— Алин, привет. Тут такое дело, братья мои приехали. Только что позвонили, уже на вокзале.
Голос Димы в телефонной трубке был нарочито бодрым, с той чуть виноватой интонацией, которую Алина научилась распознавать безошибочно. Это был голос человека, который собирается сообщить неприятную новость, но маскирует её под что-то обыденное и незначительное. Она стояла посреди кухни, в воздухе висел густой аромат жареного лука и специй. В её руке была деревянная лопатка, которой она помешивала в сковороде готовящийся ужин. Рука замерла. Она ничего не сказала, давая ему договорить, выложить всё сразу, не прерывая. Она уже знала, что последует дальше, весь этот незамысловатый сценарий был ей до боли знаком.
— В общем, я с работы заехать к ним не успеваю, завал полный, отчёт горит. Встретимся уже вечером, часам к десяти, наверное, когда я освобожусь. Так что мы у нас соберёмся, посидим немного. Они останутся переночевать, завтра с утра уедут. Ты там приготовь что-нибудь на стол, ладно? Ну, что есть, не заморачивайся сильно.
Алина медленно положила лопатку на специальную подставку рядом с плитой. Шипение масла на сковороде вдруг стало оглушительным. Она смотрела на свои руки. Обычные женские руки, которые сейчас готовили ужин для её мужа. И которые, по меткому выражению его старшего брата Виктора, были созданы «только для борща и чтоб мужика ласкать». Она до сих пор помнила тот их последний визит полгода назад. Помнила сальный, оценивающий взгляд Витьки, который обшаривал её с ног до головы, пока она ставила на стол тарелки. Помнила его пошлую ухмылку и слова, брошенные Диме: «Димон, молодец, приручил! Смотри, и хавчик мечет, и молчит, когда мужики говорят». И младший, Серёга, вечный подпевала, который тут же добавил, развалившись в их единственном кресле: «Правильная баба должна знать своё место. А то развелось вас, слишком умных». Дима тогда лишь неловко хмыкнул, толкнул брата в бок и промычал что-то вроде: «Да ладно вам, прекратите». Он не заступился. Никогда не заступался.
— Алина? Ты там живая вообще? Слышишь меня? — в голосе Димы прорезалось нетерпение.
— Я всё прекрасно слышу, Дима, — ответила она. Голос её был на удивление ровным, лишённым всякой дрожи. — Я слышу, что ты в очередной раз решил всё за меня. Что ты хочешь привести в мой дом людей, которые не считают меня за человека. Которые смотрят на меня как на обслуживающий персонал.
— Ой, всё, не начинай, а? Ну что за трагедия на пустом месте! Они же братья мои! Ну, ляпнули тогда по пьяни, с кем не бывает? У них языки без костей, ты же знаешь. Они не со зла.
— Не со зла? — Алина тихо, беззвучно усмехнулась. — Они не ляпнули, Дима. Они так думают. Они так живут. И ты каждый раз позволяешь им приносить эту свою философию в наш дом. Так вот, слушай меня очень внимательно. Твои братья сегодня здесь ночевать не будут.
На том конце провода на несколько секунд воцарилась тишина. Алина слышала, как Дима тяжело дышит в трубку.
— Ты сейчас серьёзно? Алина, прекращай этот концерт. Куда я их дену на ночь глядя? У них денег в обрез, на гостиницу точно не хватит. Они ко мне приехали, в конце концов!
— Вот именно. Они приехали к тебе. Не к нам. Поэтому встречайся с ними где угодно. В баре, в кафе, на лавочке в парке. Мне абсолютно всё равно. Но порог этой квартиры они не переступят. Я ясно выражаюсь? Его голос мгновенно стал жёстким, в нём зазвенел металл.
— Что значит «не переступят»? Это и мой дом тоже! Я имею право приводить сюда кого я хочу!
