Кабинет нотариуса был светлым и безликим, будто специально созданным для того, чтобы здесь завершались истории. Маша сидела напротив Алексея, её пальцы медленно перебирали край папки с документами. Он улыбался — широко, беззаботно, как будто сегодня был лучший день в его жизни. 
— Ну вот и всё, — сказал Алексей, отодвигая подписанные бумаги. — Теперь мы свободны.
Маша не ответила. Она смотрела куда-то мимо него, в окно, где светило холодное осеннее солнце.
— Ты даже не порадуешься? — он засмеялся. — Наконец-то избавились друг от друга.
— Радоваться нечему, — её голос был ровным, без эмоций.
— О, ну конечно, — Алексей откинулся на спинку стула. — Ты же всегда была мастером драмы. Ну ничего, через месяц очухаешься, поймёшь, что я тебе не нужен.
Он встал, поправил пиджак. Маша всё ещё не смотрела на него.
— Ладно, прощай, Машенька. Живи счастливо.
Он вышел, оставив за собой лёгкий шлейф дорогого парфюма. Дверь закрылась с тихим щелчком.
Маша медленно подняла глаза.
— Узнаешь… — прошептала она. — Скоро узнаешь.
На столе перед ней лежала папка с документами. И среди них — один листок, который она так и не показала Алексею.
Пустая квартира встретила Машу гулким эхом. Шаги громко отдавались в прихожей, где ещё висело его забытое пальто. Она сняла его с крючка, сжала в руках ткань, потом резко швырнула в дальний угол.
На кухне пахло кофе, который они пили утром перед походом к нотариусу. Чашка Алексея стояла недопитая — он всегда торопился, даже в последний день. Маша взяла её и методично вылила остатки в раковину.
В спальне она присела на край кровати, потянулась к тумбочке. Завалявшийся ключик на цепочке легко открыл потайной ящик. Там лежала потрёпанная тетрадь в чёрной обложке.
Маша провела ладонью по страницам, ощущая под пальцами шероховатость исписанной бумаги. Последняя запись была сделана неделю назад:
«Сегодня снова была у врача. Ремиссия стабильная, но я не скажу ему. Лучше пусть уйдёт сейчас, чем потом, когда…»
Звонок телефона заставил её вздрогнуть. На экране — Оля.
— Ну как ты? — голос подруги звучал тревожно.
— Нормально. Подписали, разъехались.
— А ты ему… так ничего и не сказала?
— Нет.
— Маш, это же…
— Он бы остался из жалости, — Маша резко перебила. — Я не нуждаюсь в подачках.
Оля вздохнула. В трубке послышался шум улицы — видимо, она шла куда-то, нервно курила, как всегда в моменты волнения.
— Но ведь он мог бы поддержать…
— Поддержать? — Маша засмеялась сухо. — Ты забыла, как он реагировал, когда у его матери нашли опухоль? «Не люблю больницы, не любят больных людей».
Оля промолчала.
— Пусть теперь живёт с чистой совестью, — Маша закрыла тетрадь. — Думает, что это он меня бросил.
Она положила дневник обратно в ящик, но не заперла его. Пусть лежит на виду. Пусть напоминает.
На кухне закапал кран — Алексей обещал починить его ещё месяц назад. Маша сжала кулаки.
«Скоро узнаешь, Алёшенька. Узнаешь, какого это — жить с правдой.»
Бокал с вином искрился в лучах вечернего солнца. Алексей развалился на террасе модного ресторана, наслаждаясь свободой. Его новая спутница — Катя, рыжеволосая девушка из маркетингового агентства — кокетливо поправляла прядь волос.
— Итак, — она пригубила вино, оставив след помады на бокале, — расскажи, как ты стал таким свободным и счастливым?
Алексей широко улыбнулся.
— Развёлся месяц назад.
— О! — Катя приподняла брови. — Болезненный процесс?
— Да нет же, — он махнул рукой. — Всё прошло цивилизованно. Мы просто… перестали быть друг другу интересны.
— Она была некрасивой? — Катя игриво наклонила голову.
— Нет, Маша красивая, — Алексей задумался на секунду. — Но слишком холодная. Как будто внутри неё вечный ноябрь.
Он сделал глоток вина, вспоминая последние месяцы брака. Маша стала какой-то отстранённой, часто закрывалась в ванной, не отвечала на его шутки.
— Ну а теперь ты можешь наслаждаться весной, — Катя дотронулась до его руки.
Алексей хотел ответить что-то галантное, но в этот момент его взгляд упал на улицу. За стеклянной перегородкой террасы, на тротуаре, стояла Маша. Она что-то горячо обсуждала с высоким мужчиной в очках.
