— Ну что, с новосельицем, голубчики! — Алина Михайловна с порога вбила каблуки в пол, будто этот ламинат её личный враг. В руках два контейнера: один с оливье, другой — с фирменным холодцом, которым она пыталась травить Демида ещё со времён его школы.
— Спасибо, мама, проходите, — с натянутой улыбкой выдохнул Демид, забирая контейнеры. — Оксан, поставь это куда-нибудь, пожалуйста.
Оксана стояла у кухни, протирая бокалы. На лице — всё то же, что и всегда при встрече с Алиной Михайловной: вежливость, выдрессированная до автоматизма, и взгляд, отточенный как хирургический скальпель.
— Добрый вечер, Алина Михайловна. С дороги, чай, утомились? — сказала она с лёгкой иронией, которой не уловил только ленивый. — Проходите в зал, у нас там диван почти настоящий.
— Не надо мне сарказма, Оксаночка, я всё вижу. Квартира как из журнала. И ремонт сделали, и мебель новенькая. Даже свечки ароматические — куда уж там. Видимо, у кого-то всё очень хорошо?
Оксана улыбнулась уголком губ. Демид кашлянул.
— Мама, не начинай, ладно?
— Я не начинаю, я просто отмечаю. Пока вы тут себе хоромы отстраиваете, твоя сестра, между прочим, с мужем на съёмной по углам ютится. Ни детей завести, ни окна открыть — всё дует, понимаешь?
— Мама, мы только переехали. Мы сами в ипотеке. — Демид почесал шею. — Какая помощь?
— Да какая-никакая! Вы ж родные. Или вы теперь только за себя?
Вот сейчас начнётся, подумала Оксана и поставила бокал на стол с лёгким стуком.
— Алина Михайловна, я вас уважаю. Правда. Но мы с Демидом ни в банке, ни в кассе взаимопомощи. Нам самим два года копить пришлось, чтобы в эту однушку с лоджией въехать.
— Да брось ты, — махнула рукой свекровь, сев на диван так, будто он был трон. — Ты же всегда крутилась. С твоей работой… Ты ж в бухгалтерии. Там у вас, как я понимаю, всё в шоколаде.
— Ага, шоколад в минусе и с просрочкой, — буркнула Оксана. — Я одна тяну фирму директора, который каждое утро забывает, как зовут его жену.
— То есть вы не можете помочь Дашеньке? — с нажимом спросила Алина Михайловна, выжидая.
— Мы не обязаны, мама, — строго сказал Демид. — И вообще, давайте поговорим о чём-то другом. Сегодня праздник.
— Конечно, конечно… Как же. Праздник. У кого праздник, а у кого — кредиты и муж без работы.
Из спальни вышла Вера. Та самая дальняя родственница, которую приютили на неделю из-за проблем с соседями. Вера была женщиной видавшей, с тем голосом, что звучит как старый советский утюг по стеклу: медленно и с эффектом.
— У кого-то праздник, а у кого-то тёща вместо леденца, — заметила она с усмешкой. — Алина Михайловна, холодец ваш уже светится. Может, к столу?
— Спасибо, Вера, — едко заметила свекровь. — А вы, я смотрю, у нас тут как дома?
— Конечно. Где меня кормят, там я и приживаюсь. Особенно если конфликты можно слушать вживую, не по сериалу.
На кухне закипел чайник. Оксана пошла выключать, но вместо этого осталась стоять, уставившись в раковину. Сердце колотилось. Она медленно сжала губы, чтобы не сказать лишнего. Всё повторялось, как по сценарию: свекровь — бедная мученица, Дашенька — несчастная сирота при живых родителях, а они с Демидом — жлобы и карьеристы. Только на этот раз что-то внутри надломилось.
— Демид, — сказала она, возвращаясь в зал. — Можно тебя на пару слов?
Он посмотрел на неё с благодарностью. Вышли в коридор.
— Я не выдержу ещё один вечер в этом стиле, — тихо сказала Оксана. — Либо ты говоришь с ней, либо я. Но предупреждаю — по-хорошему уже не получится.
— Я знаю, — вздохнул он. — Просто она… Она не изменится. Её всегда Даша волновала больше. Она же младшая. Слабее.
