— Ты где шаталась до одиннадцати, а? — донёсся голос Максима из ванной. Он проскользнул по утру как капля кетчупа на белой рубашке: вроде бы не катастрофа, но настроение испортил.
Елена, уже полностью готовая к выходу, с ключами в руке и серьёзным лицом, замерла на пороге кухни. Повернулась медленно, будто это был не диалог с мужем, а сцена в детективе — сейчас заиграет тревожная скрипка, и пойдут титры.
— На работе была. Где же ещё. У меня дедлайн. Проект. Мы это обсуждали, Максим. Не один раз. Даже два. Или ты тогда просто кивал, как китайский болванчик на торпедо?
— Ой, только не начинай… — вышел из ванной сам объект обсуждений, в полотенце и с выражением лица «мне всё равно, но я всё равно скажу». — Я просто спросил. Чего ты сразу на коня садишься?
— Потому что ты «спрашиваешь», как следователь в сериале про коррупцию. Я только кофе не успела налить, а уже под подозрением.
— Да кто тебя ревнует-то, Лена? — фыркнул он и сделал вид, что всё это ему даже смешно. Но глаза бегали. Опытный глаз увидел бы в этом движение школьника, которого застали с телефоном на контрольной. — Ты же у нас всё в делах и дедлайнах. Я просто волнуюсь. Мало ли что.
Вот оно. Симптомы хронической манипуляции. Начинается всегда с «я волнуюсь». Потом идут «немного денег на лекарства маме», а заканчивается «давай машину перепишем на маму, у неё льготы, она же пенсионерка».
Она посмотрела на Максима с тем выражением, которое могут позволить себе только женщины, накормившие, обогревшие и разочаровавшиеся. Он был ухожен, подтянут, с той самой самодовольной ухмылкой, которая когда-то казалась сексуальной. Сейчас — раздражала. Как звуковое оповещение в лифте, который едет мимо нужного этажа.
— Ты маме звонил? — спросила она, наливая себе кофе. — Или опять ждёшь, что я сама переведу деньги?
— Лен, ну ты же сама говорила, что не жалко. У неё давление. — Максим с серьёзным видом пытался изобразить сочувствие. Получалось плохо: как у актёра, который забыл слова, но решил импровизировать.
— Конечно. Я только что сдала проект на миллион, но именно я и отправлю твою мать в реанимацию. А не ты, который забыл про её день рождения и вспомнил только после сообщения «Сынок, ты меня ещё помнишь?».
Максим сделал обиженное лицо, включив режим «я маленький, но гордый».
— Тебе жалко, что ли? Пять тысяч всего.
— Жалко не денег. Жалко, что я живу с мужиком, который с утра включает допрос, потом просит деньги, потом оправдывается, и всё это под соусом «я ж волнуюсь».
Он отвернулся, уткнулся в телефон с таким видом, будто вот-вот найдёт там способ, как стать хорошим мужем по акции. Без вложений и обязательств.
— Всё с тобой ясно. Как всегда. Тебе плевать.
Как всегда. Она даже не удивилась. В этом «как всегда» помещалась их совместная жизнь последних четырёх лет. Он — обидчивый и уверенный, что весь мир его недооценивает. Она — усталая и уже не верящая, что можно его перевоспитать. Их вечернее шоу неизменно заканчивалось тем, что он уходил к компьютеру с важным видом, а она — в ванную с пледом и чашкой.
Елена стояла у окна и смотрела на улицу. Московский июнь был в своём репертуаре: жарко, пыльно, и асфальт пах так, будто ему кто-то надоел. Всё было привычным. Всё, кроме неё самой.
Она устала. По-настоящему. Не как после работы. А как устают люди, когда понимают: их не просто не слышат. Ими пользуются.
Вечером она решила пройтись. Без цели. Без маршрута. Просто шла. Хотелось хоть на полчаса перестать быть женой Максима, менеджером проектов, взрослым человеком. Просто кем-то. Может, даже призраком.
И тут — кафе. Ничего особенного. Стулья пластиковые, запах кофе и булочек. Но она замерла. Там, за окном, сидел Максим.