— Ты чего? — Катя повернулась.
— Ничего, — Алексей резко отвернулся. — Показалось.
Но когда он снова посмотрел на улицу, Маша уже исчезла. Остался только незнакомец, который нервно шарил по карманам, будто ища сигареты.
— Кстати, — Катя перевела тему, — в субботу у меня день рождения…
Алексей кивал, поддакивал, но мысли его были далеко. Почему Маша выглядела такой взволнованной? Кто этот мужчина? И почему, чёрт возьми, его так бесит эта картина?
Он резко допил вино.
— Знаешь, мне надо завтра рано вставать. Давай поедем?
Катя надула губки, но согласилась. Когда они выходили из ресторана, Алексей невольно оглядывался по сторонам. Где-то здесь была Маша. И с ней явно происходило что-то, чего он не знал.
В такси он достал телефон и открыл её страницу в соцсети. Последний пост был две недели назад — обычное фото с чашкой кофе. Но что-то в этом было не так. Слишком… обычное. Как будто нарочито обычное.
— Всё в порядке? — Катя положила руку ему на колено.
— Да, конечно, — Алексей выключил телефон.
Но это была ложь. Впервые за месяц свободы он почувствовал, что что-то идёт не так.
Дождь стучал по подоконнику, когда Алексей в пятый раз перечитывал странное сообщение в переписке Маши. Он нашёл его случайно, зайдя в её старый аккаунт на компьютере, который она забыла разлогинить.
— «Результаты лучше, но нужно продолжать лечение. Не откладывайте визит к онкологу», — шёпотом прочитал он, ощущая, как холодеют пальцы.
За окном проехала машина, свет фар мелькнул по стене, осветив фотографию их свадьбы. Маша в белом платье смеялась, держа бокал шампанского. Как давно это было.
Телефон зажужжал в кармане — Катя. Алексей отложил звонок.
Он открыл поисковик и начал набирать симптомы, которые заметил у Маши в последние месяцы: резкое похудение, бледность, эти её бесконечные «мигрени», из-за которых она запиралась в спальне.
— Чёрт! — Алексей ударил кулаком по столу, отчего мышка с грохотом упала на пол.
На кухне закипел чайник. Он встал, чтобы выключить его, но вдруг застыл посреди комнаты.
— А если это не рак? — прошептал он. — Если она… беременна была?
Мысль ударила как током. Он схватил телефон, набрал номер Оли, лучшей подруги Маши.
— Алё? — женский голос прозвучал настороженно.
— Оль, это Алексей. Скажи честно, Маша болела чем-то серьёзным?
Тишина в трубке затянулась. Слишком долго.
— Оль?
— Ты же сам сказал, что ненавидишь больных людей, — наконец ответила Оля. — Вот она и сделала тебе подарок.
Щелчок. Гудки.
Алексей медленно опустился на стул. За окном дождь усилился, капли хлестали по стеклу, как слёзы.
Он открыл браузер снова, нашёл номер клиники, где они с Машей проходили диспансеризацию год назад. Пальцы дрожали, набирая цифры.
— Клиника «Здоровье», вас слушает, — ответил приятный женский голос.
— Здравствуйте, мне нужны результаты анализов моей жены, Марии Шестаковой…
— Извините, но мы не можем разглашать…
— Я её муж! — крикнул Алексей, тут же пожалев о своей вспышке.
Пауза. Шорох бумаг на том конце провода.
— Ваш паспорт и свидетельство о браке нужно предоставить лично…
Алексей бросил трубку.
Он подошёл к окну, прислонил горячий лоб к холодному стеклу. Где-то там, в этом дожде, шла его Маша. Та самая «холодная» Маша, которая оказалась храбрее его. Которая отпустила его, чтобы не видеть страха в его глазах.
Телефон снова зазвонил. Катя.
— Алёша, ты где? Мы же договорились…
— Отстань! — рявкнул он и тут же извинился. — Прости, не сейчас.
Он выключил телефон. В тишине квартиры было слышно, как тикают часы в прихожей — те самые, которые Маша подарила ему на годовщину.
Завтра. Завтра он во всём разберётся. Но сейчас ему нужно было просто постоять здесь, под этот бесконечный дождь, и попытаться вспомнить, когда именно он стал таким чудовищем.
Рассвет застал Алексея на пороге Машиной квартиры. Он не спал всю ночь, курил на балконе, перебирая в голове обрывки воспоминаний. Теперь стоял перед знакомой дверью с пакетом в руках — внутри бутылка её любимого гранатового сока и те самые лекарства, которые он нашёл в её поисках в интернете.
Дверь открылась неожиданно быстро. Маша стояла в растянутом свитере, бледная, с тёмными кругами под глазами. Увидев его, она не удивилась — словно ждала.