— Мне плевать, что это твои братья, Дима! У нас дома никто из этого сброда ночевать не останется! Я больше не собираюсь выслушивать для чего нужна жена мужу, и где моё место! Пусть на улице ночуют!
— Ах, вот как мы заговорили! — прошипел он. — Значит, ты решила мне условия ставить? Ну, хорошо. Я тебя услышал. Я всё равно пойду к ним. И мы придём домой вместе. И я посмотрю, как ты их не пустишь.
— Попробуй, — так же спокойно ответила Алина, и в этом спокойствии было больше угрозы, чем в любом крике. — Только имей в виду. Если ты сегодня уйдёшь к ним, можешь не возвращаться. Ни сегодня, ни завтра. Никогда.
Он бросил трубку, не попрощавшись. Алина ещё секунду держала телефон у уха, слушая мёртвые, короткие гудки. Потом медленно опустила его на стол. Она не сомневалась ни на миг, что он пойдёт. Он всегда выбирал их. Свою стаю, свою кровь, где ему было тепло и понятно. Где он был своим, а она — просто «Димкина жена». Но он был на сто процентов уверен, что она блефует. Что покричит, пообижается и, когда он явится на порог с братьями, покорно откроет дверь. Он не понимал одного. Сегодня что-то сломалось окончательно. Не в нём. В ней. Она молча выключила плиту, взяла сковороду с недожаренным мясом и без сожаления вывалила всё её содержимое в мусорное ведро. Готовить ужин расхотелось.
Короткие гудки в трубке не были финалом. Они были стартовым пистолетом. Алина положила телефон на столешницу и несколько секунд просто стояла, глядя в пустоту. В кухне пахло сгоревшими надеждами и выброшенным в ведро ужином. Этот запах — смесь жареного мяса, лука и горечи несбывшихся ожиданий — казался ей теперь запахом всей её семейной жизни. Она сделала глубокий вдох, а затем медленно, очень методично, начала действовать.
Это была не суета обиженной женщины. Её движения были точными и спокойными, как у хирурга, готовящегося к сложной операции. Она открыла окно настежь, впуская в кухню прохладный вечерний воздух, который тут же начал вытеснять удушливый запах. Затем она собрала со стола крошки, протёрла поверхность влажной тряпкой до блеска, вымыла и убрала в шкаф сковороду. Она стирала следы. Не просто следы готовки, а следы той жизни, где она была функцией, обязанной кормить и ублажать. С каждым выверенным движением она словно отвоёвывала у него эту кухню, превращая её из места своей повинности в свою территорию.
Закончив с кухней, она прошла в комнату. Включила свет. Осмотрела пространство. Кресло, в котором так любил разваливаться Серёга, закинув ноги в грязных ботинках на журнальный столик. Диван, на котором Витька разлил пиво в свой прошлый приезд, оставив липкое, воняющее пятно, которое она оттирала почти час. Она подошла к креслу, поправила плед, аккуратно разгладив каждую складку. Она не готовилась к скандалу. Она устанавливала новый порядок. В этом порядке не было места для его братьев.
Следующим пунктом её программы была ванная. Она пустила горячую воду, наполнив небольшое помещение густым паром. Разделась, бросив домашнюю одежду в корзину для белья, и встала под упругие, обжигающие струи. Вода смывала с неё не только усталость долгого дня, но и что-то другое. Липкое, неприятное ощущение чужого присутствия в её мыслях, в её доме, в её жизни. Она тёрла кожу мочалкой докрасна, будто пытаясь содрать с себя ту невидимую роль, которую ей навязывали. Роль «правильной бабы», «Димкиной жены», молчаливого приложения к мужу. Когда она вышла из ванной, укутанная в большое махровое полотенце, она чувствовала себя другой. Очищенной. Лёгкой.
