— Это чё, опять твои пилочки на кухонном столе? — Руслан вошёл в квартиру как всегда: с тяжёлым вздохом и громким хлопком двери. Ботинки оставил по центру коридора, будто специально. Лилия стояла у плиты, помешивая макароны, и сделала вид, что не услышала.
— Я просто сушила дезинфектор, — спокойно ответила она, даже не оборачиваясь. — На балконе сырость, там толком не высохнет. А тут тепло.
— Тут жрать готовят, а не микробы разводят, — буркнул он, проходя мимо и демонстративно задевая сумку с инструментами ногой. — На работе и так бардак, ещё дома химией воняет.
Лилия не ответила. Только накрыла крышкой кастрюлю и перешла к мойке. За окном хлюпала февральская оттепель, неопрятная, серая. Вода капала с подоконника, как будто тоже раздражалась. Всё раздражало в последнее время: его голос, тапки в коридоре, шапка, вечно брошенная на обеденный стол. А главное — это вечное ощущение, что её дело, её работа — просто каприз, блажь.
Когда она только решила открыться — Руслан закатил глаза так, что белки побелели.
— Маникюр? Ты серьёзно? Это ж не работа. Это так… побрякушка. Найди себе нормальное место. Вон, в ЖЭКе кассирша уходит в декрет, тебе бы подошло, — сказал он тогда, надкусывая хлеб и пролистывая новости на телефоне.
Она тогда промолчала. Многое в их семье решалось молчанием. Он говорил — она делала вид, что слышит. Не спорила. Но действовала по-своему.
Теперь у неё была крохотная студия на первом этаже старой пятиэтажки, бывшая парикмахерская, где всё сыпалось, но было своё. Первые месяцы — да, были тяжёлые. Клиенты сдувались после одного-двух визитов. Но Лилия сидела там даже без записей. Протирала поверхности, подбирала цвета, выкладывала палитру с новой надеждой каждое утро.
Руслан всё это время только кряхтел. Изредка отпускал реплики:
— Ну что, миллиард заработала?
— А где твой наплыв клиентов? Опять соседка пришла ногти грызть?
— Смотри не разорись. Я ж потом платить буду за твою аренду.
Она не просила. Ни копейки. Всё сделала на свои накопления, что откладывала по сотке с детских подработок, с отпускных, с тихой подработки бухгалтером в частной школе. И вот сейчас, спустя почти три месяца, поток начал оживать. Люди приходили. Оставались. Приносили подружек. Стало хватать и на аренду, и на материалы, и даже на кофе из автомата, а не из дома в термосе.
— Мам, ну ты бы хоть Лиле помогла с ведением ИП, ты ж у нас в налоговой сто лет, — как-то сказала Алина, сестра Руслана, разваливаясь в кресле и почесывая свой загар из Турции. — А то она там в этих своих УСНах запутается и штраф схлопочет.
— Я тебе не налоговый консультант, — сухо отрезала Лилия, не поднимая глаз от ноутбука. — Разбираюсь сама.
Мама Руслана, Нина Петровна, фыркнула с кухни.
— Да у нас Лилечка теперь бизнесвумен. Всё сама, всё сама. А вон Руслан по десять часов на смене вкалывает, а дома, прости Господи, микробиологический кабинет.
Лилия сглотнула. Не ответила. Как всегда.
Они жили в трёхкомнатной квартире, доставшейся Руслану от отца. Всё официально — квартира оформлена на него, хотя Лилия в ней прожила уже семнадцать лет, с момента свадьбы. Она платила за коммуналку, делала ремонты, клеила обои, даже чинила сантехнику, когда он отказывался.
Но юридически — у неё там не было ничего. Ни одного процента.
Иногда, когда особенно сильно ощущалась отстранённость, Лилия ложилась в постель и представляла, как в один момент она просто исчезает из этой квартиры. С рюкзаком и сумкой с инструментами. И никто бы не заметил.
Вечером, когда они ужинали втроём — Руслан, Лилия и Алина, зашедшая «просто мимо» на четвёртый день подряд, — в воздухе висела густая тишина. Только стук ложек.
— Кстати, — начала Алина, глядя на Лилию с лукавым прищуром. — Я тут подумала. Мне бы тоже неплохо в маникюр податься. Чё, сидишь себе, пилочкой махаешь, деньги капают. Возьмёшь меня в подмастерья?
Руслан хохотнул, отодвигая тарелку.
— Ещё бизнес на двоих сделайте. Филиал назовите — «Алина & Ко». Ты же вон у нас уже мастер по салонам.
— Берёшь меня, Лиль? — настаивала Алина, кривя губы. — Или ты теперь такая крутая, что не по родству работаешь?