— Ну что, докопался? — её голос звучал хрипло.
Алексей молча поднял пакет.
— Зачем? — она не взяла его. — Жалость? Чувство вины?
— Почему ты мне не сказала?
— Ха! — Маша резко повернулась и пошла в квартиру, оставив дверь открытой.
Он вошёл, закрыл за собой. Всё было так знакомо — запах лаванды, потертый коврик в прихожей, трещинка на зеркале, которую они так и не заклеили.
— Ты же знал, как я отношусь к болезням, — она стояла у окна, спиной к нему. — Помнишь, как ты орал на мать, когда она попросила свозить её в больницу?
— Это было другое…
— Да? — Маша резко обернулась. — А когда я в прошлом году упала в обморок в метро, что ты сказал? «Не устраивай спектакли, мне стыдно перед людьми».
Алексей сглотнул. В горле стоял ком.
— Я… я бы…
— Ты бы терпел. Из чувства долга. А потом начал бы ненавидеть меня, — её голос дрогнул. — Я видела, как ты смотришь на инвалидов. Как морщишься в больницах.
Он подошёл ближе. Хотел обнять, но она отшатнулась.
— Маш, я…
— Врачи дали два года ремиссии, — она вдруг улыбнулась криво. — Вот и весь секрет. Я не хотела быть твоей обузой.
На кухне зашипел чайник. Маша пошла выключать его, но вдруг схватилась за дверной косяк. Алексей подхватил её за секунду до падения.
— Всё, хватит геройствовать! — он поднял её на руки, как на свадьбе. — Теперь ты будешь лечиться. А я буду рядом.
— Идиот… — она слабо ударила его по плечу, но не сопротивлялась.
Он отнёс её на диван, накрыл пледом. Когда вернулся с чаем, Маша уже плакала — тихо, без звука.
— Я не жалею тебя, — Алексей сел рядом. — Я боюсь. Боюсь потерять.
Она посмотрела на него мокрыми глазами:
— Поздно, Алёш.
— Ничего не поздно, — он взял её руку. — Мы начинаем всё сначала.
За окном запели птицы. Первый луч солнца упал на их переплетённые пальцы.
Дождь хлестал по лобовому стеклу, превращая ночной город в размытое пятно. Алексей сжимал руль так, что костяшки пальцев побелели. На пассажирском сиденье лежала выписка из больницы — диагноз, который он не мог принять.
Катя нервно кусала губы, ёрзая рядом:
— Ты вообще меня слышишь? Я говорю, она тебя просто манипулирует!
— Заткнись! — он ударил по тормозам на красном свете. — Ты ничего не понимаешь.
Машина резко дернулась. Катя вскрикнула, хватаясь за дверную ручку:
— Да ты с ума сошел! Она же сама тебя выгнала, а теперь, когда у тебя новая жизнь…
Светофор переключился на зеленый. Алексей резко рванул с места, не глядя на Катю:
— Выходи.
— Что?
— Я сказал, выходи. Сейчас же.
Катя замерла, глядя на его профиль, освещенный неоновыми вывесками. В глазах Алексея стояла какая-то новая, незнакомая ей решимость.
Машина резко остановилась у тротуара. Дверь открылась с глухим стуком.
— Ты пожалеешь об этом, — прошипела Катя, выскакивая под дождь. — Она тебя сожрет заживо!
Алексей не ответил. Он уже набирал номер Оли, когда Катя хлопнула дверью.
— Оль, это снова я. Где Маша сейчас?
В трубке вздохнули:
— В Центральной больнице. У неё… у неё рецидив.
Городские огни превратились в цветные полосы за мокрым стеклом. Алексей резко развернулся на перекрестке, не обращая внимания на сигнал клаксона за спиной.
— Когда?
— Вчера ночью. Но она запретила тебе говорить… Алексей, она не хочет, чтобы ты…
Он бросил телефон на соседнее сиденье. Больница. Конечно. Там, где он ни разу не был, когда она нуждалась в нем.
Приемное отделение встретило его ярким светом и запахом антисептика. Дежурная медсестра подняла глаза:
— Вам кого?
— Шестакову Марию. Онкологическое отделение.
Медсестра что-то проверила в компьютере:
— Третий этаж. Но сейчас не время посещений.
Алексей уже шел к лифту. Его шаги гулко раздавались в пустом коридоре. Где-то за одной из этих дверей лежала Маша. Та самая Маша, которая предпочла уйти, лишь бы не видеть его страха.
Лифт медленно поднимался. Алексей смотрел на свое отражение в зеркальной стенке — осунувшееся лицо, воспаленные глаза. Каким же слепым идиотом он был все эти месяцы.
