— Я тебя предупреждала, — сказала Алина, уставившись в экран телефона, будто он мог рассыпаться от её взгляда. — Если ты ещё раз появишься без звонка — я вызову полицию.
— Ну, ты же не вызвала, — усмехнулся Игорь и, не стесняясь, прошёл в коридор, будто зашёл не к бывшей жене, а к себе домой. Разулся. Повесил куртку. — Прям как дома, помнишь?
— Это больше не твой дом, — тихо ответила она, но голос дрогнул. — Ты ушёл. Два года назад. С вещами. Навсегда.
— А ключ ты не поменяла, — заметил он, проходя мимо и глядя на диван, где валялись куклы, подушки и один розовый тапок. — Значит, не до конца навсегда.
— Потому что я надеялась, что ты придёшь извиниться. А не с адвокатом.
Он обернулся. За его спиной в прихожей маячила фигура молодой женщины — лет на семь младше Алины. С округлым животом и тонкой, почти девичьей улыбкой. Лицо как в кино — одно из тех, на которые мужчины вечно покупаются, потому что кажется, что такую не обидишь. Такая потом из квартиры выносит всё, даже плинтусы.
— Это Елена, — спокойно представил Игорь. — Мы… скоро станем родителями.
— Мои соболезнования, — холодно произнесла Алина, глядя на женщину. — Ты знала, что он женат был?
— Разведён, — вмешался Игорь. — Уже два года. По обоюдному, между прочим, согласию.
Алина села на табурет и медленно сняла очки. Она была не старая — тридцать пять, но усталость последних лет прилипла к лицу, как вата. Под глазами — тени. На руке — тонкая линия от кастрюли, которой вчера обожглась. Жизнь после развода не остановилась, но и не разогналась.
— Ладно. Зачем вы пришли? Только по делу. Без реверансов. Я устала, Настю сегодня рвало — мороженое, кажется. У нас и без вас шоу.
— Я хочу продать квартиру, — сказал Игорь и посмотрел ей прямо в глаза.
— Нет, — ответила она так же быстро. — До свидания.
— У нас общая собственность, — спокойно добавил он. — Половина — моя.
Алина засмеялась. Как-то странно, на вдохе, будто не смеялась год.
— Половина? Эта квартира была подарком на свадьбу. Моими родителями. Мы вписали тебя в документы, потому что ты просил — «мужику обидно жить на птичьих правах». Теперь, выходит, птичьи права — это мои?
— Юридически — половина моя, — уже сухо проговорил Игорь. — И я хочу продать. Мы с Леной ищем жильё, а ты тут одна с ребёнком в трёшке…
— С дочерью, — резко перебила Алина. — С твоей дочерью, на секундочку. Или ты забыл?
Лена кашлянула, будто оправдывалась:
— Игорь говорит, ты сильная. Ты справишься. Всё можно начать заново, если захотеть.
— Тебе сколько лет, девочка? — с иронией посмотрела Алина. — Двадцать три? У тебя всё началось, а у меня как бы уже идёт, прости. Мне не нужна новая жизнь. Мне нужна стабильная. С работой, школой, поликлиникой и вот этим сломанным пылесосом, который я не успела выкинуть.
Игорь тяжело вздохнул и сел в кресло, которое когда-то сам выбирал в «Икеа».
— Алина, давай по-человечески. Я ведь не зверь. Я просто хочу часть, на которую имею право. Мы не собираемся выселять вас. Но квартира стоит почти пятнадцать миллионов. Половина — семь с половиной. Мы бы взяли даже шесть. Нам нужно…
— Нам нужно… — передразнила его Алина. — Нам нужно… Вечно вам что-то нужно. Пока тебе от меня нужно было только ужин и чистые носки — ты был лапочкой. А теперь ты взрослый мужчина с беременной девочкой на шее, и вот тебе, Алина, сюрприз — продавай жильё, потому что Игорю нужно.
— Не надо так, — тихо сказал он. — Я не враг тебе.
— А кто ты? — в упор спросила она.
Он замолчал. Лена молчала тоже.
Алина встала и вдруг подошла к нему вплотную.
— Скажи честно. Если бы Лена не забеременела — ты бы пришёл?
Игорь отвёл взгляд. Потом встал и отступил на шаг.
— Это не имеет значения.
— Очень даже имеет. Потому что вы не ко мне пришли. Вы пришли к моим родителям, к их подарку. К моей дочери. К нашему прошлому. Вы не хотите просто долю. Вы хотите вычеркнуть меня из жизни. Чтобы осталась одна ты, Леночка, в своей новой квартирке, в обнимку с кредитом и Игорем.