Лилия смотрела в тарелку. Мысленно повторяла: спокойно. Спокойно. Ты всё ещё на старте. Ещё рано злиться. Просто улыбнись.
— А ты хоть ножницы в руках держала когда-нибудь? — спросила она с сухой усмешкой. — Или только в сторис ногти фоткать умеешь?
Алина скорчила гримасу, но замолчала. До конца ужина больше никто не говорил.
В ту ночь Лилия долго не спала. Она встала, прошла на кухню и села за стол. Тишина квартиры была обманчива: как будто всё в порядке, а на самом деле — внутри росло ощущение вторжения. На её дело, на её территорию, на её усилия. А главное — начались намёки.
Пару дней назад Руслан, бросая ключи на тумбочку, проговорил:
— Кстати, я тут подумал… Может, сдадим эту твою студию? Сейчас под аренду хорошие деньги дают. А тебе можно кресло дома поставить. Клиенты всё равно те же, приходили бы сюда.
— Ты серьёзно? — спросила Лилия, сжав зубы. — Я только-только начала выходить в плюс.
— Ну так наоборот — не будешь платить аренду. Экономия. Всё в семью.
Семью. Это слово в его устах всегда звучало как доля. Как общий котёл, в который она должна наливать, а вычерпывать — будут они. Он, Алина, мама. А она — обязана.
В окно светила апатичная лампа из соседнего дома. Где-то за стенкой тикали часы. Лилия смотрела в пространство и вдруг поняла, что хочет… уехать. Просто взять и съехать. Хотя бы на день. На выходные. Просто почувствовать, каково это — дышать без осуждения.
В дверь вдруг тихо постучали.
Это была Нина Петровна. В руках — банка с маринованными огурцами.
— Лиля, разбудила? — она сделала вид, что заботливая. — Принесла огурчики, твои любимые. Я тут подумала… если у тебя там всё так успешно — может, ты Руслану машину поможешь купить? У него совсем ласточка сыплется, а ты теперь у нас почти бизнесмен.
Лилия взяла банку. Подержала в руках. И поставила на стол.
— Спасибо, Нина Петровна. Очень кстати.
— Ну ты подумай, доченька, подумай, — сказала свекровь мягко, с напускной теплотой, глядя на неё с испытующим вниманием. — Всё ж в семью. Нам ведь всем жить надо.
Когда дверь закрылась, Лилия стояла и слушала, как щёлкнул замок. И вдруг ей стало страшно. Это был не просто намёк. Это был заход. Начало чего-то.
— Ты посмотри, как человек обнаглел, — шипела Алина в коридоре, не зная, что Лилия слышит её сквозь неплотно прикрытую дверь кухни. — Деньги попёрли — и всё, не узнать! Говорю ей: возьми меня, обучи, делиться надо! А она как королева — «нет, не беру непрофессионалов». Это что вообще, нормально?
— Тсс, не кипятись, — Руслан вздыхал, чуть приглушённо. — У неё это временно. Сейчас побежит, как побежала — и обратно прибежит. Сломают её.
— Ага. Только пока она бежит, ты с мамой по уши в долгах. А она кофе пьёт из бумажных стаканчиков и выкладывает сторис «самой себе хозяйка». Пусть бы хоть тебе дала на ремонт машины. Или маме — она ж на лекарства теперь из пенсии выкраивает.
Лилия стояла у холодильника, прижав ладонь к холодной дверце. Пальцы подрагивали. Не от холода. От того, как нагло, спокойно, слаженно они это обсуждают. Как будто она — не человек, не их близкий, а какой-то банкомат с маникюрной вывеской.
На следующий день Руслан зашёл в студию без звонка. Просто открыл дверь, когда у неё была клиентка. Женщина лет пятидесяти, бухгалтер из местной поликлиники, рассказывала про своего мужа и варикоз. В момент, когда Лилия полировала ноготь, в дверь ввалился он.
— Лиль, слушай, у меня к тебе разговор, — сказал Руслан, с порога, не утруждая себя ни извинениями, ни хоть каким-то намёком на такт. — Ты как закончишь — выйди на пару слов, а?
— У меня сеанс, Руслан, — голос у неё был спокойный, но ледяной. — Подожди на улице или перезвони.
— Да мне на пару минут, — он огляделся, будто в ларёк за пивом зашёл. — Я тут подумал — а может, ты возьмёшь Алку к себе? Чё ей дома киснуть? Она у нас общительная, весёлая, клиентов привлечёт. Рекламу в ТикТоке устроит, там сейчас всё так двигается.
Клиентка неловко заёрзала в кресле.
— Руслан, выйди, — Лилия положила пилку и посмотрела на него. Спокойно, но с той тишиной внутри, которая предшествует буре. — Мы с тобой дома поговорим. Не сейчас.