Дверь в палату была приоткрыта. Сквозь щель он увидел её — маленькую фигурку под белым одеялом, бледное лицо на белой подушке. Она смотрела в окно, где дождь рисовал причудливые узоры на стекле.
Алексей глубоко вдохнул и вошел.
Тихое гудение аппаратуры было единственным звуком в палате. Маша лежала с закрытыми глазами, но Алексей знал — она не спит. Её пальцы слегка шевелились по краю одеяла, как всегда, когда она пыталась скрыть волнение.
Он подошёл к кровати, поставил на тумбочку пакет с апельсинами — её любимыми.
— Пришёл, значит… — её голос звучал слабо, но в нём всё ещё была та самая ирония, которая сводила его с ума десять лет назад.
— Пришёл, — Алексей опустился в кресло рядом.
Она открыла глаза. Глаза, которые он когда-то сравнивал с морем, теперь были тусклыми, с желтоватыми прожилками у зрачков.
— Ну что, герой? Принёс мне своё покаяние?
— Нет, — он потянулся к её руке, но она убрала её под одеяло.
— Тогда зачем?
Алексей посмотрел в окно. Дождь кончился, и первые лучи солнца пробивались сквозь облака.
— Помнишь, как мы познакомились?
Маша нахмурилась:
— Ты пришёл в больницу вспоминать молодость?
— Ты тогда упала с велосипеда у меня на глазах. С разбитыми коленками и порванными джинсами ругала этот проклятый бордюр…
— И что?
— И ничего. Я просто тогда влюбился. В твою злость, в твоё упрямство. В то, как ты, хромая, тащила этот дурацкий велосипед до дома.
В палату вошла медсестра, проверила капельницу, бросила любопытный взгляд на Алексея и вышла.
— Алёш… — Маша закрыла глаза. — Не надо.
— Надо. Потому что я забыл. Забыл, за что полюбил тебя.
Она резко повернула голову к нему:
— Ты полюбил меня здоровой! А теперь я…
— А теперь ты такая же упрямая и злая, — он вдруг улыбнулся. — Просто с разбитыми коленками.
Маша закусила губу. По её щеке скатилась слеза.
— Дурак…
Алексей осторожно взял её руку. На этот раз она не отдернула.
— Врачи говорят…
— Я знаю, что говорят врачи, — она перебила его. — Но я не буду…
— Бороться?
— Нет. Я не буду прощать тебя.
Алексей кивнул. Он сжал её пальцы, такие холодные и тонкие.
— Ладно. Тогда я буду просить прощения каждый день. Пока не надоест.
— Надоест быстро, — она слабо улыбнулась.
— Поспорим?
За окном запела птица. Где-то в коридоре зазвенел телефон. Жизнь продолжалась.
Алексей прижал её ладонь к своим губам. Он не знал, сколько у них осталось времени. Но впервые за долгие месяцы чувствовал — он наконец дома.
Эпилог
Год спустя
Снег падал за окном больничной палаты, медленно укрывая город белым покрывалом. Алексей разворачивал фольгу с домашними пирожками, которые сам испёк по рецепту Машиной бабушки.
— Опять пережарил, — фыркнула Маша, отламывая кусочек.
— Зато с любовью, — он ухмыльнулся, вытирая с её подбородка крошки.
Она похудела ещё сильнее. Химия давалась тяжело — тошнота, слабость, бессонные ночи. Но в её глазах снова появился тот самый огонь, который когда-то заставил Алексея влюбиться в неё с первого взгляда.
В дверь постучали. Вошёл врач с папкой анализов.
— Ну что, Шестакова, готовы к хорошим новостям?
Алексей инстинктивно сжал её руку.
— Опухоль уменьшилась на семьдесят процентов. Мы в шаге от ремиссии.
Тишина. Потом Маша тихо рассмеялась:
— Ну вот. Придётся терпеть тебя ещё лет пятьдесят, Алёшенька.
Алексей не стал сдерживать слёзы. Он прижался лбом к её плечу, вдыхая знакомый запах лекарств и её духов.
— Это я тебя терпеть буду, — пробормотал он. — Потому что ты…
— Потому что я что?
— Потому что ты всё ещё ругаешься, когда просыпаешь мой кофе.
За окном зазвонили колокола ближайшей церкви. Где-то в городе начиналась новая жизнь — ссоры, расставания, невысказанные слова. Но здесь, в этой палате с потрёпанными обоями, двое упрямцев в который раз доказывали, что даже самую горькую правду можно пережить.
— Квартиру купили, а семью ПРЕДАЛИ?! — визжала свекровь. — Пока вы тут дома покупаете, моя дочь голодает!