— Ты чего так рано? — спросил Виталий, не отрывая взгляда от огромного экрана телевизора, где разворачивалось какое-то фантастическое побоище.
Ксения молча сняла с плеча сумку, которая показалась ей неподъёмной. Двенадцать часов на ногах в шумном торговом зале вытянули из неё все силы, оставив только тупую, ноющую боль в спине и гудящее ощущение в ступнях. Воздух в квартире был спёртым, пропитанным запахом остывшего теста и дешёвой салями. Прямо у входа её встретила большая коробка из-под пиццы с одиноким засохшим бортиком на дне, брошенная прямо на пол.
Она обошла её, как обходят неприятное препятствие на улице, и прошла в гостиную. Виталий сидел в игровом кресле, которое они покупали ещё в начале их совместной жизни, и самозабвенно нажимал на кнопки геймпада. Неоновый свет от экрана выхватывал из полумрака его сосредоточенное лицо и подсвечивал глянцевый чёрный корпус совершенно новой игровой приставки, аккуратно стоявшей на тумбе. Её он купил явно недавно. Ещё вчера этого чуда техники здесь не было.
Ксения ничего не сказала. Она прошла на кухню, чтобы налить себе воды, и её взгляд упёрся в раковину. Гора немытой посуды, скопившаяся, видимо, не за один день, венчалась сковородой с присохшими остатками яичницы. Ксения поморщилась, взяла чистый стакан с полки и налила воды прямо из-под крана. Она сделала несколько жадных глотков, чувствуя, как внутри всё сжимается от глухого, застарелого раздражения. Год. Целый год он находился в «творческом поиске». Год она приходила в этот вечный беспорядок после работы, которую ненавидела, но за которую держалась, потому что она оплачивала их жизнь.
Словно на автопилоте, её ноги сами понесли её к небольшому рабочему столу в углу комнаты, где стоял её ноутбук. Она подняла крышку. Экран ожил, и на нём горела открытая вкладка её электронной почты. Видимо, Виталий проверял что-то своё и забыл закрыть. Верхнее письмо было от её банка. Жирным шрифтом выделялось: «Уведомление о списании средств». Она открыла его. Покупка в магазине электроники. Крупная, почти оскорбительная в своей наглости сумма, списанная сегодня днём. Сумма, равная стоимости новенькой игровой приставки.
В этот момент внутри что-то окончательно и бесповоротно оборвалось. Та тонкая нить терпения, которая ещё держалась на смеси привычки и какой-то дурацкой надежды, лопнула со звоном, который услышала только она одна. Она медленно закрыла крышку ноутбука.
Ксения вернулась в гостиную и остановилась за спиной мужа. Агрессивные звуки выстрелов и взрывов, доносившиеся из динамиков, казались ей сейчас верхом абсурда.
— Виталь, — сказала она ровным, лишённым всяких эмоций голосом.
Он не отреагировал, полностью поглощённый виртуальной битвой.
— Виталий, — повторила она чуть громче.
Он раздражённо дёрнул плечом и сдвинул один наушник.
— А? Что?
— Твои поиски себя немного затянулись. Пора бы уже работу найти, — произнесла она всё так же спокойно, глядя на его затылок.
Виталий с громким щелчком поставил игру на паузу. На экране замер какой-то монстр с оскаленной пастью. Муж медленно развернулся в кресле и посмотрел на неё так, будто она только что предложила ему полететь на Марс без скафандра. На его лице было не чувство вины или стыда, а чистое, незамутнённое недоумение, переходящее в лёгкое раздражение.
— Ты в своём уме? Что опять случилось? Я же просил не отвлекать меня, когда я играю, у меня там важный рейд был.
— С понедельника, — так же бесцветно продолжила Ксения, игнорируя его вопрос, — ты либо выходишь на любую работу, либо мы ведём бюджет раздельно.
Он уставился на неё, и его брови поползли наверх. Он даже усмехнулся, качнув головой, словно слушал забавную, но совершенно нелепую шутку.
— Раздельно? Это как? Ты предлагаешь мне на свои деньги пиццу заказывать? Ксюш, ты устала, что ли? Иди отдохни, потом поговорим.