— Она не слабее. Она просто привыкла ныть. А ты — молчать. Вы с ней оба в этом выросли.
В зале тем временем уже звучал тост:
— За то, чтобы внуки родились хоть у кого-то! — воскликнула Алина Михайловна. — А то, глядишь, и дом-то зря купили!
Оксана не сдержалась. Вернулась в зал и остановилась перед ней, будто на допросе.
— Алина Михайловна. Давайте так. Если вам так невыносимо, что мы не вваливаем деньги в вашу дочь и её мужа, который больше в «Ставках Live» играет, чем в работу, — давайте вы им сами поможете. Продайте свою дачу. Или ту самую старенькую двушку, которую держите «на чёрный день».
В зале повисла тишина. Только Вера хмыкнула.
— Бах. В голову. Без предупреждения, — прокомментировала она.
— Да ты… Ты с ума сошла?! — вскочила Алина Михайловна. — Это моя квартира! Моя дача! Я на неё пашу всю жизнь!
— А мы, значит, просто паразиты с дипломами? — не выдержал Демид. — Мама, мы устали. Мы не хотим жить по твоему сценарию.
— По моему? Да вы без меня бы по сей день с матрасом и газовой плитой жили!
— А вот это как раз наше дело, — твёрдо сказала Оксана. — Мы выбрали жить отдельно. Не потому что богаты. А потому что хотим строить свою жизнь, а не обслуживать чужую.
В глазах Алины Михайловны — ужас и обида. Как будто её кто-то с пьедестала стащил.
— Уйду я, значит, — сказала она. — Раз вы такие.
— Правильно, — снова вмешалась Вера. — Уйти — не стыдно. Стыдно вечно держать детей на поводке и называть это любовью.
Алина Михайловна ушла громко, с демонстрацией. Подхватив контейнеры, в которых осталась половина еды, она хлопнула дверью как судья на последнем заседании.
Оксана села в кресло, сняла туфли и потерла виски.
— И это только новоселье, — сказала она.
— Ага, — кивнул Демид. — Дальше — весело будет.
— Будет. Но теперь уже по нашим правилам.
И где-то на этом фоне чайник наконец перестал булькать, будто поняв, что конфликту конец. Временный.
Оксана в который раз смотрела в окно, закусив губу. Осень только началась, но в воздухе уже стояла эта хмурая, глухая тишина, когда листья ещё зелёные, а настроение уже ноябрь. На диване лежал список покупок. Магазин, химчистка, аптеку не забыть. Но с утра на душе было неспокойно — как перед визитом к стоматологу, у которого фамилия совпадает с твоей.
— Ты точно хочешь идти одна? — спросил Демид, застёгивая рубашку. — Я бы с тобой поехал, но меня Володя с цеха уже дёргает. У них там опять что-то с поставками. Китаец их кинул, представляешь?
— Представляю, — усмехнулась Оксана. — Это семейное.
Он кивнул, поцеловал её в лоб и вышел. И она осталась одна. Наедине с собой, зеркалом и вопросом: зачем она туда вообще едет?
Даша открыла дверь сразу, будто дежурила.
— О, Оксана, привет, — натянуто улыбнулась. — Заходи.
Квартира пахла… усталостью. Не грязью, не едой — именно усталостью. Когда люди давно уже не успевают ни мыть, ни вытирать, ни жить. На кухне — два немытых бокала, кастрюля с макаронами и какой-то упавший под стол детский носок, хотя детей у них, как известно, не было.
— У вас тут… ну, по-домашнему, — сказала Оксана, стараясь не наступить в липкое пятно возле холодильника.
— Ага, уют, — буркнула Даша и махнула рукой. — Садись, ща кофе сделаю. Только без молока — у нас оно теперь на праздники.
Оксана села. Спина напряглась. Была в этом месте какая-то пассивная агрессия, как у квартиры, которая давно не слышала смеха.
— Как вы тут вообще?
— Да как все. Крутимся. Андрей вон, работу ищет. Уже четвёртый месяц. Всё не его, говорит. Ему бы что-то душевное. Ну да, зарплата — дело второстепенное, правда?
— А ты?
— Я? Я тоже работаю. Почасово. Курсы всякие, репетиторство. Пока есть студенты. А как сессия — всё. Воду с макаронами пей.
