Утро началось не с кофе, а с крика. И, разумеется, не моего. Я вообще-то тихая, мне для счастья достаточно десять минут тишины и чашку растворимого. Но нет — в шесть тридцать утра по кухне маршировала Светка, сестра моего мужа, и громогласно выясняла с дочкой, какую кофту та будет надевать в школу.
— Я сказала, синюю! — голос Светки звенел, как сигнализация в «Пятёрочке». — Она приличная! А не вот эта тряпка, как будто тебя на помойке нашли!
Девочка молчала, только всхлипывала. Я стояла у плиты, мешала кашу и молилась, чтобы эта каша не плюхнулась мне на тапки. Потому что нервы у меня были уже на пределе.
— Свет, ну дай ей надеть, что хочет, — вяло буркнул Максим, её муж. Он сидел за столом, уткнувшись в телефон, и даже не смотрел на дочь.
— Ты рот закрой, — огрызнулась Светка. — Сам ничего не решаешь, вот и не вмешивайся!
Я повернула голову. Нашла глазами мужа. Пётр, мой дорогой супруг, сидел с газетой (да-да, он у нас ретро-тип, всё ещё покупает «Комсомолку») и делал вид, что ничего не слышит.
И вот тут меня накрыло. Потому что слышала всё только я. И я же кашеварю, и я же стираю, и я же слушаю их скандалы с утра до ночи. А квартира — моя. Моя! Купленная ещё до замужества, в ипотеку, которую я сама и выплачивала.
— Свет, — выдохнула я, — может, потише? У нас всё-таки утро, люди только просыпаются.
Она резко обернулась, руки в боки:
— А что, тебе жалко, что ребёнок оденется нормально? Ты сама-то посмотри на себя! Халат, тапки… Господи, Петь, как ты с ней живёшь вообще?
Я почувствовала, как у меня подкашиваются ноги. Не от обиды — от злости. Но промолчала. Потому что если начну, остановиться не смогу.
История их переезда проста и банальна, как засаленный ремень. Весной у Светки сгорела квартира — замкнуло проводку. Жить стало негде, и они с Максимом, детьми и чемоданами «на недельку» въехали к нам. Неделя превратилась в месяц, месяц — в три, и вот уже полгода я делю с ними не только кухню, но и воздух.
— Оля, у тебя хлеб закончился, — заявила Светка, роясь в моём холодильнике. — Ты бы поаккуратнее, дети всё-таки растут, им надо свежий.
— Свет, — я резко захлопнула дверцу. — Хлеб закончился, потому что его едят. А покупаю его я одна.
— Началось… — закатила глаза она. — Семья должна помогать друг другу. Вот и помогай.
Фраза из тех, что бьют ниже пояса. Потому что вроде как против не возразишь — правда же, семья. Но по факту за этим «помогай» скрывается вечное «корми нас, стирай за нас и молчи в тряпочку».
Я почувствовала, как у меня внутри что-то щёлкнуло.
— Свет, извини, конечно, но твоя семья — это твой муж и дети. А не я.
Она замерла, потом громко рассмеялась:
— Слышишь, Петь? Твоя Оля заявляет, что я ей не семья!
Пётр поднял глаза от газеты. Лицо у него было виноватое, как у школьника, которого застукали с сигаретой.
— Оль, ну не начинай, — сказал он устало. — Дети же… Дети не могут оказаться на улице.
Вот оно. Классика жанра. «Дети не могут оказаться на улице». Этой мантрой мне уже полгода затыкают рот.
— На улице они не окажутся, — процедила я. — У них есть родители. Пусть родители решают.
— Ты бессердечная, — Светка тут же всплеснула руками. — Господи, Макс, ты слышишь? Она готова выгнать Машку и Артёма на мороз!
Максим даже не поднял головы. Ему было комфортно в моей квартире, на моей еде и с моими коммунальными счетами. Он давно научился делать вид, что ничего не слышит.
