— Инга звонила. У неё опять проблемы. Нужно…
Анатолий бросил телефон на диван с таким видом, будто тот обжёг ему пальцы. Он посмотрел на жену. Светлана не подняла головы от книги, её палец медленно скользил по строке, и это неторопливое, отрешённое движение бесило его больше, чем мог бы взбесить открытый скандал. Воздух в комнате, до этого момента спокойный и неподвижный, начал густеть, наполняясь предчувствием неизбежного.
— Света, ты вообще слышишь меня?
Она перевернула страницу. Шорох бумаги прозвучал оглушительно.
— Слышу. Мой ответ — нет.
Он завёлся мгновенно, как старый мотор, которому достаточно одной искры. Его лицо начало наливаться тяжёлой, нездоровой краснотой. Он шагнул к дивану, встал над ней, пытаясь своим телом, своим присутствием пробить ту ледяную стену безразличия, которую она возвела вокруг себя.
— Что значит «нет»? Ты даже не выслушала, что случилось! Это моя сестра. Родная сестра. Мы не можем просто так отвернуться, мы должны помочь.
И только тогда Светлана медленно закрыла книгу, аккуратно заложив страницу уголком. Она подняла на него глаза. В её взгляде не было ни злости, ни обиды, ни сочувствия. Только холодная, кристально чистая констатация факта, как в отчёте патологоанатома.
— Мы уже помогли, Толя. Помогли так, как не всякие родственники помогают. Мы дали ей полмиллиона рублей. Твои родители, чтобы купить свою первую кооперативную квартиру, заняли у всей родни в три раза меньше, если пересчитать на сегодняшние деньги. Мы отдали ей сумму, на которую можно было купить машину. Мы закрыли все её долги, чтобы она могла спать спокойно.
Она говорила ровным, почти механическим голосом, будто зачитывала финансовый отчёт. Каждое слово было точным и выверенным, без единой эмоциональной примеси. Анатолий почувствовал, как его собственная праведная ярость начинает вязнуть в этом спокойствии.
— Ну и что? Это были её проблемы! Мы семья!
— Семья? — Светлана чуть заметно усмехнулась, одними уголками губ. — Я вчера была в торговом центре, хотела купить себе кофе. И увидела её. Твою сестру. Она стояла у выхода и с кем-то оживлённо болтала по телефону. Смеялась. Знаешь, таким счастливым, заливистым смехом человека, у которого в жизни нет никаких проблем.
Она сделала паузу, давая мужу возможность представить эту картину.
— Я не собиралась подслушивать. Просто так получилось, что я проходила мимо как раз в тот момент, когда она громко, чтобы её подруга на том конце провода точно расслышала, произнесла фразу. Я её запомнила дословно. «Да какие полмиллиона, Ленка, не смеши меня! Это не помощь, это так, подачка. У них этих денег куры не клюют. Они вообще обязаны были это сделать, я же не чужой человек».
Светлана смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда. Она не обвиняла. Она просто передавала информацию, как телеграфный аппарат. Холодно. Беспристрастно.
Анатолий побагровел. Он открыл рот, закрыл его, снова открыл. Он почувствовал, как земля уходит из-под ног. Его мир, где он был благородным спасителем, а его сестра — несчастной жертвой обстоятельств, треснул по швам.
— Ты… ты всё не так поняла! Она не это имела в виду! Может, она просто хвасталась перед подругой, ну, знаешь, как это бывает у женщин… Просто ляпнула, не подумав!
— Она подумала, Толя. Она всё прекрасно подумала, — отрезала Светлана, и в её голосе впервые прорезались стальные нотки. — Она подумала и решила, что наши деньги, которые мы с тобой зарабатывали, отказывая себе в отпуске, — это пыль. Что наше желание помочь — это не добрый жест, а её законное право. Что мы — просто кошелёк, который можно и нужно трясти. В тот момент, когда я услышала слово «подачка», для меня твоя сестра Инга закончилась. Как человек, которому нужна помощь. Как член семьи, которому мы что-то должны. Всё. Финал.
Анатолий смотрел на неё, и ему казалось, что между ними в воздухе застыл стеклянный осколок — острый, невидимый и смертельно опасный. Её слова не просто обидели его, они выбили почву из-под ног, разрушили ту простую и понятную картину мира, в которой он был благородным старшим братом, а она — понимающей женой. Он попытался собрать осколки этой картины, склеить их привычными доводами.
— Ты не могла слышать правильно. Может, там музыка играла, шум… Да мало ли что! Ты выхватила одну фразу из контекста и построила на ней целую теорию заговора! Она моя сестра, Света! Она бы никогда так не сказала. Не про нас.