Лена вдруг вспыхнула:
— Вы же сами с ним развелись! Вы же его выгоняли!
— Потому что он мне изменял! — взорвалась Алина. — Потому что он пришёл однажды и сказал, что влюбился в какую-то другую. Потому что он плюнул на Настю и ушёл, хлопнув дверью. И теперь, спустя два года, ты стоишь тут, как будто права имеешь!
Лена отступила, потупилась. А Игорь вдруг начал говорить медленно и очень тихо:
— Я хочу, чтобы у моего будущего ребёнка было всё. Понимаешь?
— А у твоего настоящего ребёнка должно быть — ничего? — Алина кивнула. — Ясно. Очень ясно. Значит так. Квартиру я продавать не буду. Хочешь судиться — иди в суд. Но помни, Игорь: я женщина, у которой больше нечего терять. И таких лучше не доводить.
Он ничего не сказал. Просто кивнул, взял куртку и ушёл. Лена последовала за ним.
Когда дверь за ними закрылась, Алина выдохнула.
Через пять минут Настя, семилетняя, вышла в коридор, обняла мать за колени и спросила:
— Мам, а кто эта тётя?
Алина взъерошила её волосы и, улыбаясь сквозь слёзы, ответила:
— Просто тётя, которую папа нашёл вместо нас.
На следующий день Алина проснулась в шесть утра — раньше будильника. Сон был рваным, коротким и злым, как её бывший муж в момент развода. Настя, как назло, спала, раскинувшись по диагонали, с плюшевым котом под мышкой. «У ребёнка хотя бы совесть есть,» — подумала Алина, вылезая из кровати и тихо шлёпая босыми пятками на кухню. Там её ждали чайник, остатки вчерашней лапши и безумное желание кому-нибудь врезать.
Телефон мигал. Три сообщения от Игоря.
«Я всё обдумал. Давай по-хорошему. В суде тебе будет хуже.»
«Долю я оформлю через нотариуса, с предложением выкупа. У тебя будет месяц.»
«Надеюсь, ты не станешь устраивать цирк.»
— Ой, какой ты у нас цивилизованный, — пробормотала Алина и включила чайник. — Нотариус, выкуп, «не устраивай цирк»… Интересно, это ты сам писал или Леночка диктовала?
В голове щёлкнул механизм — тот самый, который обычно запускался в ночь перед дедлайнами или когда учительница химии в школе говорила: «Ты ж у нас гуманитарий, да?» Алина начинала думать. Жёстко. Рационально. Как мать, которой угрожают.
Она села за ноутбук. Спустя сорок минут у неё была открыта куча вкладок, в голове каша из слов: «нотариальное предложение», «предпродажное преимущество», «выкуп по рыночной цене», «несовершеннолетний ребёнок», «ордер на жильё», «интересы ребёнка».
— Хрен вы меня с Настей выгоните, — прошептала она в тишину. — Да у меня мама — бухгалтер, папа — зам по стройке, ты, Игорёк, с двумя юристами меня не пробьёшь.
Позже она поехала к родителям. Её мама встретила её в домашнем халате и с такой физиономией, как будто Игоря ей только что на завтрак подали, не поджарив.
— Ну что, приполз? — зло спросила она, когда Алина рассказала всё. — Рожа гладкая, а совесть гладше. Хотел, чтоб ты с Настей в съёмную пошла?
— Он думает, я сдамся. Как тогда, когда он начал задерживаться на работе, и я делала вид, что верю. Как когда сказал, что «у него просто сложный период». Как когда ушёл и даже не попрощался с Настей.
Отец молчал. Потом сказал:
— Мы тебе эту квартиру дарили на свадьбу. Мы с матерью двадцать лет в «брежневке» с клопами жили, чтобы у тебя была своя. Дарственную надо было на тебя одну оформлять. Но ты тогда рыдала: «Ну как же, он мой муж! Мы же семья!» А он тебе теперь с судом машет.
— Дура я была, — кивнула Алина. — Верила в семью.
— Не дура, — неожиданно спокойно сказал отец. — Просто любила. И это не вина. Но теперь забудь. Сейчас ты мать. А у матери — задача одна. Защищать своё.
На следующий день она пошла к юристу. Точнее, к Нине Семёновне, подруге её мамы, которая давно сидела в каком-то Жилищном фонде и по утрам могла разбудить конституцию, если кто-то нарушал чьи-то квадратные метры.