Я терпела долго. Очень долго. Я уговаривала себя, что это временно, что люди в беде, что надо помочь. Но со временем стало ясно: они не собираются съезжать. Наоборот — они обустроились как у себя дома.
Дети разложили игрушки по всем комнатам. Светка заняла ванную и теперь сушила там бельё. Максим притащил свой компьютер и устроил рабочий угол прямо в нашей гостиной. Пётр… Пётр молчал. Ему было удобно. Сестра рядом, дети вокруг, а я… я вроде как сама всё тяну.
И вот сегодня утром, когда Светка в третий раз обозвала меня «паразиткой», а Пётр сделал вид, что это нормально, я не выдержала.
— Так, — я резко поставила кастрюлю на плиту. — Всё. Хватит.
Светка повернулась ко мне с таким видом, будто я ей что-то должна.
— Что «всё»?
— Всё, — повторила я. — Собирайте чемоданы и выметайтесь.
Тишина упала мгновенно. Даже дети замолчали.
— Ты… это серьёзно? — Пётр встал, как будто я ему пощёчину отвесила.
— Абсолютно, — сказала я твёрдо. — Я устала быть дойной коровой. Я устала жить как в коммуналке. Это моя квартира. Моё пространство. И я больше не собираюсь тут быть прислугой.
Светка открыла рот, потом закрыла. У неё на лице мелькнуло что-то среднее между истерикой и испугом.
— Да ты с ума сошла! Куда мы пойдём? У нас дети!
— У вас есть муж, — холодно ответила я. — И родители ваши ещё живы. Разберётесь.
Пётр шагнул ко мне.
— Оль… ну ты что… Это же семья…
— Нет, Петь, — я посмотрела прямо ему в глаза. — Семья — это муж и жена. А не ты, твоя сестра, её дети и её муж за мой счёт.
Он растерялся, покраснел, отвернулся.
Светка вспыхнула, как спичка.
— Ах так?! Да ты неблагодарная! Я тебе помогала всегда! Я тебе шмотки отдавала, когда у тебя денег не было! Я babysitter’ом была, когда тебе надо было в парикмахерскую!
— Свет, — перебила я, — в парикмахерскую я не ходила три года. А твои «шмотки» я носила на дачу. Так что не надо.
Она закричала, сорвалась. Дети заревели. Максим уткнулся в телефон ещё глубже.
А я стояла посреди кухни и чувствовала — меня трясёт, но вместе с этим накатывает странное облегчение. Я сказала это. Я наконец-то сказала.
Я думала, что мой утренний ультиматум подействует как холодный душ. Знаете, как в кино: все осознают, что зашли слишком далеко, собирают вещи в молчании, потом на прощание что-то там шепчут и уходят. Но это в кино. В реальности всё выглядело куда веселее — орали так, что соседи наверняка думали: у нас массовое убийство.
— Да кто ты такая вообще, чтоб нас выгонять?! — Светка орала так, что лицо у неё стало красным, как варёный рак. — Да если бы не Петька, ты бы сидела в своей дыре одна, как сычиха!
— Ага, — я скрестила руки на груди. — В своей дыре, купленной на свои деньги, между прочим.
— Да кому ты нужна со своим характером? — она чуть ли не топала ногами. — Если Петь уйдёт, у тебя даже кота не останется!
Я усмехнулась. У меня кота и сейчас нет. Потому что кот в этом бардаке просто бы сбежал.
— Света, хватит, — вмешался Пётр. Но голос у него был такой, знаете… не для того, чтобы остановить, а просто «ну, девочки, не ссорьтесь».
— Петь, ты слышишь её?! — Светка ткнула в меня пальцем. — Она выгоняет нас на улицу! С детьми! Ты что, молчать будешь?
— Я сказал — хватит, — он повысил голос. И посмотрел на меня. — Оль, ну правда, ты перегибаешь.
И тут у меня внутри что-то оборвалось.
— Перегибаю? — я сделала шаг к нему. — Полгода я кормлю твою родню, стираю за ними, мою, убираю. Полгода я живу в собственном доме, как постоялица. И это я перегибаю?