Ксения не двинулась с места. Она просто смотрела на него, и эта её тишина, это спокойствие, выводили Виталия из себя гораздо больше, чем если бы она начала кричать и бить посуду. Он привык к её усталым вздохам, к редким упрёкам, которые он легко отбивал встречными обвинениями в плохом настроении или непонимании его «тонкой душевной организации». Но этот холодный, оценивающий взгляд был чем-то новым и крайне неприятным.
— Что значит «раздельно»? — переспросил он, повышая голос. — Что ты вообще несёшь? Я тебе ещё раз говорю, ты устала, тебе надо поспать, а утром ты поймёшь, какую глупость сморозила.
Он отвернулся к экрану, намереваясь снять игру с паузы и тем самым демонстративно закончить этот бессмысленный разговор. Но Ксения не уходила. Она продолжала стоять за его спиной, и он физически ощущал её присутствие, её тяжёлый взгляд.
— Любая работа, да? — он снова развернулся, и в его голосе зазвенел металл. — Это ты мне предлагаешь идти разгружать вагоны? Или, может, сесть за кассу в супермаркете и «пробивать» кефир бабкам? Ты меня совсем не уважаешь, да? Я, между прочим, человек с амбициями, с образованием! Я не для того пять лет в институте просиживал, чтобы потом мешки таскать за три копейки!
Он вскочил с кресла, и его фигура, высокая и довольно крепкая, несмотря на сидячий образ жизни, нависла над ней. Ему казалось, что этот физический напор должен был вернуть её в привычное русло покорности.
— Я ищу достойное место! Понимаешь? ДО-СТОЙ-НО-Е! А это не делается за один день! Я мониторю рынок, я общаюсь с людьми, я жду подходящего предложения, а не хватаюсь за первое попавшееся, чтобы потом через месяц уволиться. Это называется стратегическое планирование карьеры, а не то, чем ты занимаешься — просто ходишь на работу, чтобы ходить.
Его слова лились потоком праведного гнева. Он искренне верил в каждое из них. В его мире он был не бездельником, а стратегом, гением в ожидании признания. А её ежедневный двенадцатичасовой труд был лишь досадной, но необходимой рутиной, обеспечивающей его великую миссию. Она была его ресурсной базой, его тылом, и он не понимал, почему этот тыл вдруг взбунтовался.
— Ты думаешь, мне приятно сидеть дома? Думаешь, я наслаждаюсь этим? Да я устал от этого больше твоего! Устал от неопределённости! Но я не могу предать свои принципы и пойти работать каким-нибудь сраным менеджером по продажам! У меня есть чувство собственного достоинства!
Ксения молчала. В её голове проносились картины последнего года: вот она отказывает себе в новом пальто, потому что ему нужны деньги на «представительские расходы»; вот она ест на обед вчерашний суп, потому что он заказал себе стейк, чтобы «поддержать моральный дух»; вот она заводит будильник на шесть утра, пока он спит до полудня. И всё это время она верила, что помогает ему. А он, оказывается, просто обладал «чувством собственного достоинства».
Её молчание вывело его из себя окончательно. Он подошёл к ней вплотную, заглядывая в глаза, пытаясь найти там хоть какую-то привычную реакцию — слёзы, обиду, что угодно. Но её глаза были пустыми и твёрдыми, как два серых камня.
— И что, что я не работаю, Ксюш? Ты же моя жена! Значит, пока я в поисках нахожусь, ты меня спонсируешь! Разве тебе не понятно это было?
Возмущённо и даже несколько озадаченно заявил он, будто объяснял ребёнку прописную истину.
— Это же основа семьи! Один партнёр поддерживает другого в трудный период. У меня сейчас именно такой период! А ты вместо поддержки выкатываешь мне какие-то ультиматумы про раздельный бюджет. Это вообще как? Это предательство, вот что это такое
Слово «предательство», произнесённое с таким пафосом, повисло в воздухе. Оно должно было её раздавить, заставить почувствовать себя виноватой. Но вместо этого на губах Ксении появилась тень улыбки. Не весёлой и не доброй, а кривой, горькой усмешки человека, который только что услышал нечто до крайности абсурдное. Эта усмешка была её единственным ответом на его пламенную речь.