Кофе закипал. Оксана молчала. Даша не смотрела ей в глаза — только в стол, на ложку, на шторы. Всё куда угодно, но не туда.
— Я, если честно, не за кофе пришла, — сказала Оксана.
— Да я догадалась. Мама мне уже позвонила. Сказала, ты ей хамить начала.
— Я не хамила. Я просто не хотела слушать в день новоселья, что мы обязаны вам помогать.
— «Вам» — это звучит как «чужим». — Даша резко посмотрела в глаза. — Ты же знаешь, мама не просто так. Она за нас переживает.
— За вас? Или за контроль над вами?
— Оксан, не начинай. Ты всегда такая… правильная. С твоей этой жёсткостью и бухгалтерским мозгом. Всё тебе по пунктам. А жизнь — она не по таблице.
Оксана приподняла бровь:
— Да, жизнь не по таблице. Но когда вы берёте в ипотеку квартиру за девять миллионов и теряете работу через две недели — это не философия, это дыра в логике.
Даша отодвинула кружку. Лицо побледнело.
— Я не просила тебя приходить сюда с лекцией.
— Я не за лекцией. Я хотела понять, Даша. Почему вы снова оказались в этой точке? Почему ты с Андреем всё ещё живёте, как будто вам по двадцать?
— Потому что нам не повезло, ясно?! — вспыхнула Даша. — Потому что я не такая хищная, как ты. Я не могу так чётко всё рассчитать и быть вечной победительницей.
— Ты называешь победой ипотеку на 25 лет? Мы просто старались. Не ныли. Не ждали, когда мама продаст нам участок в обмен на благодарность.
Даша вскочила.
— А вот и зря ты пришла. Зря! Ты всегда была чужая. Даже когда только вышла за Демида. Ты не «своих» защищаешь — ты им морали читаешь!
— Потому что “свои” ведут себя как посторонние, Даша! Ты ждёшь помощи, но не готова взять ответственность. Ты хочешь быть взрослой, но живёшь, как ребёнок, которому мама всегда подстелет!
В дверях появился Андрей. Босой, в трениках, с вечной взлохмаченной головой и взглядом, как у побитой собаки.
— Девчонки, не шумите. У меня собеседование через час.
— Ты хоть помылся? — резко спросила Даша. — И сними, ради всего святого, эти штаны — они уже воняют!
— А что ты на меня орёшь?! — завёлся Андрей. — У меня стресс! Я с утра читаю вакансии, а ты мне — «помойся»!
Оксана встала. Всё, хватит. Этот дом был не просто уставшим — он утопал в собственной жалости.
— Даша, — сказала она, — я не хочу вас добивать. Я хочу предложить выход. Мы с Демидом готовы помочь. Не деньгами. Но работой. У моего знакомого в офисе нужны сотрудники. Ничего гениального — кол-центр, оформление, документы. Но это стабильная зарплата. Хочешь — попробуйте.
— Андрей не создан для офиса.
— Андрей не создан для многого. Но пока он ищет душу на маркетплейсе, вы тонете.
Даша сжала губы. На секунду в её глазах промелькнула боль. Не злость. Настоящая боль. Потом она отвернулась.
— Я подумаю, — глухо сказала она.
— Думай быстрее, — кивнула Оксана. — Потому что если ты опять выберешь ждать маму-волшебницу — это твой выбор. Но тогда не надо обижаться на нас.
Когда она вышла, воздух на улице показался непривычно чистым. Будто сбросила не только разговор, но и килограммы раздражения. Где-то вдалеке кричали дети. Собака тявкала. Машина сигнализировала кому-то слишком долго паркующемуся.
Живут же люди, подумала она. И ничего. Без лекций. Без маминых кредитов. Просто — живут.
Вечером, уже дома, она рассказала Демиду всё. Он долго молчал, потом только сказал:
— Я боялся, что ты не пойдёшь.
— А я боялась, что пожалею. Но нет. Иногда нужно встряхнуть. Не их. Себя.
— Что теперь?
— Теперь ждём. Или они возьмут себя в руки, или… будем жить дальше. Без них. Но с лёгкими сердцами.
