Кать, я по поводу субботы, — начал Андрей, входя на кухню. Он остановился посреди комнаты, нарочито небрежно оперевшись о дверной косяк. Этот жест, который должен был выглядеть расслабленным, выдавал его с головой. Так он всегда начинал этот разговор. Раз в три месяца. Перед приездом мамы.
Катя не отрывала взгляда от экрана планшета, лишь медленно провела пальцем по стеклу, пролистывая какую-то статью о скандинавском дизайне. Вечерний свет падал на её лицо, делая его спокойным, почти безмятежным. Она не произнесла ни слова, давая ему возможность самому развить мысль. Она знала, что последует дальше, наизусть, как заученную роль в паршивом спектакле.
— Мама звонила, подтвердила. Будет к трём, — продолжил он, видя, что его намёк остался без внимания. — Я просто подумал… может, в этот раз сделаем всё идеально? Помнишь, как в прошлый раз она заметила пыль на верхних полках в гостиной?
Он сказал это мягко, почти извиняющимся тоном, будто они оба были жертвами невероятной наблюдательности Тамары Игоревны. Будто не он сам потом ходил с кислой миной весь вечер, а Катя, убившая на эту уборку весь предыдущий день, не чувствовала себя оплёванной.
Катя, наконец, подняла на него глаза. Взгляд был чистым, ясным, без тени привычного раздражения.
— Помню, — ровно сказала она. — Ты хочешь, чтобы в этот раз на полках не было пыли. Я тебя поняла.
Такое простое и быстрое согласие сбило Андрея с толку. Обычно на этом этапе начинались препирательства. Он уже приготовился к упрёкам и защитной речи о том, как сильно она устаёт.
— Ну да… и ещё, — осмелев, продолжил он. — Салат. Тот, с курицей. Может, попробуешь другой соус? А то в прошлый раз он был… ну, немного пресноват. Для мамы.
— Пресноват, — как эхо, повторила Катя. Она отложила планшет на стол и сложила руки на груди. Её поза изменилась, стала более собранной, внимательной. Словно она была студенткой на лекции, боясь упустить важную деталь. — Хорошо. Другой соус. Что-то ещё? Давай сразу всё обсудим, чтобы я ничего не упустила.
Андрей почувствовал себя неловко. Этот деловой тон был ему непривычен. Он ожидал эмоций, спора, чего угодно, но не этого холодного конструктива.
— Да нет, в целом-то всё всегда хорошо… Просто… — он запнулся, подбирая слова. — Просто хочется, чтобы мама приехала и отдохнула душой. Чтобы видела, что у её сына всё в полном порядке. Чтобы её ничего не расстраивало. Она же у меня одна. Она заслуживает самого лучшего.
Вот она. Ключевая фраза. Та самая, которую он произносил каждый раз, как универсальное заклинание, оправдывающее любые требования и любую критику.
— Самого лучшего, — медленно, почти по слогам, произнесла Катя. Её губы тронула едва заметная, странная улыбка. — Вот это очень важное уточнение, Андрей. Спасибо, что ты это сказал. А то я всегда пыталась сделать просто «хорошо». А нужно, оказывается, «самое лучшее».
— Ну конечно! — обрадовался он, решив, что она наконец-то поняла его правильно. — Именно! Чтобы как в лучшем доме! Чтобы и чистота была идеальная, и еда — как из ресторана. Чтобы она видела, что я не ошибся, что у меня жена — золото!
Он подошёл и обнял её за плечи, чувствуя себя победителем в несостоявшейся битве. Он добился своего без скандала. Катя стояла в его объятиях, прямая и неподвижная, как статуя. Её руки были опущены вдоль тела. Она смотрела куда-то сквозь него, на стену, и улыбка на её лице стала шире, но не теплее. Наоборот, в уголках её губ появилось что-то острое, хищное.
— Не волнуйся, дорогой, — сказала она тихо, но отчётливо. — В этот раз всё будет именно так. Твоя мама получит самое лучшее. Я тебе это обещаю. Она будет абсолютно, совершенно всем довольна.
Суббота наступила с неотвратимостью приговора. Андрей, заехав по дороге домой за пышным букетом астр для матери, вошёл в квартиру около двух часов дня. Он был готов ко всему: к запаху хлорки, выбивающему слезу, к гудению пылесоса, к виду измотанной, но покорной Кати в старом халате, мечущейся между плитой и раковиной. Он был готов войти, повесить куртку и снисходительно сказать: «Ну, как ты тут, боец? Помощь нужна?», прекрасно зная, что помощь уже не понадобится.
