— Хватит меня тыкать каждой копейкой, Игорь! Я на свои траты, у тебя денег не прошу, я сама себе на это зарабатываю!

— Опять барахло? Лучше бы на еду потратила.

Фраза была брошена в спину, беззлобно, почти лениво, как бросают кость собаке. Игорь не счёл нужным даже повернуть голову. Его внимание было полностью поглощено мельтешением цветных пятен на огромном экране телевизора, где какие-то люди в дорогих костюмах яростно перекрикивали друг друга. Он полулежал на диване, заняв его целиком своим массивным, расслабленным телом — тело диванного божества, принимающего подношения и изрекающего истины, не требующие ответа.

Анна замерла на пороге гостиной. В каждой руке она держала по аккуратному бумажному пакету из магазина — не тяжёлые, почти невесомые. Но в этот момент они будто налились свинцом. Она почувствовала, как тонкие бумажные ручки врезаются в пальцы. Она не ответила. Не обернулась. Она просто стояла и смотрела на его затылок, на складку жира над воротником старой, выцветшей футболки.

Это была их традиция. Их маленький, уродливый вечерний ритуал. Она приходит с работы, уставшая, выжатая, но с маленькой покупкой для себя — новой блузкой, кремом для рук, книгой. Это было её лекарство от серости дней, её способ напомнить себе, что она не просто функция, не только «жена» и «сотрудник», но ещё и женщина. А он, её муж, встречал это лекарство своей порцией яда. Всегда одно и то же: презрительное фырканье, комментарий о бесполезности трат, намёк на её легкомыслие.

Раньше она пыталась спорить. Объясняла, что это её деньги, заработанные её трудом, что она имеет право. Потом она пыталась отшучиваться. Потом — игнорировать. Но яд, даже в малых дозах, имеет свойство накапливаться. И сегодня, стоя на этом самом месте, она вдруг с пугающей отчётливостью поняла, что её организм больше не в силах его перерабатывать. Предел был достигнут.

Она молча прошла мимо него. Её шаги по ламинату были тихими, но каждый отдавался в её голове гулким эхом. Она несла свои пакеты в спальню, как несут улики с места преступления. Преступления, в котором она была одновременно и жертвой, и обвиняемой. Он не проводил её взглядом. Для него этот эпизод был уже закончен, галочка поставлена, доминирование подтверждено. Можно было вернуться к более важным делам — например, к судьбам страны, которые решались в телевизоре.

Закрыв за собой дверь в спальню — не хлопнув, а притворив её плотно, до тихого щелчка замка, — Анна опустила пакеты на кровать. Она даже не заглянула внутрь. Радость от покупки, то тёплое предвкушение, с которым она выбирала себе новую вещь, было убито одной фразой. Убито окончательно и безвозвратно. Теперь в этих пакетах лежало не платье, а вещественное доказательство её унижения. Она села на край кровати и несколько минут просто смотрела в одну точку на стене. В её голове не было ни обиды, ни злости, ни желания плакать. Там воцарилась холодная, кристаллическая ясность. Мысль, которая зрела в ней месяцами, оформилась окончательно. Бухгалтерия должна быть честной. Что ж, сегодня вечером она проведёт аудит. Полный и беспощадный.

Спальня стала её оперативным штабом. Анна не стала разбирать пакеты, они так и остались лежать на кровати немым укором, свидетельством преступления, которого не было. Она переоделась из офисной блузки и юбки в простую домашнюю футболку и леггинсы. Это было не расслабление, а подготовка. Словно хирург, сменяющий уличную одежду на стерильный халат перед сложной операцией. Движения её были точными, экономными, лишёнными всякой суеты.

Она села за свой небольшой рабочий стол в углу, отодвинула стопку документов и открыла ноутбук. Экран ожил, бросив на её сосредоточенное лицо холодный, голубоватый свет. Из гостиной доносился приглушённый гул телевизора — там Игорь продолжал своё пассивное существование, не подозревая, что в нескольких метрах от него начинается тихая, но разрушительная революция.

Её пальцы привычно скользнули по клавиатуре. Логин, пароль. На экране открылся интерфейс онлайн-банка. Две карты. Одна — её личная, зарплатная, с которой она и делала свои «легкомысленные» покупки. Вторая — «общая», привязанная к счёту, который они когда-то договорились пополнять в равных долях для «нужд семьи». Вот только последние полгода её доля была единственной, что регулярно туда поступала, а «нужды семьи» странным образом сузились до личных нужд Игоря.

Она выбрала вторую карту. Выставила фильтр за последние три месяца. На экране побежала вниз бесконечная лента транзакций. Анна не всматривалась в каждую, она искала закономерности. Её взгляд, натренированный годами работы с отчётами и таблицами, выхватывал из потока цифр и названий ключевые маркеры. Она не морщилась, не вздыхала. Её лицо оставалось бесстрастным, словно она анализировала не бюджет собственной семьи, а финансовый отчёт чужой, обанкротившейся фирмы.

