кто на тебя посмотрит? Скромница какая-то, вечно в своих облаках.
Горечь подступила к горлу Виктории. Она всегда была «не такой»: слишком тихая, слишком мечтательная, слишком неуверенная – разочарование для родителей, которые боготворили ее уверенного, прагматичного брата Артема.
Их любовь была условной монетой, которой платили только за соответствие ожиданиям.
– Может, я просто не там ищу? – пробормотала она, но слова потонули в звуке телевизора, который включил Павел Серафимович.
Прошло три года
Виктория почти исчезла из жизни родителей. Она уехала в столицу, сначала работала официанткой, потом — помощницей в маленькой дизайн-студии и снимала крошечную комнату.
Звонила родителям очень редко, разговоры были короткими и обрывистыми. Алла Николаевна и Павел Серафимович воспринимали ее отсутствие как очередную неудачу.
— Ну куда она годится? Пропадет там, – часто говорили они за ужином Артему, который теперь жил отдельно, но был частым гостем в их доме.
Однажды вечером раздался звонок от Артема. Голос его звучал странно, почти истерично:
– Мам, пап! Вы Вику видели?! В газете! В светской хронике!
– Что? Какая Вика? – Алла Николаевна схватила трубку. – О чем ты?
– Она! Виктория! На фото! С каким-то… Сергеем Макаровым! Ты знаешь, кто это?! Макаров! Тот самый, из «Макаров-Холдинг»! Богатей! Его лицо в каждом бизнес-журнале!
– Артем, ты трезв? О какой Вике речь? — Павел Серафимович выхватил трубку из рук жены.
Через час они лихорадочно листали глянцевый журнал, привезенный Артемом. На странице светской хроники, под заголовком «Благотворительный вечер искусств», была фотография Виктории.
Но это была уже не та робкая девушка, которую они помнили. Перед ними была уверенная молодая женщина в элегантном вечернем платье цвета шампанского.
Ее рука лежала на руке высокого, импозантного мужчины с умными, чуть усталыми глазами – Сергея Макарова.
Подпись гласила: «Сергей Макаров и его супруга Виктория на открытии выставки молодых талантов, которую спонсировал «Макаров-холдинг».
В квартире повисла ошеломленная тишина. Алла Николаевна первой с надрывом заговорила:
– Супруга? Она… замужем? За… Макаровым? Но… как? Почему она ничего не сказала?!
– Богатей… – прошептал Павел Серафимович, его пальцы сжали журнал так, что бумага смялась. – «Макаров-Холдинг»… Это же… состояние колоссальное. И она… его жена?
На лицах родителей смешались шок, недоверие и что-то новое, жадное – осознание внезапно открывшихся перед ними перспектив.
Разочарование очень быстро сменилось лихорадочным расчетом. Нужно было срочно мириться с дочерью.
Их «примирение» было стремительным и корыстным. Алла Николаевна позвонила Виктории на следующий же день, голос ее был приторным.
– Викторюшка! Доченька родная! Мы так по тебе соскучились! Увидели твою фотку в журнале… Какая ты стала красавица! И замужем! За таким… замечательным человеком! Почему же ты нам ничего не сказала? Мы бы так радовались за тебя!
Виктория слушала поток сладких слов, глядя в окно своего просторного, светлого кабинета в новой, только что обставленной по ее эскизам квартире.
Сергей, сидя напротив, наблюдал за женой, его взгляд был полон понимания и тихой поддержки.
– Мама, я… – начала Виктория, но ее перебил Павел Серафимович, взявший трубку.
– Вика, папа говорит! Мы гордимся тобой! Настоящая ты наша умница! Сергея… зятя нашего… передай ему наш самый сердечный привет! Обязательно приезжайте к нам в гости или нас позовите, мы так хотим познакомиться!
Виктория поспешно свернула разговор и медленно опустила трубку.
– Они хотят приехать, – сказала она Сергею. – Вдруг. После трех лет почти полного молчания. Увидели меня в журнале.
Сергей встал, подошел к жене и обнял ее за плечи. Он знал всю подноготную девушки.
– Тебе решать, Вика. Если хочешь их видеть – примем у себя. Если нет – найдем причину.
Виктория задумалась. Ей хотелось высказать им в лицо всю боль, всю несправедливость. Но что это изменит? Она вздохнула.
