Наташа застыла у окна, держа в руке пустую чашку. За стеклом моросил дождь — серый, липкий, будто и не вода вовсе, а напоминание: день будет точно таким же, как вчера, и как все последние месяцы. На кухне тихо тикали часы, и только это доказывало, что время вообще идёт.
Из спальни донёсся голос Славы:
— Наташ, где моя рубашка? Белая. Ты гладила её или опять забыла?
Наташа вздохнула. Чашку отправила в раковину, вытерла руки о фартук и направилась в спальню.
— На спинке кресла. Я гладила её вчера. Ты не видел?
Слава, уже одетый по офисному дресс-коду, скривился:
— Ну конечно. Как обычно. Если что-то не нашёл — сам виноват. Может, ты начнёшь сразу говорить, что сделано, а что нет? А то у меня, видимо, теперь суперспособности должны быть.
Он нахмурился, застёгивая пуговицы, и бросил косой взгляд.
— И что это за завтрак? Один тост и кофе? Я тебе что, студент в общаге?
Наташа сжала кулаки, но промолчала. Она не хотела скандала перед сыном — Макс спал в соседней комнате, сегодня у него важная контрольная. Она всё приготовила заранее, и форму, и тетрадки. Только вот Славу, похоже, интересовали только его собственные пуговицы.
— У меня сегодня встреча с инвесторами, — продолжал он, закидывая на плечо дорогой плащ. — А ты… Ну ты как всегда. Чайник, тряпка, холодильник. Это вся твоя вселенная.
Наташа смотрела ему в спину и не узнавала человека, с которым десять лет назад гуляла по ночной Неве, пила вино из горлышка бутылки и смеялась до слёз. Тогда он называл её «моей волшебной Наташкой, богиней янтарных серёг». А теперь — чайник, тряпка, холодильник.
— Слава… Ты хоть понимаешь, как ты со мной разговариваешь?
Он обернулся, с усмешкой:
— Как? По фактам. Или ты опять обиделась? Слушай, я на работе пашу, чтобы у тебя был уют, Макс был одет, и чтоб ты не бегала с подносом по кафе. Ты хочешь, чтобы я ещё и песни тебе пел?
— Я хочу, чтобы ты хоть раз увидел меня. Услышал. Я не просто «твоя жена». Я человек, Слава.
— Прости, но ты человек, у которого вчерашний обед был пересолен, а стиралка забита тряпками. Может, сначала начни с базовых задач?
Он хлопнул дверью. В подъезде послышались шаги, а потом — тишина. Тишина, которая не облегчала, а душила.
Через пять минут Наташа снова стояла у окна. Макс уже собирался в школу, надел рюкзак и сказал:
— Мам, а папа сегодня не будет нас забирать?
— Нет, Максюша. Папа занят. Я приду.
Макс кивнул. Он был взрослый не по возрасту. Ему было всего восемь, но он многое понимал.
Когда дверь за ним закрылась, Наташа села на табурет, обхватила лицо руками. В груди что-то горело. Не обида. Не злость. Что-то другое — как будто в ней самой началась маленькая революция.
Через два часа она собрала спортивную сумку. Пара сменных вещей, документы, зарядка. Потом набрала Ирину — старую подругу со школы. Та жила одна, в двухкомнатной квартире на Кутузовской.
— Ир, привет. Можно я приеду? С Максом. Ненадолго. Просто… Просто не могу больше.
Ответ был короткий:
— Конечно. Приезжайте.
Наташа взяла зонт, Макса — за руку, и они вышли в дождь. Пакеты были лёгкими, но сердце стучало, как будто она сбегала из плена. И в каком-то смысле — так и было.
***
У Иры было тепло. Настоящее, не от батарей. Наташа с Максом поселились в маленькой комнате с креслом, раскладушкой и ковром с турецким орнаментом. Макс поначалу всё спрашивал, когда они поедут домой, а потом — перестал.
— Слушай, ты не обижайся, но я в шоке, — сказала Ира вечером, когда Макс уже уснул. — Ты столько терпела. Я тебя помню другой. Наташа-с-огнём. Наташа-художник. Ты куда делась?
Наташа улыбнулась через усталость:
— Я не делась. Я притворялась, что меня нет. Чтобы «в семье был мир».
— А теперь?
— А теперь я хочу вспомнить, кто я. И как звучит мой голос.
На следующий день Ира устроила ей мини-кастинг. Принесла ноутбук, подключила к какому-то чату.
— Это моя знакомая из дизайн-студии. У них фрилансеры оформляют витрины, баннеры, всё в онлайне. Попробуешь?
