— С чего ты взял, что можешь распоряжаться моей квартирой и пускать сюда своих сомнительных друзей пожить? Через полчаса, чтобы тут уже нико

— Ну, за понимание! Чтобы всё ровно было, — сиплый голос одного из гостей потонул в звоне гранёных стаканов. Дешёвая водка опасно плеснулась на липкую поверхность кухонного стола.

Олег широко, по-хозяйски, улыбнулся и откинулся на стуле. Ему было хорошо. Здесь, на своей кухне, в окружении «своих» людей, он чувствовал себя на месте. Понимающие, правильные пацаны, Витя и Колян. Не то что эти, с его официальной работы, с их ипотеками, разговорами про детские сады и отпуска в Турции. С этими было о чём поговорить по-настояшему. Про схемы, про варианты, про то, как жить легко, не напрягаясь.

Колян, рыхлый, с одутловатым лицом, крякнул и потянулся к тарелке, где сиротливо лежали кружочки полукопчёной колбасы и одинокий маринованный огурец. Витя, наоборот, тонкий, юркий, с бегающими глазками, уже разливал по второй. Атмосфера была расслабленной, тягучей, пропитанной запахом спирта и ленивого мужского самодовольства.

Щелчок замка во входной двери они даже не услышали за своим гомоном. Светлана вошла в квартиру беззвучно. Она не топала, не бросала сумку на пол. Она просто материализовалась в дверном проёме кухни, как холодный сквозняк в натопленной комнате. В руках у неё был пакет с продуктами, из которого выглядывал пучок укропа — осколок другой, нормальной жизни.

— О, Светка! А мы тут… это… посиживаем культурно, — Олег попытался обернуть ситуацию в шутку, его пьяная улыбка на мгновение застыла. — Знакомься, это Колян, это Витя. Пацаны надёжные. Они у нас перекантуются пару деньков.

Гости лениво повернули головы в её сторону. Во взгляде Коляна мелькнуло тупое любопытство, в глазах Вити — быстрая, оценивающая усмешка. Они ждали стандартной реакции: женских упрёков, визга, начала бытового скандала, который можно было бы с удовольствием наблюдать, попивая водку.

Но Светлана их разочаровала. Она даже не удостоила их взглядом. Её глаза, ставшие вдруг тёмными и непроницаемыми, смотрели сквозь них, как сквозь пустое место. Она молча прошла к столешнице, нашла единственный свободный от крошек и липких пятен пятачок и поставила туда свой пакет. Её спокойствие было неестественным, пугающим. Оно не предвещало бури. Оно и было бурей.

Не говоря ни слова, она прошла мимо них в комнату. Олег растерянно посмотрел на друзей, пожал плечами, мол, бабские заскоки, с кем не бывает. Он как раз собирался налить себе ещё, чтобы вернуть ускользающее ощущение комфорта, когда она вернулась.

Она встала в коридоре, прислонившись плечом к косяку. В руке у неё был телефон. Она не говорила по нему. Она просто держала его так, чтобы был виден экран, а её большой палец замер над иконкой вызова. И смотрела. Прямо на Олега. Не на друзей, не на бутылку, не на бардак. Только на него.

— Я даю тебе полчаса…

Её голос был ровным, без единой дрожащей нотки. Он не был громким, но перекрыл и гул холодильника, и невнятное бормотание Коляна.

— Чтобы ты и твои друзья исчезли из МОЕЙ квартиры. Если через тридцать минут здесь останется хоть одна чужая душа, я вызываю наряд. И поверь, им будет очень интересно послушать, чем вы тут занимаетесь. А ты свои вещи заберёшь позже. Когда меня не будет дома. Ключи оставишь под ковриком.

Она закончила говорить и не сдвинулась с места, продолжая сверлить его взглядом. Её палец по-прежнему висел над экраном телефона. Часы на микроволновке беззвучно отсчитывали секунды. Весёлая попойка закончилась. Начался обратный отсчёт.

Первым тишину нарушил Олег. Он издал короткий, лающий смешок — звук, который должен был показаться презрительным и уверенным, но получился натужным и фальшивым. Он посмотрел на своих друзей, ища поддержки, пытаясь взглядом превратить унизительный ультиматум в забавный анекдот.