Но квартира встретила его оглушающей, плотной тишиной. Отсутствие привычного хаоса было настолько явным, что ощущалось почти физически. Пахло не едой и чистящими средствами. Пахло как в фойе дорогого отеля — смесь цветочного диффузора, полироли для мебели и чего-то неуловимо-стерильного. Воздух был прохладным и совершенно безжизненным.
Он прошёл в гостиную. Катя сидела в кресле. На ней было элегантное домашнее платье из тёмно-зелёного шёлка, волосы были уложены мягкими волнами, на лице — лёгкий макияж. Она неторопливо читала книгу в твёрдом переплёте, а рядом с ней на столике стояла чашка с дымящимся кофе. Она подняла на него глаза, и в них не было ни тени усталости или паники. Только спокойное, выжидательное любопытство.
— Привет, — сказала она, словно он вернулся с обычной прогулки, а не за час до начала ежеквартальной инспекции.
Андрей замер на пороге, его мозг отчаянно пытался сопоставить картину с реальностью. Букет в его руке вдруг показался нелепым и чужеродным в этой стерильной обстановке.
— Что… происходит? — спросил он, обводя взглядом комнату. Паркет блестел. Ни пылинки. Ни единого лишнего предмета.
— Ничего не происходит, — Катя отпила кофе. — Я отдыхаю. Скоро приедет твоя мама, нужно встретить её свежей и отдохнувшей. Разве не так?
— Свежей? — его голос начал набирать панические нотки. — Катя, а ужин? Уборка? Мама будет через час! Ты что, ничего не делала? Ты забыла?
Он, не дожидаясь ответа, ринулся на кухню. И там его ждал второй удар. Кухня сияла. Столешницы были пусты и натёрты до зеркального блеска. Плита — холодная и девственно чистая. Он дёрнул на себя дверцу духовки. Внутри было темно и пусто. В раковине не было ни единой тарелки.
— Кать! — его голос сорвался на крик. Он вернулся в гостиную, его лицо исказилось от смеси гнева и страха. — Это что за шутки? Ты решила устроить мне бойкот? Прямо перед приездом мамы?
— Успокойся, Андрей, — она перелистнула страницу книги, даже не посмотрев на него. — Я же сказала тебе, что обо всём позаботилась. Я пообещала, что твоя мама получит самое лучшее. И я сдержала слово.
— Как ты позаботилась?! — он почти задыхался. — В холодильнике мышь повесилась! В духовке можно спать! Чем мы будем её кормить? Бутербродами? Ты хоть представляешь, что она скажет? Что она обо мне подумает?!
Он ходил по комнате из угла в угол, как зверь в клетке. Его бесило всё: её спокойствие, это дурацкое шёлковое платье, запах чужого парфюма в его доме. Он чувствовал, что теряет контроль, что привычный, выстроенный им мир рушится на глазах. Она же просто наблюдала за ним с лёгкой, едва уловимой усмешкой, будто смотрела занимательный фильм.
— Андрей, сядь. Выпей воды. Ты портишь себе цвет лица, — её тон был абсолютно серьёзным, но именно это и выводило его из себя окончательно.
— Да я сейчас… — начал он, шагнув к ней, чтобы вырвать эту проклятую книгу из её рук и заставить её посмотреть ему в глаза.
И в этот самый момент, на пике его ярости, квартиру пронзил резкий, требовательный звонок в дверь. Короткий. Уверенный. Это могла быть только она.
Андрей застыл на полпути. Он посмотрел на Катю, потом на входную дверь, и ледяной пот выступил у него на лбу. Он попал в ловушку. И дверь в эту ловушку только что открылась.
— Открой, Андрей. Это твоя мама, — голос Кати был ровным и спокойным, но в нём прозвучала нотка, похожая на приказ.
Андрей, словно сомнамбула, двинулся к двери. Каждый шаг отдавался гулким эхом в его голове. Он механически повернул ключ, распахнул дверь и попытался натянуть на лицо подобие радушной улыбки. На пороге стояла Тамара Игоревна — подтянутая, в идеально отглаженном бежевом пальто, с укладкой волосок к волоску. Её пронзительные, умные глаза моментально оценили бледность сына и напряжённую позу.
— Здравствуй, сынок, — она протянула ему руку в тонкой кожаной перчатке не для поцелуя, а для того, чтобы он взял у неё сумку. — Что-то ты неважно выглядишь. Не заболел?