Она не стала готовить себе сложный ужин. Открыла холодильник, достала кусок сыра, пару помидоров и хлеб. Сделала себе два простых бутерброда и заварила крепкий чёрный чай без сахара. Она ела медленно, сидя за идеально чистым кухонным столом и глядя в тёмное окно. Она не думала о том, где сейчас Дима и что он говорит своим братьям. Она не представляла их пьяные разговоры и хвастовство. Она была полностью сосредоточена на настоящем моменте. На вкусе еды, на тепле чашки в руках, на тишине своей квартиры. Это была её тишина. Её дом.
Время шло. Девять вечера. Десять. Одиннадцать. Он не звонил. Конечно, он не позвонит. Он был слишком горд, чтобы признать её правоту, и слишком уверен в своей силе, чтобы поверить в её решимость. Она спокойно вымыла за собой чашку и тарелку. Прошла в прихожую. Её взгляд упал на входную дверь. Это был последний рубеж. Она протянула руку и повернула ключ в верхнем замке. Раздался глухой, основательный щелчок. Затем она повернула ключ в нижнем. Этот звук был более резким, как точка, поставленная в конце длинного предложения. И, наконец, она подняла руку и накинула тяжёлую металлическую цепочку, задвинув её в паз. Этот короткий металлический лязг прозвучал в тишине квартиры как выстрел. Всё. Крепость была заперта.
Алина не стала караулить у двери или выглядывать в глазок. Она прошла в комнату, села на диван, открыла ноутбук и надела наушники. Она включила какой-то старый фильм, который видела уже много раз. Она не ждала. Она просто знала, что они придут. И была готова.
Час ночи. Гулкий, пустынный подъезд многоэтажки усиливал каждый звук, превращая пьяные шутки и шарканье ног в грохот, способный разбудить мертвеца. Они шли вверх по лестнице, потому что лифт, по мнению Витьки, «для слабаков и баб». Дима шёл посередине, с одной стороны его поддерживал, а точнее, наваливался на него старший брат, с другой — хихикающий Серёга, который то и дело спотыкался на ровном месте. Воздух вокруг них был густым и спёртым, пропитанным запахом дешёвого пива, сигаретного дыма и того специфического пота, который появляется после долгого дня и обильных возлияний.
— Димон, а твоя-то не заругает, что мы так поздно? — икнув, протянул Серёга. — Моя бы уже всего кота извела, пока ждала.
— Да что она ему сделает, — громыхнул басом Витька, хлопнув Диму по спине так, что тот пошатнулся. — Он у нас мужик, хозяин в доме. Скажет «к ноге», она и прибежит. Правда, брат?
Дима криво усмехнулся. Алкоголь приятно шумел в голове, размывая острые углы дневного разговора. Ультиматум Алины казался теперь далёким и нелепым, пьяной женской блажью. Ну покричит немного для порядка, ну пообижается. А куда она денется? Он кормилец, он глава семьи. Он привёл братьев, свою кровь. Это его право. Он чувствовал себя сильным и уверенным, как никогда. Он сделал выбор в их пользу, и это казалось ему единственно верным решением.
Они остановились на своей площадке. Дима, отлепив от себя братьев, с преувеличенной важностью полез в карман за ключами.
— Тихо, мужики, сейчас сюрприз будет, — подмигнул он. — Алинка у меня мастерица, стопудово стол накрыла, картошечка там, котлетки… Он нашёл связку, звякнул ею и вставил ключ в замочную скважину. Повернул. Ключ прошёл полоборота и упёрся во что-то с глухим, мёртвым стуком. Дима нахмурился. Он вытащил ключ и вставил снова, приложив больше усилий. Тот же результат. Замок был закрыт изнутри. На верхний засов.
— Чего там, Дим? Руки не слушаются? — ухмыльнулся Витька, прислонившись к стене. — Замок заел, что ли, — пробормотал Дима, хотя уже понимал, что дело не в замке. Холодная, неприятная волна начала медленно подниматься из желудка, отрезвляя его куда эффективнее холодного душа. Он нажал на кнопку звонка. Резкая, пронзительная трель разорвала тишину подъезда и тут же смолкла, не найдя отклика за дверью. Он нажал ещё раз. И ещё. В ответ — ничего. Абсолютная, непробиваемая тишина.