Он ушёл с видом обиженного начальника, которому отказали в чае.
Дома разговора не получилось. Он не пришёл ночевать. Только утром прислал СМС: «Спал у мамы. Подумай о нас. Всё, что я предлагаю — это ради семьи».
Семья. Опять это слово.
На третий день случился обед. Они собрались все у Нины Петровны. Так получилось — день рождения у младшего племянника. Плита дымила котлетами, на столе — салаты, размороженный торт из «Пятёрочки». Лилия даже принесла подарок — деревянный набор для рисования. Она, как дура, всё ещё пыталась. Держать лицо. Не срываться.
— Ну что, как там твой бизнес, Лилечка? — с нарочитой улыбкой поинтересовалась свекровь, разливая компот. — Сколько сейчас берёшь с клиента? По тысяче, наверное, да? Вот раньше было сто рублей в подвале, и всё счастливы. А сейчас вон — лак за две тысячи. Чокнулись все.
— Каждая работа стоит своих денег, — спокойно ответила Лилия. — И если человек умеет — он и за пять тысяч работать будет, и клиент найдётся.
— Главное — не зазвездиться, — вставила Алина, ковыряя салат. — А то бизнесмены эти — пока вверх прут, всех гнобят, потом плачут в унитаз.
— Ты бы лучше машину Руслану купила, — с фальшивой заботой пробубнила Нина Петровна. — Он ж для тебя старается, пашет. А у него вон колёса лысые, амортизатор хрустит. А ты всё ногти, ногти.
— Я ему ничего не должна, — Лилия поставила вилку. — Он взрослый человек. Работает. Я тоже. Я ему не спонсор.
— Ах так? — голос Руслана с другого конца стола был уже не просто обиженным — в нём зазвенела злость. — То есть, когда ты по вечерам сидела дома, я тебя кормил, поил, одевал. А теперь ты на копеечном маникюре выехала — и уже корона?
— Копеечный? — Лилия медленно встала. Внутри всё клокотало. — Это копеечный маникюр кормит меня. Покрывает аренду. Покупает материалы. Платит налоги. А ты — сидишь на зарплате, жалуешься, но на ремонт машины у тебя нет. И я, по-твоему, теперь обязана?
— Ты неблагодарная, — прошипела Нина Петровна, вскакивая. — Мы тебя приютили, как дочь приняли, а ты теперь — вон, я сама-сама. Куда ты без нас бы? На улицу?
— На улицу? — Лилия засмеялась. Горько. Без радости. — Да вы мне каждый день напоминаете, что я тут никто. Ни доли, ни собственности, ни права на слово. Только «семья». Только «должна». А знаете что?
Она открыла сумку и достала ключ.
— Вот. Ключ от квартиры. Я уезжаю.
Повисла тишина. Даже ребёнок замолчал.
— Что ты несёшь, — прошептал Руслан, встав. — Ты куда уезжаешь?
— Снимаю комнату. Пока что. Там, где меня не будут считать банкоматом. Где не станут говорить «в семью» каждый раз, когда я начинаю хоть что-то зарабатывать. Где меня не принижают за то, что я могу делать своими руками. Я не ваша служанка. И не спонсор.
— Ты с ума сошла! — закричала Алина. — У тебя тут всё! Семья, жильё, муж! Ты что, тупо из-за маникюра уйдёшь в никуда?
— Я ухожу, потому что вы не оставили мне другого. Потому что вы все решили, что можете меня доить, как корову. Вы все… — Лилия сглотнула. — Даже не пытались поддержать, когда было трудно. Только сейчас — когда попёрло — сразу: делись, дай, подели.
Руслан молчал. Его губы были тонкие, белые. Он смотрел, как она одевает куртку.
— Если уйдёшь — не возвращайся, — тихо сказал он. — Всё по закону. Квартира не твоя. Права не имеешь.
Лилия повернулась к нему.
— Спасибо, что напомнил.
И вышла. В подъезде пахло кошками и капустой. Было холодно. Но она впервые за много лет чувствовала себя живой.
На улице мелкий снег шёл под фонарём, как в плохом новогоднем фильме. Только это не было кино. Это была её жизнь. С болью, обидой и предательством.
Переезд занял два дня. Без истерик. Без чемоданов на лестнице. Без криков. Просто такси, коробки, два рейса. Места было немного — комната в коммуналке, где из кухни пахло жареной рыбой и сигаретами, а в ванной — вечная влага. Но тут никто не дёргал её за плечо и не говорил: «А ты подумала о семье?»
Клиентов Лилия перенесла в новую студию. Сняла небольшое помещение в жилом комплексе рядом. Там был свет, запах свежей краски и тишина. Без маминых прищуренных взглядов и Алины, разливающей кофе по её чистым полотенцам. Без Руслана, который утром ел её яичницу, а вечером считал её деньги.