Виталий замер, сбитый с толку. Он ожидал чего угодно: криков, уговоров, извинений. Но эта молчаливая, презрительная гримаса обесценила весь его праведный гнев, превратив его в жалкий фарс.
А потом она начала двигаться. Не суетливо, а с какой-то отстранённой, ледяной целеустремлённостью. Она развернулась и молча пошла к стулу, на спинке которого была небрежно брошена его куртка. Виталий следил за ней взглядом, всё ещё не понимая, что происходит. Он открыл рот, чтобы продолжить свою обвинительную тираду, но слова застряли в горле.
— Ты что делаешь? — выдавил он наконец, когда она без малейшего колебания сунула руку во внутренний карман его куртки.
Ксения не ответила. Она вытащила его потёртый кожаный бумажник, открыла его и сноровистым, привычным движением достала из одного из отделений блестящий, почти новый кусок пластика — дополнительную банковскую карту, привязанную к её счёту. Её карта. Та самая, с которой сегодня была куплена игровая приставка. Она держала её двумя пальцами, словно какую-то улику.
— Положи на место! — крикнул он, начиная осознавать неладное. В его голосе прорезались панические нотки. — Ксюша, я сказал, положи!
Она проигнорировала его выкрик так же, как игнорировала бы шум проезжающей за окном машины. Повернувшись, она направилась на кухню. Её шаги были ровными и твёрдыми. Виталий смотрел на свою карту в её руке, и его мозг лихорадочно пытался просчитать, что она задумала. Ни один из вариантов ему не нравился.
На кухонном столе, рядом с липким пятном от колы и крошками, лежал канцелярский нож, которым он, видимо, вскрывал коробку с пиццей. Ксения брезгливо отодвинула его в сторону и выдвинула ящик стола. Порывшись в нём секунду, она извлекла на свет большие кухонные ножницы с массивными чёрными ручками.
В этот момент до Виталия дошло. Его лицо исказилось. Это была уже не игра, не семейная ссора. Это было объявление войны.
— Ты с ума сошла?! Не смей!
Он бросился к ней, но было поздно. Ксения сжала ручки ножниц, и раздался громкий, отчётливый хруст. Прочный пластик не поддался сразу, он изогнулся, побелел на месте сгиба и с треском сломался. Она не остановилась на этом. Перехватив половинки, она с тем же холодным усердием разрезала каждую из них ещё раз.
Четыре бесполезных, изуродованных куска пластика упали на грязный стол.
Виталий застыл на полпути, глядя на это с открытым ртом. Он смотрел на остатки карты так, словно она только что на его глазах убила их домашнего питомца. Этот маленький ритуал был страшнее любой пощёчины. Это была показательная казнь его образа жизни.
— Спонсорская программа закрыта, — произнесла Ксения своим ровным, безжизненным голосом, в котором не было ни злости, ни обиды, а только констатация факта.
Она бросила ножницы в раковину, где они с лязгом ударились о гору грязной посуды. Затем она повернулась к нему.
— Достойное место, — продолжила она, кивнув в сторону раковины, — можешь начать искать прямо сейчас. Там нужно помыть посуду. Очень много посуды. Это разовьёт в тебе усидчивость. А потом, — она сделала паузу, обводя взглядом пустую коробку из-под пиццы, — ужин себе приготовишь сам. Думаю, в холодильнике ещё остались яйца. Если нет — это уже твои проблемы.
Она развернулась и пошла прочь из кухни, оставив его одного посреди созданного им же хаоса. Он ошарашенно переводил взгляд с изувеченных кусков пластика на гору посуды, и до его сознания медленно, но неотвратимо начинал доходить весь масштаб катастрофы.
Виталий остался стоять посреди кухни, словно оглушённый. Холодный металл ножниц, брошенных в раковину, ещё звенел у него в ушах. Он смотрел на четыре уродливых обрубка, которые всего минуту назад были его пропуском в мир комфорта и беззаботности. Его мозг отказывался обрабатывать произошедшее. Это был какой-то дурной сон, абсурдный спектакль, который вот-вот должен был закончиться, и Ксения, уставшая, но покорная, пришла бы его обнять и извиниться за свою глупую выходку.