— Эй, хозяйка! Открывай, родня приехала! — гаркнул Витька, подходя ближе и заглядывая в глазок.
— Темно там, спит, что ли?
— Да не может она спать, я же предупредил, — растерянность в голосе Димы уже перерастала в злость. Он забарабанил по двери кулаком. Сначала негромко, потом всё сильнее и яростнее.
— Алина! Открой, твою мать! Хватит цирк устраивать!
Гулкие удары отдавались по всей лестничной клетке. Где-то внизу недовольно тявкнула собака. За соседской дверью на секунду зажёгся и тут же погас свет.
— Ну ты даёшь, брат, — уже без смеха сказал Серёга.
— Она тебя реально выставила?
Витька оттолкнул его и посмотрел на Диму с презрительным любопытством.
— Вот что бывает, когда бабу вовремя на место не поставишь. Она на шею садится. Ты ей слово — она тебе дверь перед носом.
Унижение было физическим. Оно горело на щеках, стучало в висках. Он, Дмитрий, хозяин, стоит как побитый пёс перед собственной дверью, а его братья, перед которыми он так хотел показать свою власть, смотрят на него с жалостью и насмешкой. Он достал телефон, пальцы плохо слушались. Набрал её номер. Длинные, бесконечные гудки. Она не брала трубку. Он готов был разбить телефон о стену, когда экран вдруг потух, а затем на нём всплыло уведомление о новом сообщении.
Сердце на миг замерло. Может, одумалась? Может, сейчас напишет, что откроет? Он торопливо открыл сообщение. На светящемся экране в полумраке подъезда горели три короткие, безжалостные фразы. «Я тебя предупреждала. Надеюсь, на скамейке вам троим места хватит».
Он застыл, глядя на экран. Витька заглянул ему через плечо, прочитал и громко, смачно расхохотался. Это был не весёлый, а злой, уничижительный смех.
— Во даёт! Сделала она тебя, брат, сделала! Ну что, пойдём на скамейку? Места занимать.
Рассвет просачивался сквозь грязное, заляпанное окно лестничной клетки, бросая серые, безжизненные полосы на обшарпанные стены. Утро не принесло облегчения. Оно лишь подчеркнуло всю унизительность их положения. Дима сидел на холодных бетонных ступеньках, прислонившись головой к стене. Голова раскалывалась от похмелья и бессонной ночи. Рядом, растянувшись на пару ступенек ниже, храпел Серёга, подложив под голову свою куртку. Витька не спал. Он стоял у окна, курил одну сигарету за другой, и молча смотрел на брата с откровенным, нескрываемым презрением. Вся Димина ночная ярость выгорела, оставив после себя только липкий, тошнотворный пепел унижения и бессилия. Он проиграл. Проиграл ещё вчера, когда бросил трубку, но осознание этого пришло только сейчас, в этом холодном, вонючем подъезде.
В восемь утра за дверью послышались шаги. Затем щелчок первого замка. Затем второго. Наконец, короткий металлический лязг снимаемой цепочки. Эти звуки, которые он слышал тысячи раз, теперь прозвучали как приговор. Дверь открылась. На пороге стояла Алина. Она была одета для работы: строгое платье, туфли на невысоком каблуке, волосы аккуратно собраны. В руке она держала сумочку. Она выглядела так, словно выспалась в удобной постели и собиралась начать обычный день. Этот её вид — спокойный, собранный, деловой — был для Димы последней, самой жестокой пощёчиной. Она даже не посмотрела в их сторону. Её внимание было сосредоточено на том, чтобы вставить ключ в замок с внешней стороны и закрыть за собой дверь.