— Здравствуй, мама. Всё в порядке, просто… устал, — пробормотал он, забирая элегантную, но увесистую сумку.
Тамара Игоревна вошла в прихожую и замерла. Её взгляд скользнул по зеркалу без единого пятнышка, по сияющему полу, по идеальному порядку. Она сделала несколько шагов вглубь квартиры, и её ноздри чуть дрогнули, уловив незнакомый, холодный аромат. Это не был запах дома. Это был запах услуги.
— Как у вас… стерильно, — произнесла она, и это не было комплиментом. Это был вопрос, облачённый в констатацию факта. Она провела пальцем в перчатке по раме картины в коридоре. Палец остался идеально чистым. На её лице не отразилось ни удивления, ни радости. Только лёгкое, почти незаметное напряжение в уголках губ.
В этот момент из гостиной вышла Катя. Её вид окончательно разрушил ожидания Тамары Игоревны. Никакого передника, ни раскрасневшегося от кухонного жара лица. Элегантное платье, спокойная улыбка хозяйки салона, а не невестки, ждущей свекровь.
— Тамара Игоревна, здравствуйте. Рада вас видеть, — Катя подошла и легко коснулась её руки. — Проходите, располагайтесь. Андрей, помоги маме.
Они прошли в гостиную. Идеально взбитые подушки на диване, стеклянный столик, отполированный до такой степени, что в нём отражалась люстра. И посреди этого великолепия — женщина в серой униформе, которая методично, без единого лишнего движения, протирала специальной салфеткой экран телевизора. Она работала молча и эффективно, словно была частью интерьера.
Тамара Игоревна остановилась и уставилась на незнакомку. Андрей застыл рядом, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног.
— Катя, а это?.. — начал он, но голос его предательски дрогнул.
— Ах, это Светлана, — беззаботно пояснила Катя, следуя за их взглядами. — Я решила, что раз уж мы ждём такую дорогую гостью, то чистота должна быть не просто хорошей, а профессиональной. Чтобы ни одна пылинка не омрачила вам визит.
Она улыбалась прямо и открыто, сначала свекрови, потом мужу. И в этой улыбке не было ничего, кроме убийственной логики. Аромат, доносившийся с кухни, стал сильнее — сложный, многослойный, дразнящий. Это был запах запечённых трав, сливочного соуса и чего-то мясного. Он манил и одновременно пугал своей чужеродностью.
— А чем это так… изысканно пахнет? — Тамара Игоревна перевела свой цепкий взгляд в сторону кухни. — Неужели ты, Катюша, решила освоить французскую кухню?
— Я? Что вы, Тамара Игоревна, куда мне, — Катя усмехнулась. — Пойдёмте, я вам всё покажу.
Она повела их на кухню, как на экскурсию. Андрей плёлся сзади, чувствуя себя осуждённым, которого ведут на оглашение приговора. На сияющей кухне, в белоснежном кителе и высоком колпаке, хозяйничал незнакомый мужчина лет сорока. Он сосредоточенно поливал соусом что-то на тарелке, его движения были точными и отточенными, как у хирурга.
Андрей и Тамара Игоревна замерли на пороге. Это был финал. Контрольный выстрел.
— Катя… что всё это значит? — выдохнул Андрей. Его лицо было белым как полотно.
Катя повернулась к нему. Её глаза были холодными и ясными. Она смотрела прямо на него, игнорируя застывшую в шоке свекровь.
— Ты же сам сказал, что твоя мама заслуживает самого лучшего, а не моих кривых рук! Вот я и наняла ей профессионалов! Счёт за услуги клининга и повара я тебе перешлю!
— А это кто ещё?..
— Это Елена из кейтерингового агентства, — она кивнула на женщину-повара, которая, не обращая на них внимания, продолжила свою работу. — Я решила, что твоя мама достойна ресторанного уровня, а не моей любительской стряпни. Так что расслабься, дорогой. Всё оплачено. Точнее, будет оплачено. Тобой. Поскольку гостья — твоя.
Воздух на кухне стал плотным, вязким. Неловкость была настолько материальной, что, казалось, её можно потрогать. Мужчина-повар, невозмутимый профессионал, с лёгким стуком поставил на рабочую поверхность две фарфоровые тарелки с готовым блюдом, напоминавшим произведение искусства. Он работал в эпицентре назревающего урагана, но его мир состоял лишь из соусов, температур и времени подачи.
Первой оцепенение сбросила Тамара Игоревна. Она медленно, с подчёркнутым достоинством, отвернулась от повара, словно его и не существовало. Её взгляд, холодный и острый, как скальпель, впился в Катю.