— Ой, детка, — сказала Нина Семёновна, пролистывая копии документов. — Да этот козёл тебе объявление через нотариуса пришлёт, и, если не купишь его долю — продаст её кому-нибудь. По закону он имеет право. Но! У тебя ребёнок. Несовершеннолетний. Органы опеки обязательно будут привлечены. И знаешь, что они скажут?
Алина замерла.
— Что нельзя продавать жильё, если в нём прописан ребёнок, без разрешения опеки. А разрешения опека не даст, если не предложено равнозначное жильё. А знаешь, что такое равнозначное?
— Я подозреваю.
— Это не «однушка в Бирюлёво». Это должно быть не хуже того, что у вас сейчас. То есть — трёшка, с такой же площадью, с пропиской, и в нормальном районе. С окнами не в стену гаража.
— Они не найдут такую, — тихо сказала Алина.
— А ты ещё будешь требовать, чтобы твою долю выкупали по заниженной цене. Мол, живёте тут семь лет, ремонт делала ты, ребёнок твой… Ты, девочка, за него держись — но не за Игоря, а за свою жилплощадь.
— Спасибо, Нина Семёновна. Вы — свет в окошке.
— А ты — не сиди. Иди к нотариусу, забирай бумагу. Месяц у тебя будет на выкуп. Напиши ему в ответ: «Хочешь продать? Предлагай. Но предупреждаю: у меня ребёнок, я не сдамся». Пусть поперхнётся своей «долей».
Вечером Алина шла домой. Уставшая, но не сломленная. Почти злая. Но в хорошем смысле — как бультерьер, который понял, что его клетку кто-то собирается вынести.
На площадке у лифта её поджидал Игорь. Без Лены. С пустыми руками и хмурым лицом.
— Ты читала?
— Читала. Я тебе в ответ пришлю письмо. Через юриста. Всё, как ты любишь — «по закону».
— Алина, ты чего так? Мы же нормально общались.
— Это ты называешь нормально? Ты ко мне с беременной подружкой и предложением продать квартиру пришёл. Ты ещё фейерверки принеси.
— Я не хотел войны.
— А получил. Теперь держи, солдатик.
— А если мы ничего не найдём и просто продадим свою долю?
Алина усмехнулась. Смешно, до боли.
— Ага. И найдётся какой-нибудь ушлый Вася, который въедет в мою квартиру, скажет «я тут законно» — и будет жрать селёдку с луком на моём подоконнике, пока я с дочкой в соседней комнате мультики смотрю? Не выйдет. Будем жить втроём. Я, Настя и твой Вася. Ты же понимаешь, что я устрою ему весёлую жизнь?
Игорь промолчал.
— А ещё, — добавила Алина, — ты же знаешь, что я умею быть очень милой. До тех пор, пока меня не обидели.
Он опустил глаза. Потом поднял.
— Лена переживает.
— Пусть рожает спокойно. Ей сейчас нельзя нервничать. Ты же ради неё сюда пришёл, помнишь? Вот и живи теперь с этим. А меня оставь в покое. Я свою семью уже однажды потеряла. Второй раз не позволю.
Она открыла дверь и вошла в квартиру. За ней захлопнулся замок.
Через минуту из детской донёсся голос Насти:
— Мам, а папа пришёл обратно?
Алина вздохнула.
— Нет, котёнок. Папа пришёл… на экскурсию.
Прошла неделя.
Официальное письмо от нотариуса пришло на третий день. Всё чинно, с подписями, печатями, деловым шрифтом и фразой «Прошу рассмотреть предложение о выкупе доли в течение 30 календарных дней с момента вручения». Как будто речь шла не о доме, в котором росла её дочь, а о сраном гараже в Мытищах.
Алина не дрогнула. Ответ подготовил юрист. Чётко, сдержанно, почти хладнокровно:
«Учитывая проживание несовершеннолетнего ребёнка, а также невозможность обеспечить её правами на иное, равноценное жильё, в ближайшее время покупка Вашей доли невозможна. Вместе с тем выкуп возможен исключительно по цене, значительно ниже рыночной, с учётом вложений в ремонт и проживания в спорной квартире».
Она сама отнесла это письмо нотариусу. Почувствовала себя не женщиной — терминатором в платье.
А вечером снова раздался звонок в дверь. Без звонка, но с кулаком — как будто торопились. Настя уже спала. Алина была в халате и с пледом на плечах.
На пороге стояла Лена.
Без Игоря. С перекошенным лицом и вот этим её «я беременная, мне можно всё» выражением, от которого хотелось кого-нибудь задушить подушкой.
— Нам нужно поговорить, — резко сказала Лена. — Без него.