– Пусть приезжают. Мне… нужно это увидеть.
Визит родителей был спектаклем в двух актах. Алла Николаевна, в лучшем своем платье, но все равно выглядевшем провинциально на фоне изысканного интерьера, осыпала Викторию комплиментами и сюсюкающими ласками, которых та никогда не слышала в детстве.
Павел Серафимович, неловко держа дорогую фарфоровую чашку, говорил исключительно о бизнесе Сергея, о его «гениальных решениях» и «потрясающих перспективах», бросая на зятя взгляды, полные подобострастия.
За обедом Алла Николаевна положила свою морщинистую руку на руку Виктории:
– Викторюшка, а помнишь, я всегда говорила, что в тебе что-то особенное есть? Настоящий алмаз! Вот Сергей мудрый человек – разглядел! Мы так счастливы за тебя!
Виктория медленно отвела руку матери. Она посмотрела сначала на Аллу Николаевну, потом на Павла Серафимовича, который тут же подхватил:
– Да-да! Мы всегда верили в тебя, дочка! Просто… переживали. Хотели, чтобы ты была счастлива. И вот – нашлась настоящая судьба! Рядом с таким человеком!
После его слов в комнате повисло тяжелое молчание. Даже Сергей перестал есть, наблюдая за женой.
Виктория сделала глоток воды из стакана. Голос ее был тихим, но стальным, когда она заговорила, глядя не на родителей, а куда-то в пространство между ними:
– Мама, папа… Вы помните, как вы мне сказали, когда я хотела поступать на дизайн? «На кой тебе это? Кто на тебя посмотрит? Практичную специальность получай». Помните, как вы смеялись над моими рисунками? Называли их «мазней»? Помните, как вы ставили Артема мне в пример? Каждую его пятерку – мне в упрек. Каждую мою четверку – как доказательство моей неполноценности.
– Вика, ну что ты… Мы же желали тебе добра! Мы… — Алла Николаевна попыталась перебить дочь.
– Вы желали, чтобы я была удобной, – продолжила Виктория, ее голос окреп. – Быть как Артем. Быть практичной. Не мечтать. Не высовываться. Не требовать вашей любви, потому что ваша любовь… она всегда была наградой. За соответствие, за успех по вашим меркам, за то, чтобы можно было похвастаться перед знакомыми.
Она посмотрела прямо на родителей. В ее глазах не было злости, только глубокая, холодная печаль и окончательное понимание.
– А теперь… теперь вы здесь, потому что я вышла замуж за Сергея Макарова и потому что он богат. Потому что он – «настоящая судьба» по вашим меркам. Ваша «любовь», ваша «гордость», ваша «вера в меня» включились, как по волшебству. Как только вы увидели его имя и его состояние рядом с моим.
– Виктория! Это несправедливо! Мы твои родители! — Павел Серафимович побледнел.
– Да, – кивнула Виктория. – Вы мои родители. И это делает все еще горше. Потому что я наконец поняла: вы никогда не любили меня. Вы любили идею того, какой я должна быть, а теперь вы любите отражение статуса моего мужа. Это не любовь. Это… расчет.
Она медленно поднялась из-за праздничного стола. Сергей встал следом за ней.
– Спасибо за обед. Машина ждет вас внизу.
Алла Николаевна неожиданно заплакала, но это были слезы обиды и страха потерять внезапно открывшийся «золотой» источник, а не раскаяния.
Павел Серафимович попытался что-то сказать, но увидел холодную решимость в глазах дочери и ледяную вежливость в глазах зятя.
Они уехали. Виктория стояла у огромного окна, глядя, как машина с ними скрывается за поворотом.
– Ты в порядке? – тихо спросил Сергей.
– Да. Теперь – да. Я высказала им то, что копилось годами. Я увидела их настоящих, и я поняла… Мне больше не нужно их одобрение. Не нужно их притворное тепло, – она повернулась к мужу. – У меня есть ты. Есть моя жизнь. И она больше не зависит от их «любви», которая включается только при виде денег.
Виктория обняла Сергея, прижалась к его надежному плечу. Она поняла, что деньги мужа не купили любовь родителей – они лишь навсегда обнажили ее фальшь.
— Ты откажешься от квартиры ради сестры? А сами где будем жить? В гараже? — недоумевала жена