Не один.
С женщиной. Молодой, звонкой, с теми самыми губами, которые делают только по спецзаказу у косметолога. Они смеялись. Она тыкала его в плечо, а он смотрел на неё так, как когда-то смотрел на Елену.
И тогда она услышала.
Не всё. Один фрагмент. Но иногда одного достаточно, чтобы вся жизнь сложилась, как пазл. Или развалилась, как карточный домик.
— Как только она подпишет доверенность, я сразу подаю на развод. Всё уже почти в кармане.
Она не помнила, как дошла до дома. Как сняла туфли. Как вошла в ванную.
Она стояла перед зеркалом и шептала:
— В кармане, значит… В каком же ты меня, гад, кармане держишь?..
Максим вернулся поздно. Как ни в чём не бывало. Улыбался. Протянул пакет:
— Купил тебе мыло. То, с лавандой. Ты говорила, оно тебя успокаивает.
Она взяла пакет, будто в нём змея, обёрнутая в целлофан.
— А ты помнишь, что говорил с утра? Что «волновался»? Что «мама»? Или ты имел в виду свою новенькую из кафе? Та, что поможет тебя «меня развести»?
Он замер. Мгновение — и всё зависло.
— Ты бредишь, Лена.
Но она уже шла в ванную. Без крика. Без истерик. Просто закрыла дверь.
Не заперла.
Потому что знала: самые страшные шторма начинаются не с грома. А с тишины.
Ночь легла на квартиру, как тяжёлое одеяло. Максим зашёл в спальню осторожно, как кот, который знает: шторы уже оборваны, и теперь лучше не шуметь.
Елена лежала на боку, свет не горел, но окно пропускало тусклый оранжевый свет фонаря. В полумраке комната казалась зоной допроса. Только на этот раз допрашивать собиралась она.
— Лена… — начал он мягко, как будто проверял температуру воды перед тем, как сунуть туда ногу. — Ты это серьёзно сейчас?
Она не ответила. Притворяться спящей не имело смысла: даже через одеяло было видно, как у неё дрожит плечо. Не от холода — от ярости. От той, что скапливается годами, а потом вырывается, когда ты стоишь перед зеркалом и шепчешь: «в кармане…»
Максим сел на край кровати, осторожно. Он включил голос «тихий котик», хотя в нём, как всегда, чувствовалась внутренняя надменность.
— Ты что-то себе напридумывала. Может, кто-то что-то сказал. Ты же такая — додумываешь, усложняешь…
— Я тебя видела, — резко сказала она. Без дрожи. Без эмоций. Просто констатация факта. Как «за окном дождь». — Слышала. Ты сидел с ней. В кафе. Она смеялась, а ты говорил, что всё почти “в кармане”.
Он застыл. Лицо его стало как замороженная пицца — и не вкусная.
— Это не то, что ты думаешь…
Она вскинулась:
— Да что ж вы все так говорите, когда вас ловят?! «Это не то, что ты думаешь», «Ты всё не так поняла», «Оно само упало»! У тебя есть ещё в запасе оправдания, или всё уже отрепетировано с новой актрисой?
Максим взорвался:
— Да что ты орёшь, а?! Ты думаешь, ты идеальна?! А я кто — пёс в твоей богатой жизни?
— Пёс?! — она вскочила. — Ты четыре года живёшь в моей квартире! Ездишь на моей машине! Твоя мама пьёт мои лекарства, между прочим!
Он тоже поднялся. В голосе появился металл.
— А чего ты без меня добилась бы, а? Умная ты наша! Бизнесвумен! Ты думаешь, ты меня тащила? А ты просто удобная была. Удобная! У тебя всё: связи, деньги, друзья. А я? Я — тень!
— Тень не просит машину записать на мать, — сказала она. — Ты не тень. Ты — проект. Который я давно должна была закрыть. С убыточностью.
Он отвернулся, будто сдерживая себя, но она видела — всё, занавес. Маски сброшены. Теперь он не играет «хорошего мужа». Теперь он — реальный.