— Слыхали, пацаны? Наряд! Она нам тут наряды обещает! — он демонстративно махнул рукой в сторону Светланы, словно отгоняя назойливую муху.

Витя, тот, что был поюрче, тут же подхватил игру. Его тонкие губы растянулись в сальной усмешке.

— Олег, а наряд в юбках будет? А то мы бы не отказались. Нам бы что-то поинтереснее, чем твоя мымра.

Колян, второй гость, просто глухо хрюкнул в свой стакан, выражая полное согласие. Их коллективная бравада на мгновение заполнила кухню, создав иллюзию, что всё под контролем, что это лишь очередной женский каприз, который можно пересидеть и высмеять. Они были уверены, что сейчас она взорвётся, закричит, и тогда всё пойдёт по знакомому сценарию, где они — спокойная сила, а она — истеричка.

Но Светлана не взорвалась. Она развернулась и, полностью игнорируя их троих, подошла к своему пакету. Её движения были до оскорбительного спокойными. Она достала пакет молока, протёрла его дно бумажным полотенцем, хотя оно было абсолютно сухим, и поставила в холодильник. Затем вынула батон хлеба и положила его в хлебницу. Каждое её действие было выверенным и методичным, словно она находилась одна в пустой квартире и просто занималась рутиной после работы.

Эта молчаливая, сосредоточенная деятельность действовала на нервы куда сильнее, чем любой крик. Веселье на лицах гостей начало медленно сползать. Олег перестал улыбаться.

— Ты что, оглохла? Я с тобой разговариваю! — он повысил голос, пытаясь пробить стену её безразличия. — Или ты у нас теперь актриса большого театра? Роль разучиваешь?

Она не ответила. Достала из пакета мясо в вакуумной упаковке и положила его в раковину. Затем взяла чистую тряпку и начала протирать столешницу рядом с собой. Не ту, что была залита водкой и засыпана крошками, а совершенно чистый участок. Она просто создавала себе островок порядка посреди их хаоса.

Витя и Колян переглянулись. Усмешка на лице Вити угасла. Он беспокойно заёрзал на стуле. Колян перестал жевать и уставился на красные цифры микроволновки, которые безжалостно отсчитывали утекающее время. Пьяное веселье испарилось без следа. Они больше не были «надёжными пацанами» в гостях у друга. Они были мутными типами в чужой квартире, хозяйка которой только что запустила таймер до вызова полиции. И её ледяное спокойствие не оставляло сомнений в том, что она это сделает.

Олег почувствовал эту перемену в настроении друзей. Его группа поддержки таяла на глазах. Бравада больше не работала. Он оставался один на один с этой новой, незнакомой ему Светланой. И это привело его в ярость. Настоящую, неприкрытую.

— Думаешь, самая умная, да? Нашла чем пугать! Мужиков нормальных в дом привел, так она нос воротит! — выкрикнул он, вскакивая со стула. — Что, не нравится тебе, как я живу? А ты что мне предложила? Вот это вот всё? Работа-дом, дом-работа? Чтобы я сдох от скуки в твоей стерильной квартирке?!

Он шагнул к ней, его лицо исказилось. Он хотел заставить её посмотреть на него, ответить, ввязаться в драку. Но она лишь на секунду оторвалась от своего занятия, скользнула по нему пустым взглядом и снова вернулась к протиранию идеально чистой поверхности. И в этом полном игнорировании было столько презрения, что Олег понял — он уже проиграл.

Витя не выдержал первым. Его юркая натура не переносила затяжных пауз и открытых, не сулящих выгоды конфликтов. Он допил свою водку одним глотком, неловко крякнул и поднялся, стараясь придать своему лицу деловитое выражение.

— Ладно, Олег, мы, наверное, пойдём. Дело есть одно, совсем из головы вылетело, — он бросил быстрый, почти испуганный взгляд на Светлану, которая продолжала своё методичное наведение порядка, и тут же отвёл глаза. — Ты это… звони, если что.

