— Я помогаю тебе продуктами, а ты тащишь всё брату?

— Всё, мамочка, теперь точно на две недели хватит! — Анна поставила последний пакет на кухонный стол.

Валентина Петровна заглянула в сумки, перебирая морщинистыми пальцами упаковки с гречкой и макаронами. На дне лежал кусок говядины, завёрнутый в несколько слоёв целлофана.

— Зачем столько-то, доченька? Я же одна, мне много не надо,— старушка покачала головой, но в глазах мелькнула радость.

— Мам, хватит экономить на себе. Тебе семьдесят восемь лет, имеешь право нормально питаться, — Анна обняла мать, вдыхая знакомый запах. Кухня выглядела пустовато — только чайник на плите да банка с сахаром на столе.

Валентина Петровна кивнула, но взгляд её был какой-то виноватый. Анна не придала этому значения — подумала, что мать просто стесняется принимать помощь.

На следующий день она позвонила узнать, как дела.

— Мам, суп сварила? Из того мяса, что я привезла?

В трубке повисла пауза.

— Я… Аннушка, понимаешь… Илюша приходил. У них туго с деньгами, холодильник пустой. Я отдала продукты ему. Немного.

— Немного — это сколько?

— Ну… всё мясо. И крупы. Но у меня ещё хлеб есть и молоко! Мне много не надо, а у молодых дети…

Анна закусила губу, чувствуя, как внутри поднимается знакомая волна возмущения. Брат снова оставил мать без еды, а та его оправдывала.

***

С детства Анна знала: Илюша — любимчик. Разница между ними была семь лет, и появление братика мать восприняла как подарок судьбы. «Наконец-то мальчик! Продолжатель рода!» — умилялась Валентина Петровна, хотя какой род в их обычной семье надо было продолжать, Анна так и не поняла.

Она старалась изо всех сил. Училась на пятёрки, помогала по дому, не просила лишнего. Потом, в подростковом возрасте, делала всё наоборот — грубила, прогуливала школу, красила волосы в чёрный. Результат был один: мать смотрела сквозь неё на Илюшу.

«Илюшенька устал, не шуми». «Илюше нужны новые кроссовки, а ты в старых походишь». «Не приставай к брату, он маленький». Маленьким он оставался и в пятнадцать, и в двадцать, и в тридцать пять.

Илья рос точной копией того, что из него лепили, — избалованным, ленивым, уверенным, что мир ему должен. В школе учился через пень-колоду, еле дотянул до девятого класса. ПТУ закончил с горем пополам. Работать не хотел категорически.

— Мам, ну что это за работа — грузчиком? Я же не какой-то там… Вот найду нормальную, тогда пойду.

Нормальную он искал лет десять. Валентина Петровна устраивала его через знакомых — на склад кладовщиком, в автосервис, даже в офис охранником. Везде Илья продержался максимум месяц. То начальство плохое, то коллектив не тот, то платят мало.

В двадцать восемь он женился на Марине — такой же инфантильной особе, считавшей, что работа — это удел неудачников. За семь лет брака они родили троих детей и окончательно повисли на шее Валентины Петровны.

***

Анна давно жила отдельно, в другом районе города. Работала главным бухгалтером в крупной компании, зарабатывала прилично. Детей у неё не было — не сложилось. Может, оттого она особенно остро чувствовала несправедливость: вот она, успешная, самостоятельная, а мать по-прежнему видит только Илюшу.

Она всегда старалась помогать матери — переводила ей деньги на продукты, лекарства, коммуналку. Суммы были приличные, она не жалела. Но деньги таяли с космической скоростью.

— Мам, я же тебе вчера деньги перевела. Пятнадцать тысяч. Почему ты говоришь, что есть нечего?

— Понимаешь, доченька… — в трубке слышались какие-то шорохи, будто мать прикрывала трубку рукой. — У Илюши машина сломалась. Детей в садик возить не на чем. Я дала на ремонт.

— Сколько дала?

— Ну… всё. Но ничего, у меня ещё крупа есть, и соседка Зина обещала молока принести.

Анна отключилась и швырнула телефон на диван. Она исправно переводила деньги, а они утекали в бездонную дыру по имени «Илья». То машина, то долги, то детям на кружки.

***

Тогда она изменила тактику. Купила большую сумку-холодильник и стала раз в неделю привозить продукты лично. Загружала холодильник под завязку: мясо в морозилку, овощи в нижние ящики, молочку на полки.

— Вот, мам, — Анна расставляла банки с тушёнкой в кладовке. — Это неприкосновенный запас. Даже если Илья придёт, не отдавай. Скажи, что это моё, я пересчитала.