Алина оценила её взглядом. Бледная, но с боевым настроем. Сумочка на плече, руки сжаты в кулаки. Классика: беременная женщина, уверенная, что весь мир должен лечь у её ног, потому что она размножается.
— Заходи, — сказала Алина, не меняясь в лице. — Только кричать не надо, у меня ребёнок спит. Если хочешь орать — иди в лифт и ори там.
Они прошли на кухню. Алина поставила чайник.
— Я чай не пью, — буркнула Лена.
— А я пью. Я тут живу, если забыла. Тебе напомнить адрес, или всё ещё помнишь, где мы с твоим Игорем жили?
Лена тяжело вздохнула. Потёрла лоб.
— Послушай… я не враг. Я просто… Я в положении. Нам нужно жильё. Игорь говорит, что это справедливо. Он тоже имеет право.
— Имеет. На бумаге. Но по-человечески… знаешь, Лен, — Алина сделала глоток, — тебе не стыдно? Выходит, ты собираешься воспитывать ребёнка с мужиком, который в трудную минуту идёт требовать долю у бывшей жены с ребёнком? Это же не мужчина. Это делёжка с собственной историей. С твоей, кстати, тоже. Он ведь и тебя в итоге будет делить. Тоже по закону. Ты уверена, что готова?
— Это не твоё дело, — резко ответила Лена.
— Уже моё. Ты пришла ко мне. В мой дом. По поводу моего жилья. В котором мой ребёнок растёт.
Повисла тишина. Такая тишина бывает только между двумя женщинами, у которых один мужчина — но абсолютно разное понимание слова «любовь».
Лена облизала губы. Заговорила тише:
— Мне страшно, понимаешь? Я сижу дома, у меня гормоны, я нервничаю… А он мне говорит: «Алина откажется — продадим долю. Это нормально. Закон позволяет. А с ней поживёт кто-нибудь. Чего такого?»
Алина поставила чашку. Медленно, почти театрально.
— Кто-нибудь. С нами. Жить. В трёшке. Где одна комната детская, одна спальня, и одна кухня. Ты сама бы так смогла?
— Я… — Лена запнулась.
— Не смогла бы. А я не позволю. Слушай меня внимательно, — Алина наклонилась вперёд. — Я не буду выкупать. У меня нет таких денег. Но я и не выйду отсюда. Суд будет идти годами. Опека встанет на мою сторону. Твой Игорь в итоге продаст долю Васе из Мытищ. И мы будем жить тут втроём — я, Настя и Вася. Но жить он тут нормально не сможет. Потому что я умею мстить. Очень аккуратно. Законно. С душой. С любовью, понимаешь?
Лена сглотнула. Видно было — её трясёт. У неё внутри уже началась настоящая паника.
— Так что, Лен… пока не поздно, остановись. Скажи Игорю, что ты не хочешь жить с мужчиной, который отбирает дом у своей дочери. Это твой шанс. Не моё дело, конечно, но… сделай, пожалуйста, первый нормальный поступок в этой истории. А то ребёнку твоему будет очень сложно объяснить, почему его папа — такой редкостный… стратег.
Лена поднялась. В глазах — слёзы. Беременность, нервы, обида, стыд. Всё сразу.
— Я подумаю, — тихо сказала она.
— Подумай, — кивнула Алина. — А я пока подумаю, в каком углу лучше поставить стиральную машину. Васе же не понравится, если она будет шуметь, пока он смотрит телевизор.
Лена ушла.
Алина выдохнула. Закрыла дверь. Прислонилась к ней спиной. Не то чтобы победа, но уже ближе к ничьей.
На следующее утро позвонил Игорь. Голос у него был усталый, как будто он не спал всю ночь. Может, так и было.
— Алина…
— Что?
— Я… Мы… Короче. Мы не будем продавать. Я отзываю письмо. Прости.
— Это ты Лене скажи. Она заслужила.
Он замолчал. Потом выдохнул:
— Я не думал, что ты… такая.
— Какая?
— Сильная.
— Да нет, Игорь. Я не сильная. Я просто мать. А когда мать защищает ребёнка — она не сильная. Она беспощадная.
Он положил трубку.
Алина подошла к окну. Во дворе — Настя гоняла мячик с соседскими мальчишками. Кричала, смеялась, визжала. Детство. Тёплое, настоящее, защищённое. Её детство. И её квартира. С её дочерью. И без лишних жильцов.
Три стены хватит, чтобы выжить. Четвёртую — Алина построит сама. Когда будет готова. Когда никому не будет нужно делить то, что делится только любовью.