Колян, не говоря ни слова, грузно поднялся следом. Его поддержка друга испарилась так же быстро, как и пьяный кураж. Он молча схватил со стула свою потёртую куртку, неуклюже шаркнул по направлению к выходу, едва не задев стол. Они не прощались со Светланой. Они просто сбегали с тонущего корабля, оставляя своего капитана одного посреди шторма, который он сам же и вызвал.

Хлопнула входная дверь. Звук был не громким, но в наступившей тишине он прозвучал как выстрел стартового пистолета, объявляя начало нового этапа. Дуэли без секундантов.

Олег остался стоять посреди кухни. Лишившись своей свиты, он выглядел растерянным и нелепым. Его агрессия, не находящая больше поддержки и одобрения, сдулась, как проколотый шарик. Он обвёл взглядом кухню — липкий стол, недопитая бутылка, грязные стаканы — всё это вдруг перестало быть атрибутами мужской свободы и превратилось в убогие улики его несостоятельности. Он перевёл взгляд на жену.

— Вот так, да? Довольна? — его голос был уже не злым, а жалобным, с нотками обиженного ребёнка. — Выгнала пацанов. Унизила меня перед ними. Тебе это было нужно?

Светлана закончила протирать столешницу. Она аккуратно сложила тряпку и положила её на край раковины. Только после этого она медленно повернулась и впервые за всё время по-настоящему посмотрела на него. Не на мужа, не на любимого когда-то человека. Её взгляд был отстранённым и холодным, как у врача, изучающего запущенный, безнадёжный случай.

— Я помню, Олег, — тихо, но отчётливо произнесла она, разбивая его попытку надавить на жалость. — Я всё помню. Помню, как ты обещал, что «вот-вот провернёшь одно дельце» и мы заживём. Это было год назад. Я помню, как ты говорил, что эти люди — «серьёзные партнёры», а не мелкие аферисты, которые ищут, кого бы облапошить на три копейки. Это было полгода назад. Я помню, как ты клялся, что это «последний раз», когда ты пьёшь с ними посреди недели. Это было в прошлый вторник. Я помню всё. Намного лучше, чем ты думаешь.

Её слова не были обвинением. Это была констатация фактов, сухая, безжалостная хроника его падения, озвученная с протокольной точностью. Олег отшатнулся, словно от удара.

— Ты… ты не понимаешь… Это друзья, они…

— Друзья? — она сделала едва заметный шаг в его сторону, и он инстинктивно попятился. — Один с бегающими глазами, который готов продать тебя за возможность бесплатно выпить. И второй, который и двух слов связать не может, но всегда готов поддакивать любой твоей глупости. Это твои друзья? Олег, это не друзья. Это твоё зеркало. Такое же мутное и дешёвое.

Она остановилась. Воздух в кухне стал плотным, тяжёлым. Последняя его линия обороны — миф о «настоящей мужской дружбе» — рассыпалась в прах. И тогда она нанесла последний, решающий удар. Голос её не изменился, оставшись таким же ровным и убийственно спокойным.

— С чего ты взял, что можешь распоряжаться моей квартирой и пускать сюда своих сомнительных друзей пожить? Через полчаса, чтобы тут уже никого не было, ни тебя, ни их! Понял меня?!

Это прозвучало не как вопрос, а как приговор, не подлежащий обжалованию. Она не кричала. Она выжигала его из своей жизни этим холодным, спокойным голосом. И он, наконец, понял. Он смотрел на неё, на эту чужую, решительную женщину, и осознавал, что год её уговоров, её попыток и её надежд только что закончился. А вместе с ним закончился и он сам. В этом доме. В этой жизни.

Красные цифры на микроволновке показывали, что из отведённых ему тридцати минут осталось меньше пяти. Время, которое раньше текло незаметно, теперь сжималось, давило, превращая воздух на кухне в вязкую, удушливую массу. Олег посмотрел на лицо Светланы и не увидел в нём ничего — ни злости, ни обиды, ни торжества. Только ровную, гладкую поверхность, от которой отскакивали любые эмоции. Пустота. Эта пустота пугала его больше, чем крики и обвинения.