Прошла неделя. Потом вторая. Третья. Телефон молчал. Руслан не звонил. Только один раз пришла СМС: «Ты всё ещё дуешься?» — и смайлик. Даже не имя. Даже не «прости». Только этот кривой, пустой вопрос.
Лилия удалила сообщение. И добавила его в блокировку.
— Ты, конечно, молодец, — сказала ей мама, когда Лилия приехала с коробкой клубники и пачкой чая. — Но ты подумай, Лиль, тебе ж не восемнадцать. Одна. Муж, как-никак, семья. А тут с нуля.
— Мам, — Лилия села на табурет. — Я двадцать лет жила с ним не как с мужем. А как с наблюдателем. Он наблюдал за моими стараниями. Смотрел, как я тону — и ждал, когда попрошу у него жилет.
— Всё-таки у вас был брак, — мама смотрела устало. — Может, надо было побороться?
— За что? За право делиться с ними доходом? За их благословение на то, что я не под них? Я тебе вот что скажу — я устала бороться за место, где меня не ждали.
На следующий день ей позвонили.
Адвокат. Вежливый, с хрипотцой.
— Лилия Олеговна, добрый день. Руслан Александрович подал заявление на раздел имущества. Он настаивает, что вложился в ваше дело, и требует компенсацию за аренду квартиры за время совместного проживания.
— Простите? — Лилия села. В голосе адвоката было ровное спокойствие, как у стоматолога перед анестезией.
— Он утверждает, что ваша студия развилась благодаря его поддержке, и требует 50% от оценочной стоимости бизнеса.
Лилия молчала. Потом тихо сказала:
— Передайте ему, что если он хочет, я опубликую все чеки. Все переводы. И список тех случаев, когда он называл меня «пустышкой с пилкой». Пусть суд разбирается.
Она повесила трубку и впервые за долгое время ударила кулаком по столу.
Вечером она позвонила бухгалтеру. Потом юристу. Потом сняла видео: короткое, деловое, уверенное. Объяснила, что её бизнес — это ИП, зарегистрированное задолго до ухода, на личные средства. Что квартира, где она жила, не имеет к делу отношения. И что каждый человек имеет право не делиться тем, что сделал сам.
Видео набрало тысячи просмотров. Комментарии были разными: от «так им и надо» до «надо было терпеть — семья же». Она не отвечала. Просто читала. Молча. Как кто-то, кто уже прошёл бурю и теперь смотрит на берег издали.
Через месяц пришла повестка. Суд.
На заседание Руслан не пришёл. Прислал представителя. Та пыталась говорить про «моральный вклад супруга», про «психоэмоциональную поддержку». Судья хмыкнул.
— Уточните, пожалуйста, каким образом супруг участвовал в развитии ИП, если, по словам истца, он ни разу не оплатил даже закупку материалов?
— Эмоционально поддерживал, — неуверенно пробормотала та.
— Психологическое давление не считается поддержкой, — отрезал судья.
Иск отклонили.
На выходе из суда Лилия достала из сумки ключи. Ключи от старой квартиры. Вспомнила, как она вручала их Руслану — будто сдавая оружие. И вдруг поняла: она больше не хочет туда возвращаться. Не ради вещей. Не ради воспоминаний. Даже не ради мести. Там всё чужое.
Через два месяца она открыла второй филиал. В другом районе. Клиентов хватало.
А потом позвонил Руслан.
— Лиль… ну хватит, — голос у него был уставший. — Я понимаю, перегнул. Просто… ты же знаешь, у нас так в семье всегда. Все вместе. Все делятся. Ты одна пошла — нам тяжело.
— Тебе тяжело — ты возьми подработку, — Лилия сидела на диване, скрестив ноги. — Или вон, Алину в ТикТок отправь. Может, она с пилкой лучше справится, чем с оскорблениями.
— Я серьёзно.
— А я — свободна, Руслан. Ты теперь сам по себе. Как и я.
Она отключила звонок. Потом положила телефон на тумбочку. И улыбнулась.
Это не была радость. Это было спокойствие. Ощущение воздуха. Ощущение, что ей не нужно больше сжиматься, чтобы влезть в чью-то картину мира.
Вечером она вышла на балкон. Лето пахло жасмином и жареной картошкой от соседей. Где-то за забором лаяла собака.
Она стояла босиком. Одна. На своём балконе. В своей студии. Своей жизнью.
И больше никто не мог сказать ей: «Ты должна».
Теперь — она решала, кому и что должна.
Она закрыла балконную дверь. Плотно. Со щелчком.
ФрОловы сироты