Она открыла пустой документ, разделив его на две колонки. Дата, назначение, сумма. И начала методично, строка за строкой, выписывать. Пальцы быстро и беззвучно стучали по клавишам, занося в таблицу сухие факты.

«Пополнение счёта «Stavka»». 1500 рублей. Через три дня ещё 2000. Ещё через неделю — 1000. Они складывались в уродливую, азартную гирлянду, протянувшуюся через все три месяца.

«Бар «Хмельной Гном»». Чек на 2800. Через неделю «Бар «Пивная Миля»», 3100. Бесконечные пятничные посиделки с друзьями, после которых он приходил домой и с порога начинал рассказывать, как устал за неделю и как ему необходимо расслабиться.

«Платёж Wargaming». 500 рублей. 1000 рублей. Ещё 500. Покупка виртуальных танков и золота для них. Реальные деньги, превращающиеся в пиксели на экране. В том самом экране, ради которого он был готов удавиться за каждую сотню, потраченную ею на реальный, осязаемый крем для лица.

Она работала около часа. Тщательно, без эмоций, как беспристрастная машина. Она не пропускала ничего: ни мелкие траты на доставку пиццы в обеденный перерыв, ни покупку сигарет втридорога в ночном ларьке. Каждая копейка, за которую он так яростно «тыкал» её, была учтена в его собственных тратах. Когда последняя транзакция была внесена в таблицу, она нажала кнопку «сумма». Ноутбук на мгновение задумался, а затем выдал итоговое число. Оно было не просто большим. Оно было оскорбительным.

Анна посмотрела на эту цифру. И впервые за весь вечер её губы тронула едва заметная, холодная усмешка. Она выделила таблицу, отформатировала её, сделав шрифт крупным и жирным, чтобы каждая цифра кричала со страницы. Затем нажала «Печать». Тишину комнаты нарушило тихое жужжание. Принтер, стоявший на полке, ожил и начал медленно, лист за листом, выплёвывать на лоток неопровержимые доказательства. Её счёт к оплате.

Она вышла из спальни с тремя листами в руке. Её походка была ровной и спокойной, не было ни малейшего намёка на ту дрожь, которая обычно предшествует скандалу. Она несла эти распечатки не как знамя войны, а как бухгалтер несёт годовой отчёт на подпись директору. Холодно и по-деловому.

Игорь всё так же полулежал на диване. Рядом с ним на кофейном столике уже стояла запотевшая бутылка пива и вазочка с солёными орешками. Он лениво щёлкал пультом, перескакивая с канала на канал в поисках чего-то ещё более оглушающего, чем политическое ток-шоу. Он почувствовал её приближение, но не повернулся, всем своим видом показывая, что её присутствие — не более чем фоновый шум.

Анна не сказала ни слова. Она подошла к столику и аккуратно положила три листа на свободное место, прямо между его бутылкой пива и пультом. Белые листы с чёрными строчками цифр легли на тёмное дерево стола как приговор.

Он оторвал взгляд от экрана, скользнул им по бумагам, затем перевёл на неё. В его глазах читалось ленивое раздражение. Его прервали.

— Что это? — процедил он, не скрывая своего недовольства.

— Это твой бюджет, — ровным голосом ответила Анна. Её спокойствие было неестественным, пугающим, как затишье перед бурей. — За три последних месяца. Я потратила час и проанализировала твои траты с нашей общей карты. Той самой, которую ты так любишь называть «семейной».

Игорь хмыкнул и взял верхний лист. Он ожидал увидеть какую-то женскую ерунду, список претензий, написанный от руки. Но вместо этого он увидел аккуратную, бездушную таблицу, как будто выгруженную из банковской программы. Его глаза пробежали по строчкам. Он перестал жевать. Мышцы на его лице напряглись. Он увидел знакомые названия, цифры, которые он старался не замечать, забывать сразу после того, как вводил пин-код.

— Что за чушь? — он бросил лист обратно на стол. — Ты что, в счетоводы заделалась? В мою жизнь лезешь?

— Я лезу в наш бюджет, — поправила она, и в её голосе впервые прорезались стальные нотки. — Вот, смотри. Двенадцать тысяч на ставки. Восемь тысяч — на пивные бары с друзьями, это не считая пива домой. Пять тысяч — на донаты в твоих танках. Итого, только по этим трём статьям — двадцать пять тысяч рублей за три месяца. Из общих денег. А мои сегодняшние пакеты, если тебе так интересно, стоили четыре тысячи. Из моих личных.

Она сделала паузу, давая ему осознать арифметику унижения. Он молчал, его лицо из недовольного стало багровым. Он был пойман. Пойман на мелочности, на лицемерии, на откровенном вранье.

— Так вот, Игорь, — продолжила Анна, и каждое её слово падало в тишину комнаты как камень. — Я тут подумала. Ты так переживаешь за каждую копейку, так ратуешь за честность в расходах. Я решила тебе помочь. С этого дня у нас раздельный бюджет.