Отчаяние, смешанное с бессильной яростью, подступило к горлу. Все его уловки, вся его привычная система защиты — бравада, манипуляции, снисходительность — были взломаны и обезврежены. У него оставалось последнее оружие. Самое грязное и самое бесполезное. Слова, предназначенные не для того, чтобы убедить, а для того, чтобы ранить, чтобы оставить после себя выжженную землю.

— Думаешь, победила? — выплюнул он, и его голос зазвучал хрипло и надломленно. — Думаешь, выгнала меня и всё, начнётся счастливая жизнь в твоей идеальной коробочке? Ты же с ума сойдёшь от тоски. Тебе нужен кто-то, кого можно пилить, исправлять, переделывать. Без этого ты просто функция. Набор правил. Ты даже не живая.

Он говорил, и с каждым словом ему становилось легче, словно он переливал свой собственный яд в неё. Ему отчаянно нужно было увидеть на её лице хоть что-то: боль, гнев, смятение. Любую реакцию, которая подтвердила бы, что он всё ещё существует для неё, что он способен хоть как-то на неё влиять.

— Посмотри на себя. Всё по полочкам, всё протёрто. А внутри что? Такая же стерильная пустота. Ты боишься жизни, Света. Боишься всего настоящего, живого, неправильного. Поэтому ты и вцепилась в меня, думала, хоть немного моей жизни себе отхватишь. А когда поняла, что меня не засунуть в твою банку для круп, решила просто выбросить. Ты не борешься за меня. Ты избавляешься от улики. От доказательства того, что ты хоть раз в жизни попробовала что-то настоящее.

Светлана молчала. Она подошла к столу, взяла в руки липкую бутылку с остатками водки и два гранёных стакана. Она не смотрела на него. Она рассматривала посуду с таким видом, словно решала, стоит ли её мыть или проще сразу выкинуть.

Это спокойствие окончательно его сломало. Он сделал шаг к ней, его лицо исказилось в уродливой гримасе.

— Да ты просто завидуешь! Завидуешь, что у меня есть друзья, есть жизнь, есть хоть какие-то желания, кроме как намывать эту сраную кухню! Ты будешь сидеть тут одна, в своей чистоте, и полировать свои кастрюли до самой смерти! И никто даже не вспомнит, что ты была. Потому что от тебя ничего не останется, кроме запаха хлорки!

Он замолчал, тяжело дыша. Он выложил всё. Унизил её, обесценил её жизнь, растоптал всё, что она считала важным. Теперь она должна была сломаться. Заплакать. Заорать. Хоть что-то.

Микроволновка издала короткий, равнодушный писк. Время вышло.

Светлана медленно подняла на него глаза. В них по-прежнему не было ничего. Ни единой эмоции. Она посмотрела на него так, как смотрят на вещь, которую долго пытались починить, но наконец осознали всю тщетность этого занятия.

— Ошибка была не в том, что я решила выгнать тебя, Олег, — сказала она тихо, но её голос пронзил его насквозь. — Ошибка была в том, что я вообще когда-то решила, что из тебя можно что-то сделать.

И в этой фразе было всё. Не было обвинений в пьянстве или предательстве. Было кое-что похуже: окончательный диагноз. Признание его полной, изначальной, неисправимой бракованности. Она не выгоняла мужа. Она списывала неудачный проект.

Он стоял, раздавленный этим финальным, безжалостным вердиктом. Больше не было смысла что-то говорить. Он был стёрт. Аннулирован. Он молча развернулся, подошёл к двери, нащупал в кармане ключи. На мгновение его рука замерла. Затем он открыл дверь, вышел на площадку, положил ключи на коврик. Механизм замка щёлкнул за его спиной.

Светлана осталась одна на кухне. Она не смотрела на дверь. Она взяла недопитую бутылку водки, грязные стаканы, тарелку с засохшей колбасой и всё это, не колеблясь, сбросила в мусорное ведро. Потом завязала пакет и отнесла его в коридор. В квартире воцарилась идеальная, звенящая чистота. И абсолютная, мёртвая пустота…

Жми «Нравится» и получай только лучшие посты в Facebook ↓

Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

— С чего ты взял, что можешь распоряжаться моей квартирой и пускать сюда своих сомнительных друзей пожить? Через полчаса, чтобы тут уже нико