Наташа взялась за работу с дрожью. Открыла Photoshop, который не трогала лет пять, разыскала старые скетчи. Через три дня прислали первый платёж — смешные полторы тысячи, но Наташа смотрела на них как на медаль за храбрость.
Пока Макс был в школе, она сидела за столом и рисовала. Когда он возвращался — играли в настолки, пекли блины, читали. Без крика. Без командного тона. И Наташа начинала чувствовать странное: жизнь без Славы… не страшная. Даже — тёплая.
Но через две недели пришло письмо. Из банка. Стандартный конверт, но внутри — удар.
«Уведомление о просрочке платежа. Кредит на сумму 312 000 рублей. Заёмщик: Иванова Наталья Сергеевна. Просрочка: 43 дня.«
— Что за… — прошептала она, перечитывая строки.
Она не брала кредит. Ни на что. Вообще.
Ира вошла с двумя чашками кофе, увидела лицо подруги.
— Что случилось?
— Он взял кредит. На меня. Я ничего не подписывала. Это подделка.
Ира выругалась так, как не позволяла себе даже в юности:
— Этот гад… Он это сделал, пока вы были вместе?
— Похоже, да. Где-то в марте. Я как раз тогда лежала с бронхитом…
Наташа тут же позвонила в банк. Там холодным голосом подтвердили: кредит оформлен онлайн, «с подтверждением через мобильное приложение», подпись «загружена вручную».
— Но я ничего не подписывала! Это не моя подпись!
— Вам нужно обратиться в полицию и оспорить оформление. Пока что вы являетесь должником.
Сердце стучало в ушах. Не от страха — от ярости. Он не только ушёл из их жизни, он ещё и воткнул ей нож в спину. Тихо. Сухо. Юридически.
В ту же ночь Наташа с Ирой сидели на кухне и составляли заявление. Наташа тряслась — не от сомнений, а от решимости.
— Ты уверена? — спросила Ира. — Это не просто жалоба. Это уголовка.
— Да. Он должен понять: я не фон. Я не его подпись. Я — человек. И я не отступлю.
Наутро она сдала заявление. А через три дня Слава ей позвонил.
— Наташ… Ты совсем с ума сошла? Что за бред ты подала в полицию?!
— Я? С ума? Ты украл мою подпись и 300 тысяч. Ты хоть понимаешь, насколько это мерзко?
— Это временно было! Просто деньги нужны были, бизнес не шёл. Я же всё выплачиваю! А ты — сразу в копы!
— Не смей больше со мной так разговаривать. Я не твоя собственность. Я человек. И теперь — свидетель по делу о мошенничестве.
Он долго молчал. Потом бросил:
— Ну и живи со своей подружкой. Посмотрим, на сколько тебя хватит.
— Посмотри, Слава. Но только издалека.
Наташа отключила телефон и медленно вдохнула. Это был не конец войны — но первая настоящая победа.
***
После заявления в полицию Слава замолчал на целую неделю. Наташа почти начала верить, что всё затихнет. Но ошибалась.
В пятницу вечером, когда она возвращалась с Максом из школы, у подъезда Иры стояла его машина. Серебристый седан, чуть покрытый пылью, с вмятиной на капоте — Наташа узнала его издалека. Слава вышел из машины в своём обычном виде — дорогая куртка, уверенный шаг, лицо, как будто весь мир ему должен.
— Мы поговорим, — бросил он, едва они приблизились. — Прямо сейчас.
Макс испуганно прижался к матери. Наташа накрыла его руку своей.
— Макс, поднимись к тёте Ире. Скажи, что я скоро.
Он медлил, но послушался.
Слава отошёл в сторону. Дождь только что закончился, воздух был влажный, пахло листьями и городом.
— Ты что творишь вообще? — начал он, понижая голос, но в нём дрожала ярость. — Устроила сцену, теперь полиция, заявления… Мы же взрослые люди!
— Именно. И взрослые люди не воруют чужие данные, не подделывают подписи. Ты думал, я промолчу?
— Да не подделывал я ничего! Просто… воспользовался, ну, удобно было. Ты же не против? Всё равно я плачу.
— Я против, Слава. Ты забрал у меня право даже знать. И ты до сих пор не извинился. Ты даже не осознал, что сделал.
Он посмотрел на неё — как на чужую. Не врага. Не любимую. Не мать своего сына. Просто — помеху.