Но она не приходила. Вместо этого он услышал, как в спальне щёлкнул замок.
Это его отрезвило. Щелчок замка был громче любого крика. Он означал границу, которую она провела прямо посреди их квартиры. Ярость, горячая и мутная, захлестнула его, вытесняя шок и недоумение.
— Ах ты так?! — заорал он, срываясь с места и бросаясь к двери спальни. — Ты решила поиграть в королеву?! Думаешь, я позволю тебе так со мной разговаривать?!
Он дёрнул ручку двери. Заперто. Это взбесило его ещё больше. Он забарабанил по гладкой поверхности двери кулаком — не сильно, чтобы не повредить, но достаточно громко, чтобы показать своё негодование.
— Открой немедленно! Ты что себе позволяешь?! Тебе нравится меня унижать, да?! Нравится смотреть, как я… — он запнулся, не в силах подобрать слово. Просить? Зависеть? Он не мог произнести этого вслух. — Ты наслаждаешься этим моментом! Я для тебя стараюсь, ищу варианты, а ты меня ножом в спину! Разрезала карту! Это же просто цирк!
Он говорил долго, выплёскивая всё, что копилось в нём: обиду, гнев, чувство несправедливости. Он обвинял её в чёрствости, в эгоизме, в том, что она нарочно подгадала этот момент, чтобы ударить побольнее. Он кричал, что она разрушает их семью своими дурацкими ультиматумами. Но в ответ была только тишина. Дверь не поддавалась, и за ней не было слышно ни звука.
Постепенно его крики стихли. Он тяжело дышал, прислонившись лбом к прохладному дереву двери. Ярость схлынула, оставив после себя липкий, неприятный страх. Он понял, что его привычные методы не работают. Она не испугалась, не расплакалась, не начала оправдываться. Она просто выключила его из своей жизни, как выключают надоевшую радиостанцию.
Он постоял ещё немного, прислушиваясь. Тишина. Тогда он решил сменить тактику. Он отошёл от двери, выждал пару минут, чтобы его дыхание выровнялось, и подошёл снова.
— Ксюш, — сказал он уже другим тоном, примирительным, но с нотками снисхождения, как говорят с капризным ребёнком. — Ладно, хватит дуться. Я погорячился, ты погорячилась. Давай не будем доводить до абсурда. Я всё понял, ты обиделась. Завтра же начну что-нибудь смотреть, обещаю. Открывай.
Он ждал. И на этот раз замок действительно щёлкнул. Дверь приоткрылась. Ксения стояла на пороге, в домашней футболке и шортах, и смотрела на него так же холодно и отстранённо. В её руке был телефон.
— «Завтра» не будет, Виталий, — сказала она тихо, но каждое её слово врезалось в его сознание, как осколок стекла. — Я только что сменила пароли от всех наших общих аккаунтов. И от своего онлайн-банка тоже. Твой номер в приложении я заблокировала, так что перевести деньги себе ты больше не сможешь…
Он смотрел на неё, и до него медленно доходил смысл сказанного. Это была не просто ссора. Это был тщательно исполненный приговор.
— А ещё, — продолжила она тем же ровным голосом, — я хочу тебе напомнить один факт, о котором ты, кажется, забыл. Эта квартира — моя. Она досталась мне от бабушки задолго до того, как мы познакомились. И твой статус «мужа в поиске» только что официально сменился на статус «гостя, которому пора собирать вещи».
Она посмотрела на него в упор, и в её глазах не было ни капли жалости.
— Я даю тебе время до конца выходных. Чтобы в понедельник утром, когда я уйду на работу, тебя здесь уже не было. Вместе со своей новой приставкой.
С этими словами она закрыла дверь, на этот раз не запирая её. Но это было уже неважно. Виталий остался стоять в коридоре один. Тишина квартиры давила на него. Он медленно повернулся и посмотрел в сторону гостиной, где на тумбе одиноко светился синий огонёк на корпусе новенькой приставки — памятник его последней и самой большой ошибки. Мир, в котором он был стратегом, гением и хозяином положения, рухнул в одночасье, оставив его одного наедине с горой грязной посуды и двумя днями на то, чтобы исчезнуть…
Двигатели мотоциклов Восход, какими были и сколько ходили