— Ты не дашь мне ни копейки, да? Даже если я уйду по-хорошему?
Она засмеялась. Сухо, хрипло.
— Я тебе дам. Щётку зубную. И тапки. Чтобы не босиком шёл в новую жизнь.
Максим хмыкнул.
— Ты жестокая, Лена. Стала.
— Благодаря тебе. Спасибо, кстати.
Она развернулась и ушла на кухню. Без эффектных хлопков дверью, без криков. Просто как человек, который решил сварить себе чай, потому что единственное, что может его успокоить — это старый зелёный с жасмином.
Он остался в спальне. Потом пересел на диван в гостиной. С пультом, чипсами, тенью обиды. Лёг, как временный квартирант. Как человек, который всё ещё верит: а вдруг она одумается?
Утро было тихим. Подозрительно тихим. Она собрала сумку, документы, ноутбук. Всё — как всегда. Кроме сердца. Вместо него — что-то холодное, как дверца сейфа. И код знает только она.
Перед выходом она подошла к дивану. Он лежал с открытым ртом, дышал тяжело. На столе — пульт, пустая чашка, фантик. До боли домашнее зрелище.
— Счёт я заблокировала, — спокойно сказала она. — Квартира оформлена на меня. Машину тоже. Можешь идти. К маме. Или в суд. Или… куда хочешь.
Он не шевельнулся. Только чуть дрогнули губы. Может, не спал. Может, не хотел просыпаться.
Когда за ней закрылась дверь, небо было пасмурным. Дождь ещё не начался, но обещал. Так и она — была готова. Впервые. К бою.
В офисе она сразу пошла к юристу. Тот, как всегда, с кофе и стальной улыбкой.
— Виктор Игоревич, подавайте. Развод. Без дележки. Всё, как обсуждали.
Он кивнул:
— Без проблем. Всё подготовлено. Он не сопротивляется — будет просто.
— Отлично, — ответила она. — Подавайте сегодня. Пока я не передумала.
Весь день прошёл на автомате. Она сидела перед Excel-таблицей, в которой был бюджет проекта, и думала о таблице своей жизни. До него. С ним. После. Последняя колонка была пустой, но уже звалась: «Свобода».
Максим объявился вечером. С порога. Театрально.
— Ты с ума сошла?! Я ж тебе не враг! Лена, ты всё рушишь!
— Нет, Максим. Это ты рушил. Все эти годы. Я только сейчас это увидела. Следующий раз приходи с адвокатом. Или с мамой. Хотя нет — с мамой лучше. Её хоть жалко.
Он хлопнул дверью. По-настоящему. И ушёл. На этот раз — без паузы и интриги.
В квартире стало тихо. Но не пусто. А по-настоящему тихо. Просторно. И впервые за долгое время — свободно.
Прошло три недели.
Елена жила одна. И каждый день ощущался, как долгожданный отпуск, который всё не могла себе позволить. Без вопросов: «Ты где была до девяти?», без претензий к WhatsApp от Саши-бухгалтера. Без чужих носков в ванной и пустых обещаний «всё сам».
Развод прошёл удивительно быстро. Юрист даже поднял бровь:
— Он не подал ни одного возражения. Прямо как будто рад был.
— Не рад. Просто ищет, где ещё прицепиться, — спокойно сказала Елена. — Змея, когда её ранят, не бросается. Она копит яд.
И она знала: это ещё не конец. Только антракт.
Он вернулся внезапно. Как всегда — без звонка. Без «можно?», «удобно?», «здравствуй».
Елена только закрыла ноутбук, собиралась налить себе чаю, как в дверь позвонили. Звонок был коротким, но нахальным. Таким же, как и вся манера Максима жить в её доме и врать ей в лицо.
Открывает — и вот они: Максим, со своей фирменной ухмылкой «ну мы тут просто», и рядом — Ольга.
Ольга выглядела так, как будто только что сошла с постера «Женщина мечты»: волосы — как в рекламе шампуня, губы — цвета «ягодный мусс», улыбка — хрупкая, фарфоровая. Такая, которую хочется аккуратно положить обратно в коробку.