— Я всё тащил на себе. Ты сидела дома, ничего не делала. А теперь — героиня. Бунтарка. Молодец. Только кто тебя теперь потащит, Наташа? Ира? Ты думаешь, она не устанет? А ты? Ты надолго так?
— Я не «сидела дома». Я строила твой уют. Готовила, стирала, лечила, делала уроки с сыном, держала на себе всё, что тебе казалось «само собой».
Он хмыкнул:
— Ну теперь-то у тебя новый геройский статус. И что дальше?
— Дальше — свобода. Я снова рисую. Я снова зарабатываю. Я сама подала заявление. Я защищаю себя. Это уже не та Наташа, которой ты щёлкал пальцами.
Слава опустил глаза. Молчал. Потом резко поднял взгляд:
— А Макс? Ты подумала о нём? Ты отца отбираешь!
Наташа медленно кивнула:
— Я не отбираю. Ты сам ушёл. Тебе был важнее телефон, чем его первый рисунок. Ты не знаешь, какой у него любимый предмет. Ты не звонишь ему. Только пишешь мне: «забери его в пятницу». Так что не ври себе.
Он шагнул ближе:
— Вернись. Мы всё начнём заново. Без истерик. Без глупостей. Я готов меняться.
Она посмотрела на него. И увидела — испуг. Не за неё. За себя. За потерю контроля.
— Я не хочу, чтобы ты менялся ради меня. Ты уже не видишь меня. И я не хочу снова стать тем, что ты стирал с себя, как пыль с пиджака.
— То есть всё? Вот так?
— Да. Вот так. Без истерик. Без глупостей. Просто — точка.
Он стоял, словно потерявший равновесие. Потом махнул рукой и ушёл.
Наташа вернулась домой. Макс рисовал что-то за столом. Посмотрел на неё:
— Мам, всё нормально?
Она кивнула:
— Всё лучше, чем раньше.
Той ночью она впервые за месяц спала спокойно.
***
Прошёл месяц. Наташа переехала.
Не к Ире — та предложила остаться, но Наташа чувствовала, что пришло время иметь своё пространство. Нашлась крошечная однушка на окраине: старые обои, скрипучие полы, видавшая виды плита. Но на кухне было окно — большое, с видом на двор, где в ветвях старой липы поселились воробьи.
— Мам, а тут мы будем жить долго? — спросил Макс в первую ночь.
— Пока нам тут хорошо, Максюша. А потом — как захочется.
Он кивнул и, кажется, впервые за долгое время уснул, не попросив читать сказку — просто прижался к подушке и выдохнул.
На новом месте всё шло медленно, но уверенно. Наташа оформляла витрины для онлайн-магазинов, делала баннеры для мероприятий, потом к ней обратились с первым заказом на упаковку для косметики. Работа не сыпалась градом — но была. Денег хватало, чтобы платить за квартиру, еду и иногда — на пиццу в выходные.
Слава больше не звонил. Иногда присылал короткие сообщения о Максе: «У него завтра тренировка, не забудь кроссовки», или «Дал ему свой старый рюкзак, вроде доволен». Но никаких «вернись», никаких «без тебя не могу».
Однажды Наташа всё-таки получила письмо. Настоящее. В конверте, от руки. Она не сразу узнала почерк.
«Наташа,
я не умею писать такие письма. Раньше думал, что слова — это ерунда. Главное — дело.
Теперь понимаю: дел у меня было много. А чувств — ноль.
Ты права: я не видел тебя. Не слышал. Не ценил.
Мне стыдно.
Не прошу вернуться. Не прошу прощения. Просто… Если когда-то ты захочешь поговорить — я рядом.
Слава.»
Наташа читала, не моргая. Сложила письмо аккуратно, положила в ящик стола. Не из-за боли. Из уважения к себе. Она не злилась. Просто — не хотела назад.
***
Прошло ещё немного времени. Они с Максом гуляли в парке. Листья хрустели под ногами. Он бежал вперёд, махал руками, кричал: — Мам, смотри, жёлтые как солнце!
Наташа засмеялась — по-настоящему, громко, легко. И вдруг он подошёл, взял её за руку и спросил:
— Мам, а ты счастливая теперь?
Она присела, обняла его и тихо ответила:
— Да. Потому что ты рядом. Потому что я снова могу смеяться. Потому что я снова знаю, кто я.
А вечером, когда Макс заснул, она включила ноутбук, открыла чистый документ и написала заголовок:
«А теперь, Славочка, попробуй жить без меня».
И впервые эта фраза не звучала как упрёк. Это была история. Её история. История женщины, которая перестала молчать.
Первая любовь