— Ты считаешь меня настолько невыносимой, — произнесла она тихо, но каждое слово било наотмашь, — что для моего приёма требуется нанимать целый штат прислуги? Это должно было быть комплиментом или публичным унижением?
Андрей, наконец, обрёл голос. Он шагнул вперёд, заслоняя собой мать, принимая на себя роль защитника.
— Катя, это жестоко. Это просто чудовищно жестоко. Устроить такой спектакль… Ты могла просто поговорить со мной, если тебя что-то не устраивало. Зачем этот цирк? Чтобы унизить меня перед мамой? Чтобы показать, какой я никчёмный муж, который не может обеспечить жене помощь?
Катя смотрела на него без гнева, без обиды. Её лицо было маской спокойного исследователя, изучающего повадки странных, предсказуемых существ.
— Поговорить? — она слегка наклонила голову. — Андрей, мы говорим об этом уже пять лет. Каждый раз перед приездом твоей мамы. Разве не ты передавал мне её слова о том, что мой яблочный пирог слишком сухой, а тесто клёклое? Это было три месяца назад. Ты тогда сказал, что она просто переживает, чтобы я стала лучше.
Она перевела взгляд на Тамару Игоревну, которая от такой прямоты слегка вздрогнула. — А полгода назад, помните, вы заметили, что цвет скатерти не гармонирует с салфетками? И Андрей потом целый вечер убеждал меня, что у вас безупречный вкус и к вашему мнению стоит прислушиваться. А год назад был разговор о том, что я недостаточно тщательно отбиваю мясо, и оно получается жёстким.
Она говорила ровно, безэмоционально, перечисляя факты, как бухгалтер зачитывает годовой отчёт. Каждый пункт был маленьким, но точным уколом, направленным в самые больные точки их семейной системы. Андрей бледнел с каждой фразой. Он не мог ничего отрицать, потому что всё это было правдой. Он был тем самым почтальоном, который исправно доставлял ядовитые послания.
— Я слушала, — продолжала Катя, вновь обращаясь к мужу. — Я очень долго и внимательно слушала. И я поняла. Я никогда не смогу сделать «самое лучшее». Мои руки, как ты выразился, всегда будут для неё «кривыми». Моя еда — «любительской стряпнёй». Моя уборка — поводом для критики. Я не могу дать ей то, чего она заслуживает. Но я могу это организовать.
В этот момент повар, будто по сигналу режиссёра, произнёс своим баритоном:
— Мадам, месье, ужин готов к подаче. Телячьи медальоны под грибным соусом и спаржа на пару.
Эта фраза, произнесённая в накалённой до предела атмосфере, прозвучала как издевательство.
— Я нашла выход, — Катя проигнорировала повара и сделала шаг к ним. Её голос стал тише, но твёрже. — Я просто устранила себя из этого уравнения. Я убрала слабое звено — себя. Теперь твоя мама получает идеальный сервис, а ты — спокойствие за её душевный комфорт. Все в выигрыше.
— Ты ненормальная! — выкрикнул Андрей. Это был крик отчаяния, крик человека, чей мир перевернули с ног на голову.
— Наоборот. Я впервые за много лет поступила абсолютно логично, — отрезала Катя. Она обошла их, направляясь к выходу из кухни. — И это не разовый аттракцион невиданной щедрости, Андрей. Это новый стандарт. Теперь каждый визит твоей мамы будет проходить именно так. Профессиональная уборка. Профессиональный повар. Счёт, как я уже сказала, я буду пересылать тебе. Я больше не буду участвовать в этом. Ни в роли прислуги, ни в роли девочки для битья.
Она остановилась в дверях и обернулась. В гостиной женщина из клининга уже собирала свои вещи.
— Ужин подан. Прошу к столу. Наслаждайтесь самым лучшим. Вы оба это заслужили.
С этими словами она прошла в гостиную, взяла со столика свою книгу и чашку с остывшим кофе и молча удалилась в спальню. Без хлопанья дверью. Без слёз. Просто ушла, оставив их двоих посреди сияющей чистотой кухни, рядом с безупречно сервированными блюдами. Андрей и Тамара Игоревна стояли наедине со своим гневом, посреди идеального ужина, который никто из них уже не сможет проглотить. Старый мир, где их слово было законом, а Катино унижение — нормой, только что с оглушительным треском рухнул. И на его обломках они остались одни…
Ты же всегда молчала! — муж не ожидал, что его жена однажды соберёт чемодан и уйдёт навсегда