— Стоять, — голос Димы был хриплым и чужим. Он медленно поднялся на ноги, чувствуя, как затекли мышцы. Он шагнул к ней, перегораживая путь к лестнице. Серёга перестал храпеть и сел, протирая глаза. Витька бросил окурок в щель у перил и подошёл ближе, становясь рядом с братом. Они втроём образовали живую стену.
Алина подняла на него глаза. В них не было ни страха, ни злости, ни обиды. Только холодная, усталая констатация факта.
— Дима, уйди с дороги. Я опаздываю.
— Ты никуда не пойдёшь, — выплюнул он. Слова давались с трудом, во рту был вкус желчи. — Ты не пойдёшь, пока мы не поговорим. Ты что себе позволила вчера?
— Я сделала ровно то, о чём предупреждала, — её голос был таким же ровным и спокойным. — Разговор окончен ещё вчера по телефону. Мне нечего тебе добавить. Отойди.
— Слышь, ты, умная нашлась? — вмешался Витька, делая шаг вперёд. Его лицо было одутловатым после пьянки, глаза зло блестели.
— Хозяин с тобой говорит, а ты огрызаешься? Ты кем себя возомнила? Алина даже не удостоила его взглядом. Она смотрела только на Диму. Прямо ему в глаза. И в этом взгляде он увидел всё: все прошлые обиды, все проглоченные оскорбления, всё его предательство.
— Дима. Я в последний раз прошу тебя. Убери своих родственников с моего пути.
Это была точка невозврата. «Своих родственников». «С моего пути». Она отделила его от себя окончательно. И она заставила его выбирать прямо здесь и сейчас, на глазах у братьев, которые ждали от него демонстрации силы. Его униженное эго требовало реванша. Он должен был показать им, кто здесь главный. Он должен был сломать её, заставить подчиниться.
— Это наш дом, — прошипел он, вкладывая в слова всю свою злость. — И ты будешь делать то, что я скажу. А я говорю, что мои братья будут здесь жить, если я так захочу. А ты будешь молчать и готовить нам жрать. Ты поняла меня?
Она молчала, просто смотрела на него. И эта её молчаливая оценка была страшнее любого крика. Она будто взвешивала его на невидимых весах и видела только пустоту.
— Да что ты на него смотришь? — не выдержал Витька. — Язык проглотила? Он протянул руку и грубо схватил её за плечо, пытаясь встряхнуть. В этот момент Алина сделала то, чего не ожидал никто. Она не закричала, не заплакала и не попыталась вырваться. Она медленно повернула голову к Витьке, затем перевела взгляд на его руку на своём плече, а потом снова посмотрела ему в лицо. С лёгкой, едва заметной брезгливой усмешкой. А затем она посмотрела на Диму.
— Так вот кто твой выбор. Я поняла.
Она ничего больше не сказала. Резким, отточенным движением она сбросила с себя его руку, обошла их по широкой дуге, даже не коснувшись, и начала спускаться по лестнице. Её каблуки чётко и размеренно стучали по бетону, удаляясь всё ниже и ниже.
— И куда ты пошла? Эй! — крикнул ей вслед Дима. Но она не обернулась. Стук каблуков затих где-то внизу. Хлопнула входная дверь подъезда.
Они остались втроём на лестничной площадке. Витька победно ухмыльнулся и хлопнул Диму по плечу.
— Вот так-то лучше. Правильно сделал, брат. Надо было давно её на место поставить. Ну что, пошли домой? Ключи-то у тебя теперь есть. Дима медленно повернулся к двери. К своей двери. Он сжимал в руке ключи так, что они впивались в ладонь. Он победил. Он отстоял свою честь перед братьями. Он поставил её на место. Он стоял перед дверью своей квартиры, в которую теперь мог войти как полноправный хозяин. Но почему-то единственное, что он чувствовал — это оглушающую, бездонную пустоту. Дом за дверью перестал быть домом. Это были просто стены. А он стоял перед ними, победитель, который проиграл всё…
Преданный