Он вскинул на неё глаза, в которых уже разгоралась ярость. Он открыл рот, чтобы выплеснуть поток оскорблений, но она не дала ему вставить ни слова.

— А за аренду твоей половины квартиры, еду из холодильника и коммунальные услуги я буду ежемесячно выставлять тебе счёт. Ты ведь хочешь, чтобы всё было по-честному. Бухгалтерия должна быть честной, не так ли?

На несколько секунд в комнате воцарилась такая плотная тишина, что гул телевизора показался далёким и неуместным. Игорь медленно опустил бутылку на стол. Его лицо, ещё мгновение назад багровое от гнева, начало приобретать неприятный, пятнистый оттенок. Он смотрел на Анну так, словно видел её впервые. Не свою привычную, молчаливую жену, а чужого, опасного человека, который вторгся в его дом и говорит на непонятном языке.

Первым его порывом был смех. Короткий, лающий смешок, лишённый всякого веселья.

— Ты… ты что, с ума сошла? Какой счёт? Какая аренда? Мы в своём доме, Аня. Или забыла?

— Я помню. А ты, похоже, забыл, что этот дом — наш. В равных долях. Но почему-то один из нас считает себя вправе жить за счёт другого, попутно унижая его за каждую потраченную на себя тысячу, — её голос не дрогнул, не повысился ни на тон. Она говорила как диктор, зачитывающий сводку новостей. — Я просто восстанавливаю справедливость.

Это слово — «справедливость» — подействовало на него как детонатор. Его мир, такой простой и понятный, где он был центром, а она — удобной функцией, рушился на глазах. И он взорвался.

— Справедливость? Ты решила поиграть в справедливость, счетоводка несчастная? Да ты хоть понимаешь, что несёшь? Я мужик, я работаю! Я имею право расслабиться! Сходить с друзьями, выпить пива! А ты что делаешь? Сидишь в своей конторке, бумажки перекладываешь, а потом несёшь сюда своё барахло! И ещё смеешь мне что-то предъявлять? Да ты мне должна быть благодарна, что я тебя вообще терплю с твоими закидонами!

Он вскочил с дивана. Не угрожающе, а скорее театрально, будто разыгрывал сцену перед невидимой аудиторией. Он начал ходить по комнате, размахивая руками, его голос набирал силу, наполняясь праведным, как ему казалось, возмущением. Он перешёл на личности, цепляясь за всё, что могло её уязвить: её «скучную» работу, её «бесполезных» подруг, её привычку читать книги вместо того, чтобы «заниматься домом». Это был поток грязи, рассчитанный на то, чтобы сбить её с ног, заставить почувствовать себя виноватой, ничтожной, вернуть её на привычное место.

Анна стояла и смотрела на него. Она не перебивала. Она дала ему выговориться, выплеснуть всё. Её спокойствие бесило его ещё больше. Он видел, что его слова, его яд, не достигают цели. Они отскакивали от её ледяного самообладания, как горох от стены.

— Хватит меня тыкать каждой копейкой, Игорь! Я на свои траты, у тебя денег не прошу, я сама себе на это зарабатываю! И прекращай уже считать не свои деньги!

— Свои? — взвизгнул он. — Да что ты там зарабатываешь, копейки свои? Чтобы на тряпки хватало? Да кому ты нужна со своей работой и своими амбициями?

И тут она нанесла последний удар. Не громко, не зло. Почти буднично.

— Кстати, о барахле, — сказала она, и её губы тронула лёгкая, едва заметная усмешка. — То, что я купила сегодня, — это не просто платье. Это деловой костюм.

Она сделала паузу, наслаждаясь его недоумевающим выражением лица.

— Для новой работы. В компанию, где стартовая зарплата вдвое выше твоей. И да, Игорь, я получила это место. Работаю с понедельника.

Он замер с полуоткрытым ртом. Воздух вышел из него с тихим свистом.

— Так что счёт за аренду, — продолжила она с убийственной методичностью, — мы, конечно, будем пересчитывать. Исходя из новых реалий и моего нового вклада в этот самый «общий» бюджет. Бухгалтерия должна быть честной.

Игорь медленно осел обратно на диван. Он смотрел не на неё, а куда-то сквозь неё. Весь его гнев, вся его напускная уверенность схлынули, оставив после себя пустоту. Он был уничтожен. Не криком, не скандалом, а простой, неумолимой арифметикой. В один миг он из хозяина жизни, попрекающего жену «барахлом», превратился в мелкого иждивенца, жалкого неудачника, который тратил общие деньги на пиво и виртуальные танки, пока она строила реальную карьеру. Телевизор что-то громко вещал о курсе валют. Но Игорь его уже не слышал. Он сидел в центре своей квартиры, на своём диване, и впервые в жизни чувствовал себя абсолютно чужим…