Он отвёл глаза.
Сборы начались с истерики. Светка металась по комнате, швыряла вещи в сумку и приговаривала:
— Господи, как нам не повезло, что ты у Пети на пути встретилась! Ведь всё было бы нормально!
Максим, как всегда, сидел в стороне, листал телефон. Дети ревели. Артём орал:
— Мы не уйдём! Это наш дом!
И вот эта фраза, честно, чуть не добила. «Наш дом»… Мальчик, милый, ты тут полгода живёшь, а я десять лет эту ипотеку выплачивала.
— Артём, это не твой дом, — сказала я спокойно, хотя внутри у меня всё горело. — У тебя есть родители, они тебе найдут дом.
— Ведьма! — выкрикнула Машка и запустила в меня мягкой игрушкой. Прямо в лицо.
Светка тут же подхватила:
— Видишь, даже дети тебя ненавидят! Ты же холодная, бессердечная!
Я вытерла щёку, подняла игрушку с пола и молча положила её на диван.
— Собирайтесь быстрее, — сказала я тихо.
Пётр пытался удержать их.
— Свет, давай спокойно, — он хватал её за руки. — Подожди, ну не надо так…
— Ты что, на её сторону?! — заорала она. — Ты же мой брат! Мы же семья!
— Да, мы семья, — кивнул он. — Но Оля — моя жена…
У меня сердце кольнуло. Я уже подумала, что он, может быть, всё-таки… Но нет. Следующая фраза добила окончательно:
— Просто она сейчас на нервах. Потом успокоится.
— Я не успокоюсь, — сказала я. — Я решила.
Светка повернулась ко мне и закричала:
— Ты разрушила семью! Ты всё разрушила!
Я хмыкнула:
— Семью? Свою — сама разрушила. А мою трогать не надо.
Самый драматичный момент случился вечером, когда они уже дотащили чемоданы до двери. Светка развернулась, подошла ко мне почти вплотную и прошипела:
— Ты за это заплатишь. Ты останешься одна. Петь уйдёт. И никто тебя больше не захочет.
Я посмотрела ей прямо в глаза.
— Пусть лучше одна, чем вот так — со всеми вами.
И закрыла дверь.
Я думала, на этом всё. Но нет. Часов в десять вечера Пётр вернулся. Один. Светкина компания отправилась к его матери, а он решил «поговорить».
— Оль, ну ты чего… — он сел на кухне, взял кружку, налил себе чаю. Как будто ничего и не было. — Ты же понимаешь, у них сложная ситуация. Им реально некуда идти.
— Они нашли, куда пойти, — я опёрлась на стол. — К твоей маме. Логично. Она их мать. А я — нет.
— Ну ты же знаешь маму, — он закатил глаза. — Она старенькая, ей тяжело, дети шумят…
— Значит, пусть Светка снимет квартиру, — сказала я. — Два взрослых человека, работающие. Не инвалиды. Пусть живут сами.
Он посмотрел на меня как на чудовище.
— Ты изменилась. Ты раньше была добрее.
Я рассмеялась.
— Нет, Петь. Я просто перестала быть бесплатным отелем.
Мы ссорились до ночи. Он орал, что я эгоистка, я кричала, что он предатель. Слова летели тяжёлые.
— Да ты всегда была против моей семьи! — швырнул он в меня. — Завидовала, что у меня есть сестра, что я её люблю!
— Завидовала?! — я чуть не задохнулась. — Твоей сестре?! Которая в тридцать с лишним лет живёт за чужой счёт? Нет, Петь, я не завидую. Я презираю.
Он хлопнул дверцей шкафа так, что тарелки дрогнули.
— Всё, я ухожу.
— Уходи, — кивнула я. — Чемоданы у вас уже собраны.
Он застыл, будто я его ударила.
— Ты что, серьёзно?
— Абсолютно.
Он ушёл, хлопнув дверью.