Он подошёл к ней, обнял. Они стояли молча. Рядом в кресле Вера вязала носок.
— Я вам так скажу, дети, — не поднимая глаз, произнесла она. — Родственники — это как старый ковёр. Вроде жалко выбрасывать, но если не вытряхнешь — задохнёшься от пыли.
И в этой тишине не было ни гнева, ни тревоги. Только начало чего-то нового. Глава закрыта. Следующая — скоро.
С момента разговора с Дашей прошло чуть больше недели. В доме у Оксаны и Демида снова стало тихо. Даже слишком. Телефон молчал. Мама не звонила. Даша не писала. Андрей… да кто вообще знал, чем занимается Андрей?
Оксана будто почувствовала себя на корабле, который только что оторвался от берега. Был страх, но была и свобода.
— Слушай, ты не замечаешь? — сказала она как-то утром, мешая кашу. — У нас дома тишина. Не в смысле «никто не орёт», а в смысле… воздуха больше. Как будто окна открыли.
— Ага, — кивнул Демид. — Тишина — дорогое удовольствие. Нам оно, видимо, в ипотеку досталось.
Они посмеялись. Но уже через пару часов эта тишина разбилась звонком.
— Ну вот, — буркнул он, глядя на экран. — Мама.
Оксана только кивнула. Он нажал «ответить», включил громкую связь.
— Алло?
— Демид! Это что творится? Вы с Оксаной совсем охамели, да?
— Мама, в чём дело?
— Дашу твою с работы выгнали! А Андрея… твоего шурина бездарного… — тут Алина Михайловна всхлипнула, — ему в кол-центре прямо сказали, что он «не способен говорить с людьми»!
— Ну, честно говоря, тут они не сильно ошиблись, — пробормотал Демид.
— Это вы во всём виноваты! Оксанина работа! Её «дружки»! Она их засунула, она их и вытолкнула! Я же говорила — вы им только хуже сделаете!
Оксана не сдержалась. Взяла телефон из рук мужа.
— Алина Михайловна, давайте по-честному. Вы не хотите, чтобы им помогли. Вы хотите, чтобы им потакали. Чтобы мы вечно возились, оправдывались и платили. Мы предложили работу — они её провалили. Это не наша вина.
— Ты вообще кто такая, чтоб их судить?!
— Та, кто работает на трёх должностях, не орёт на всех, и не шантажирует слезами. Алина Михайловна, я больше не буду играть в эту игру.
— Значит, вы отказываетесь от семьи?
— Нет. Мы просто отказываемся от роли козлов отпущения.
Свекровь тяжело дышала. Потом коротко сказала:
— Ну и живите. Не жду больше ни на юбилей, ни на поминки. До свидания.
— До свидания.
Оксана повесила трубку. В квартире стало ещё тише. Даже чайник будто боялся пошуметь.
— Ну что, — сказал Демид. — Вот и всё.
— Да, — кивнула она. — Теперь точно всё.
Через несколько дней Вера уехала. Перед тем как закрыть за собой дверь, она посмотрела на них с этой своей пронизывающей, почти бабкиной серьёзностью:
— Запомните, дети. Родня — это как кредит. Если не договориться о сроках — будешь платить всю жизнь. Но есть и второй вариант: простить долг. Себе. Чтобы не висело.
Они так и сделали. Простили. Не Дашу. Не Алину Михайловну. А себя — за годы молчания, уступок и невысказанной злости.
На день рождения Алины Михайловны они не поехали. На звонки не отвечали. Весь октябрь прожили, как будто это первый месяц их взрослой, свободной жизни. Ссорились — да. Смирялись — да. Но впервые строили всё не из страха, а по собственным правилам.
Однажды, уже в ноябре, кто-то постучал в дверь. Оксана открыла — и на пороге стояла Даша. Без сумок. Без Андрея. Только с глазами, в которых стояла усталость, и какая-то новая, незнакомая решимость.
— Привет, — тихо сказала она. — Можно? Мне поговорить надо. По-честному.
Оксана кивнула. И в первый раз за всё это время — не почувствовала злости.
Что бы она ни сказала дальше — они уже выжили. И это главное.
– Вы отписали квартиру второму сыну? А содержать вас должна я? Я невестка, а не прислуга