Он говорил быстро, сбивчиво, перескакивая с одного аргумента на другой, словно пытался забросать её словами, не дать ей вставить своё холодное, режущее «но».
— Ей было стыдно! Стыдно признаться подруге, что она в такой яме, что брат с женой её вытаскивают. Вот она и сделала хорошую мину при плохой игре. Изобразила, что всё под контролем, что для неё это не деньги. Это же элементарная психология! Ты, как женщина, должна это понимать!
— Нет! Нет! И ещё раз нет! Мы твоей сестре больше ни денег не дадим, ни к нам не пустим! Раз мы такие плохие для неё после всей оказанной её помощи, то сама теперь пусть разбирается со своими проблемами!
— Да почему же мы для неё плохие, просто… Просто она так выделывается! Ты же её знаешь прекрасно, просто она вот такая и не может быть другой! А ты её просто невзлюбила вот и всё!
Светлана молчала. Она не кивала, не качала головой, не спорила. Она просто смотрела на него, и в этом взгляде он с ужасом читал не только отсутствие понимания, но и полное отсутствие интереса к его оправданиям. Его слова не достигали цели, они отскакивали от её спокойствия, как горох от стены. Ему стало страшно. Он перешёл к последнему, самому сильному, как ему казалось, аргументу.
— Ты просто хочешь поссорить меня с ней. С моей единственной сестрой. Тебе всегда не нравилось, что мы близки. Ты используешь любой повод, чтобы вбить клин между нами.
Он ожидал чего угодно: ответных обвинений, крика, спора. Но Светлана не сказала ни слова. Она медленно, с какой-то пугающей грацией, встала. Обошла его, не коснувшись, и направилась к письменному столу в углу комнаты. Её движения были выверенными и точными, как у хирурга, готовящегося к операции. Он замолчал на полуслове, наблюдая за ней.
Она выдвинула верхний ящик стола. Раздался тихий, сухой щелчок. Достала идеально чистый лист белой бумаги формата А4. Положила его на тёмную поверхность столешницы. Затем взяла тяжёлую, дорогую ручку — его подарок на годовщину. Щелчок колпачка прозвучал в тишине комнаты как выстрел.
Анатолий стоял и смотрел, ничего не понимая. Что она делает? Пишет ему записку? Список продуктов?
Светлана начала писать. Её рука двигалась быстро и уверенно, без единой помарки. Ровные строки ложились на бумагу с лёгким, едва слышным шелестом. Она не раздумывала над формулировками, текст рождался у неё в голове мгновенно, уже готовый и отточенный. Это длилось не больше минуты.
Закончив, она аккуратно поставила дату и подпись. Затем развернулась и подошла к нему. Она не протянула ему лист, а просто держала его перед собой, давая прочитать. Это была не записка. Это была долговая расписка.
«Я, Фролова Инга Анатольевна, … получила в качестве денежного займа от гражданки Ивановой Светланы Викторовны сумму в размере 500 000 (пятьсот тысяч) рублей 00 копеек. Обязуюсь вернуть всю сумму в срок до… с начислением процентов за пользование денежными средствами в размере ставки рефинансирования ЦБ РФ на момент возврата».
Анатолий читал и чувствовал, как холодеют его руки. Каждое слово на этом листе было ударом молотка по гвоздям, вбиваемым в крышку гроба его семейных отношений.
— Хорошо, — сказала Светлана всё тем же ровным голосом, в котором не было ничего, кроме деловой констатации. — Раз это была не помощь, значит, это был долг. Логично?
Она вложила лист ему в руку. Бумага показалась ледяной.
— Передай ей. Пусть подпишет. И пусть начнёт возвращать. А если не подпишет… — она сделала короткую паузу, глядя ему прямо в зрачки, — я найду способ, как содрать с неё эти деньги, я не буду бегать по судам. Я просто передам этот долг коллекторскому агентству. У меня есть хороший знакомый, который поможет оформить всё быстро. А уж они ей очень доходчиво, без всякой психологии, объяснят разницу между помощью и подачкой.
Лист бумаги в руке Анатолия казался тяжелее камня. Он не решался ни сжечь его, ни отдать сестре. Этот документ был не просто долговой распиской, он был материальным воплощением конца его прежней жизни, где он мог быть одновременно и хорошим мужем, и заботливым братом. Светлана заставила его выбирать, и сам факт этого выбора был для него предательством. Он просидел в кресле почти час, тупо глядя в стену, пока наконец не нащупал на диване телефон. Он не мог отдать эту бумагу. Он должен был всё исправить. Он вызовет Ингу, поговорит с ней, заставит её понять, как она была неправа. Она извинится перед Светланой, и всё вернётся на свои места. Эта наивная надежда была единственным, что удерживало его от паники.