Я осталась одна. В квартире впервые за полгода было тихо. Ни детского визга, ни Светкиных воплей, ни вечного «Оля, купи хлеба». Только тиканье часов и слабый запах пригоревшей каши, которую я утром так и не доела.
И вот тут меня накрыло. Не злость, не обида. А облегчение. Настоящее. Как будто с плеч сбросили мешок картошки.
Я сидела на кухне, смотрела в пустоту и думала: «Ну вот. Кажется, я только что выгнала не только их, но и мужа. И знаете что? Мне не страшно».
Пусть рушится, что рушится. Пусть всё идёт к чёрту. Я выбрала себя.
Я думала, всё кончено. Тишина в квартире после их ухода была как лекарство. Я даже включила музыку, помыла полы, открыла окна — пусть проветрится не только воздух, но и жизнь.
Но счастье длилось ровно два дня. На третий к моей двери заявилась свекровь — Наталья Игоревна, мать Пети и Светки. Маленькая, сухонькая женщина с прищуренными глазами, вечно в тёмном платье и с сумкой, где у неё, кажется, вся канцелярия мира.
— Ольга, — сказала она с порога, не снимая пальто. — Нам нужно серьёзно поговорить.
Я устало опустилась на диван.
— Здравствуйте. Заходите.
Она зашла так, словно это её квартира. Села на стул, сложила руки поверх сумки и начала сразу в лоб:
— Я не понимаю, как ты могла выставить семью с детьми. Это позор.
Я закрыла глаза.
— Наталья Игоревна, они жили у нас полгода. Полгода! За мой счёт. Я устала.
— Устала… — фыркнула она. — Женщина должна тянуть. Это твой долг.
— Нет, — я резко подняла голову. — Мой долг — содержать себя и своего мужа. А не вашу дочь с её семейством.
— Значит, ты хочешь разрушить семью моего сына? — она сузила глаза. — Ты хочешь его оставить без крова?
— Простите, — усмехнулась я, — но у сына есть квартира. Вот эта. Купленная мной.
Она побледнела.
— Ты наглая. Да эта квартира должна быть общей! Петя тут тоже жил!
— Жил, но не покупал. Документы на моё имя.
Она вскочила, чуть не уронив стул.
— Так вот зачем ты её оформила на себя! Специально! Чтобы выбросить нас всех потом, как собак!
Я молчала. Потому что спорить было бессмысленно.
И тут прозвучало самое главное.
— Оля, я тебе прямо скажу. Продай эту квартиру. Деньги поделите. Петя переедет ко мне, а Светка с детьми снимут жильё. А ты… ну, ты сама разберёшься.
Я чуть не рассмеялась.
— Вы серьёзно? Я должна продать свою квартиру, чтобы угодить вашей семье?
— Конечно! — она кивнула. — Это честно. Семья должна помогать друг другу.
Фраза, которая окончательно всё решила.
Я встала и подошла к двери.
— Наталья Игоревна, я вас уважаю как мать моего мужа. Но хватит. Никто у меня квартиру не отберёт. И я больше не собираюсь быть для вашей семьи дойной коровой.
Она смотрела на меня долго, с ненавистью.
— Ты ещё пожалеешь, — прошипела она и вышла, хлопнув дверью.
Через неделю Пётр позвонил.
— Оля, я подал на развод, — сказал он хриплым голосом. — Прости. Мама настояла.
— Я не против, — ответила я спокойно. — Развод — это свобода.
И повесила трубку.
Я думала, что буду плакать, что буду биться в истерике, но нет. Я стояла у окна, смотрела на свой город — серый, шумный, с вечно забитыми маршрутками и пробками — и впервые за много лет чувствовала себя живой.
Они ушли. И пусть. Я осталась — с квартирой, с собой и с будущим, которое теперь принадлежит только мне.
Я налила себе бокал вина, подняла его и вслух сказала:
— За свободу.
И выпила до дна.
Нежный бисквитный рулет с вкусным густым кремом. Делается легко и быстро, у меня это настоящий рецепт — выручалочка, очень рекомендую испечь