— Елена Николаевна? — пропела она звонко, будто репетировала в машине.
— Неужели я, — спокойно сказала Елена, опираясь на дверную ручку. — А вы у нас кто, новенькая? Прямая замена или просто прошли кастинг?
Максим засмеялся, как будто это всё мило. И, не спросив, прошёл на кухню. Как будто до сих пор жил здесь. Как будто это его квартира. Как будто у него был хоть какой-то стыд.
— Мы хотели просто поговорить, — начала Ольга, шагнув за ним. — Максим сказал, вы взрослый человек. Вы всё поймёте…
— Это он так сказал? — Елена закрыла дверь и скрестила руки. — Ну, говорите. Раз уж приперлись.
Максим уже устроился за столом. Доставал из пакета коробку с пиццей, как будто это важный дипломатический жест.
— Лен, мы хотим предложить тебе сделку.
— Какая прелесть. Вы теперь пара, а я — кто? Спонсор? Или венчурный дурак?
— Не надо так, — встряла Ольга. — Мы не враги. Просто… ситуация сложная.
— Это мягко сказано.
— Максим должен деньги. Не только мне. У него обязательства. Мы подумали, может, ты…
— Может, я дам вам денег? — переспросила Елена, глядя на них, как на заблудившихся экскурсоводов из другого мира. — Погодите. Вы же не серьёзно?..
Максим пожал плечами. Почесал затылок.
— Ты обеспеченная. Я вложил в тебя годы. И теперь ты хочешь просто вот так всё обрубить?
— Вложил?! — голос Елены дрогнул. — Ты вложил? Что ты вложил, Максим? Свою лень? Или свои носки в ванной?
Он встал. Глаза стали жёсткими, лицо — как у актёра, которого не взяли в сериал, и он пришёл выяснить, почему.
— Я вложил себя. Свои лучшие годы. Я поддерживал тебя, когда ты плакала после собраний. Я был рядом!
— Ты был рядом, когда я заказывала суши и тебе доставалась половина. А когда мне было по-настоящему плохо — ты уходил. Или бухал. Или ехал к маме обсуждать, какая я «сложная женщина».
— Да пошла ты, Лена! — рявкнул он. — Ты думаешь, я тебя ради любви терпел? Я думал, ты умная! А ты просто стерва в деловом костюме!
Тут встала Ольга. Голос её был звонким. Слишком звонким.
— Хватит! У нас ребёнок будет!
Тишина.
В эту секунду весь мир замер. Воздух, чай в чашке, капли на подоконнике. Только это «у нас» звучало, как выстрел. Или как заявление о банкротстве.
Елена посмотрела на неё, будто увидела табличку «объезд». Не поверила. Ни в ребёнка, ни в то, что Максим — отец.
— Ребёнок, — повторила она. — Ну, поздравляю. Максим — папа? Ну, держитесь. Очень быстро узнаешь, сколько стоят подгузники. И как часто он будет «не справляться».
— Мы хотим начать всё с нуля, — прошептала Ольга. — Просто нужна помощь.
Елена молча подошла к шкафу. Достала конверт. Протянула.
— Вот. Помощь. Последняя. Подарок, можно сказать.
Ольга взяла. Открыла. Там — копия судебного иска. Все переводы. Документы. Чеки. Его долговые расписки, заботливо перепечатанные и прошитые.
Максим побледнел.
— Ты не имеешь права…
— Я имею. Всё по закону. А теперь — вон. Оба. Удачи вам. Искренне надеюсь, что ребёнок родится от кого-то другого. Потому что если это твой, Максим — у него нет шансов.
Они ушли. Ольга — со слезами, Максим — с лицом «нас опять недооценили».
Елена села. Посмотрела на выключенный телевизор. Потом взяла телефон и забронировала билеты. Бора-Бора. Отель с видом на океан и завтраками без нытья.
Она не улыбалась. Но дышала свободно.
Это была не пустота.
– Ты купила дом у моря? Отлично, мы уже выезжаем! – наглая родня появилась раньше, чем я успела распаковать вещи