— Инга, приезжай. Поговорить надо. Серьёзно, — его голос в трубке звучал глухо и неестественно.
Инга приехала через сорок минут. Впорхнула в квартиру в новом бежевом пальто, весело звякнув ключами от машины, которую она положила на тумбочку в прихожей. Она была в отличном настроении, на её губах играла беззаботная улыбка. Она не выглядела как человек, которого вызвали на серьёзный разговор. Она выглядела как человек, который приехал в гости выпить чаю и поделиться последними новостями.
— Ну, что у вас тут за семейный совет? — бросила она, проходя в комнату. — Опять твоя Света чем-то недовольна?
Светлана, сидевшая в кресле с той же книгой в руках, даже не шелохнулась. Она просто присутствовала в комнате, как предмет мебели, как молчаливый наблюдатель. Анатолий встал ей навстречу, пытаясь изобразить на лице строгость.
— Инга, сядь. Дело не в Свете. Дело в тебе.
Инга картинно вскинула брови и опустилась на край дивана, положив ногу на ногу.
— Ого, как официально. Что я опять натворила? Денег больше не просила, долгов у меня нет, благодаря вам. Кстати, спасибо ещё раз, я как раз хотела заехать.
Она произнесла это легко, между делом, словно благодарила за переданную солонку за столом. Анатолий почувствовал, как внутри у него всё сжалось. Он посмотрел на Светлану, но та по-прежнему была непроницаема. Он откашлялся.
— Инга… Нам стало известно… В общем, Светлана слышала твой разговор. С подругой. Про нас. Про деньги. А тут ты ещё мне позвонила…
Улыбка медленно сползла с лица Инги. Она перевела взгляд со смущённого лица брата на ледяную фигуру Светланы. В её глазах не было ни стыда, ни раскаяния. Только холодное, оценивающее любопытство, а за ним — вспыхнувшее раздражение.
— А, так вот оно что. Подслушивать теперь модно стало?
— Я не подслушивала, я проходила мимо, — ровным голосом произнесла Светлана, впервые за вечер подав голос.
Инга презрительно фыркнула и снова повернулась к брату, полностью игнорируя его жену.
— Толя, ты будешь слушать её бредни? Я ляпнула что-то подружке, чтобы не выглядеть полной неудачницей! И что теперь? Она будет мне каждое слово в вину ставить? Я должна была в ногах у неё валяться и руки целовать за то, что она соизволила разрешить тебе помочь родной сестре?
Именно в этот момент Светлана встала. Она подошла к журнальному столику, на котором всё это время лежал тот самый лист, и аккуратно положила его прямо перед Ингой. Расписка легла на тёмное дерево белым, вызывающим пятном.
Инга опустила глаза. Пробежала взглядом по строчкам. Секунду она молчала, а потом комнату наполнил её громкий, искренний смех. Она смеялась, откинувшись на спинку дивана, смеялась до тех пор, пока на глазах у неё не выступили крошечные слезинки. Анатолий стоял как громом поражённый.
— Ты серьёзно? — выдохнула Инга, взяв листок двумя пальцами, словно брезговала к нему прикасаться. — Долговая расписка? С процентами? Светочка, ты не перетрудилась, пока это сочиняла? — она повернулась к брату. — Толя, ты видишь, что она делает? Она пытается нас поссорить! Она хочет разрушить нашу семью! Она заставляет тебя выбирать!
Она бросила бумагу обратно на стол. Её лицо исказилось от гнева. Она перешла на крик, обращаясь исключительно к Анатолию.
— Я ничего подписывать не буду! Это просто смешно! Ты позволишь ей так унижать меня? Свою сестру? Из-за денег, которые для вас вообще ничего не значат?!
Анатолий открыл рот, чтобы что-то сказать, чтобы призвать всех к миру, чтобы найти компромисс, но его опередила Светлана. Она сделала шаг вперёд, и её голос, негромкий, но твёрдый как сталь, разрезал воздух.
— Если ты это не подпишешь и не начнёшь отдавать нам деньги, то таких проблем себе наберёшь, что пожалеешь о том дне, когда брала у меня эти деньги, милая моя! И пожалеешь, что у тебя такой длинный язык, который позволяет тебя о нас так говорить, когда мы тебя выручаем постоянно! Так что, подписывай! Это для тебя лучший вариант сейчас!
Слова Светланы не были криком. Они прозвучали как три сухих удара молотка, забивающих гвозди. Инга замерла, и её лицо, до этого искажённое показным возмущением для брата, изменилось. Театральность слетела с него, как дешёвая маска, обнажив острую, злую и абсолютно трезвую ненависть. Она поняла, что игра окончена. Денег не будет. Наоборот, над ней нависла реальная, осязаемая угроза, оформленная на листе бумаги, который лежал на столе как надгробный камень на её надеждах.
Она сделала последнюю, отчаянную попытку, последнюю ставку в проигранной партии. Она полностью проигнорировала Анатолия, который стоял между ними бледной, беспомощной тенью. Весь её яд теперь был направлен на Светлану.
— Ты думаешь, ты победила? — прошипела Инга, сделав шаг к ней. Её голос был низким и полным яда. — Думаешь, если отняла у брата сестру, то заняла её место? Ты всегда была чужой. Пустышкой. Ты ему даже ребёнка родить не можешь, так хоть семью не отнимай, которая у него была до тебя! Ты просто расчётливая машина, которая вцепилась в него. Он бы с тобой давно развёлся, если бы не твоя мёртвая хватка. Ты его не любишь, ты им пользуешься!
Каждое слово было нацелено на то, чтобы ударить как можно больнее, чтобы спровоцировать, вывести из равновесия, заставить Анатолия наконец очнуться и защитить честь своей семьи, своей крови.
Анатолий дёрнулся, словно его ударили. Он открыл рот, чтобы остановить этот поток грязи, чтобы закричать на сестру, на жену, на весь мир. Но он не успел.
Светлана не удостоила Ингу ответом. Она даже не посмотрела на неё. Она молча обошла стол, взяла свой телефон, который лежал на комоде. Её движения были спокойными, почти ленивыми. Она разблокировала экран, её палец скользнул по списку контактов, остановился на имени «Дмитрий Сергеевич. Взыскания». И нажала кнопку вызова. А затем, глядя прямо на окаменевшее лицо Инги, она включила громкую связь.
Тишину в комнате разорвали длинные гудки. Инга и Анатолий замерли, как будто эти звуки были разрядами дефибриллятора, приложенными к их нервам.
— Алло, — раздался из динамика бодрый мужской голос.
— Дмитрий Сергеевич, добрый день. Это Иванова Светлана, — произнесла Светлана абсолютно ровным, деловым тоном, будто обсуждала поставку офисной мебели. — Мы с вами как-то говорили на корпоративе. Вы упоминали, что ваше агентство занимается взысканием долгов с физических лиц.
На том конце провода на секунду задумались.
— Светлана… Ах, да, припоминаю. Чем могу помочь?
— У меня есть долговое обязательство на сумму в пятьсот тысяч рублей. Должник — частное лицо. Я хотела бы уточнить условия продажи долга вашему агентству. Каков ваш процент? И какие документы от меня потребуются?
Инга смотрела на телефон, из которого лилась эта деловая, безжалостная речь, и её лицо превратилось в белую маску. Это не было угрозой. Это не было шантажом. Это было приведение приговора в исполнение. Прямо здесь и сейчас. Она увидела не просто жену брата, а безжалостного хищника, который хладнокровно отрезает ей все пути к отступлению.
В этот момент в ней что-то сломалось окончательно. Осознание полного и унизительного поражения было настолько сильным, что перекрыло даже ненависть. Она резко развернулась. Не говоря ни слова, она рванула в прихожую, схватила своё пальто, выхватила со звяканьем ключи с тумбочки. На секунду она обернулась. Её взгляд, полный бессильной ярости, в последний раз впился в лица тех, кто ещё минуту назад был её семьёй. Потом она рванула на себя входную дверь и исчезла.
В квартире стало тихо. Не звенело, не давило — воздух просто стал пустым. Анатолий медленно опустился в кресло. Он смотрел на жену, которая так же спокойно отключала звонок, не завершив разговор. Она положила телефон на стол и подняла на него глаза. В них не было ни триумфа, ни злорадства. Ничего. Пустота.
И в этой пустоте он с ужасом понял, что раскол произошёл. Окончательный. И трещина прошла не между ним и сестрой. Она прошла прямо через его сердце, отделив его от женщины, сидевшей напротив. Он смотрел на неё и не узнавал. Это была не его Света, не его жена, с которой он прожил десять лет. Перед ним сидела чужая, незнакомая, пугающе эффективная женщина, которая только что с хирургической точностью ампутировала часть его жизни, сочтя её нежизнеспособной. И он позволил ей это сделать…
— Ты обещал Кипр, а снова тащишь меня на дачу к свекрови! — не выдержала я, когда муж рассказывал о планах на отпуск