Валентина Петровна кивала, поджимая тонкие губы.

Через две недели Анна обнаружила, что кладовка пуста, а в холодильнике только пачка маргарина и полбуханки чёрного хлеба.

— Мам…

— Не начинай, — старушка отвернулась к окну. — У них Машенька заболела. Температура под сорок. На лекарства денег не было, продукты я им отнесла, чтобы хоть поесть что было.

Анна молча закрыла дверь кладовки. Больше спорить не было сил. Но и бросить мать она не могла. Через неделю она снова приехала — на этот раз купила говядину на косточке, курицу и крупы.

— Мам, я в морозилку положила мясо. Говядина на суп и курочка на второе.

Валентина Петровна кивнула, перебирая пакеты на столе. На клеёнке остались мокрые следы от упаковок.

Через три дня Анна позвонила узнать, как дела.

— Сварила суп из говядины?

— Я… Аннушка, я картофельный сварила. С морковкой.

— А мясо где? — Анна уже знала ответ.

— Илюша забрал вчера. У них Петенька, старшенький, на соревнования едет. Нужно ребёнка покормить как следует. Сама понимаешь, детям нужнее. Растущий организм. А я… я и курицей обойдусь. Даже лучше — говядина тяжёлая для желудка в моём возрасте.

— Опять всё ему отдала? — Анна аж присела. — Мам, ты хоть понимаешь, что он взрослый мужик? Ему тридцать пять лет! У него семья! Почему он не работает?

Валентина Петровна настаивала:

— Ну что ты, в самом деле! Сейчас работу найти сложно. А Марина с детьми дома. Им тяжело. Мне-то что? Я обойдусь. Вон, картошка есть, капуста. Проживу.

Анна слушала мать и не узнавала. Где та властная женщина, которая держала в ежовых рукавицах отца и её саму? Которая могла одним взглядом заставить замолчать? Перед Ильёй она превращалась в покорную служанку, готовую отдать последнее.

Хуже всего было то, что Валентина Петровна, казалось, гордилась своей жертвенностью. В её голосе, когда она говорила «я отдала Илюше», слышалось удовлетворение. Она нужна! Она спасает! Она — мать!

В груди разлилась пустота. Всё бессмысленно. Она может привезти хоть целую корову — мать всё равно оттащит её по кускам к Илье. И будет счастлива.

— Понятно, мам. Пока.

Она отключилась, не дослушав оправданий.

***

Анна перебирала варианты, как заезженную пластинку.

Перестать помогать? Мать реально будет голодать. Пенсия у неё копеечная, на лекарства и коммуналку еле хватает. Нет, не сможет.

Продолжать возить продукты? Значит, кормить тридцатипятилетнего Илью с его оравой. По сути, она кормит здорового лба, который просто не хочет работать. Абсурд.

Поговорить с братом? Бесполезно. Илья искренне считает, что мать должна ему помогать. «Она же мать! У неё долг передо мной!» — заявил он как-то. О том, что у него самого есть долг перед собственными детьми, он не думал.

Анна достала телефон, погуглила услуги сиделок. Может, нанять женщину, которая будет жить с матерью, готовить, следить, чтобы продукты не уносили? Валентина Петровна категорически против чужих в доме. «Я ещё не выжила из ума, чтобы за мной ухаживали!»

Переехать к матери самой? Это значит по хо ронить собственную жизнь. Да и не поможет — Илья всё равно будет приходить и выносить всё, что плохо лежит.

Внезапно пришло понимание, от которого стало дурно: мать не жертва. Она сама выбирает отдавать всё Илье. Это даёт ей ощущение нужности, смысл существования. Она живёт ради того, чтобы сын приходил и брал.

Никакая помощь этого не изменит. Бессмысленно.

Мысли Анны метались в этом замкнутом круге. Злость сменялась жалостью, жалость — раздражением, раздражение — чувством вины. Она не могла бросить мать, но и кормить брата-па разита было выше её сил.

***

Анна села за кухонный стол. Перед ней лежал список продуктов на следующую неделю — она взяла его в руки и медленно разорвала пополам, потом ещё раз.

Затем налила себе бокал вина и подошла к окну. В голове крутилась мамина поговорка, которую та любила повторять про соседей: «Горбатого мо ги ла исправит». Ирония судьбы — теперь это про неё саму.

Телефон завибрировал — сообщение от матери: «Аннушка, ты на следующей неделе приедешь?»

Анна набрала ответ: «Приеду. Привезу немного».

«Немного» означало пару пакетов молока и хлеб. Пусть Илья сам кормит свою семью.

Она отключила автоплатеж на счет матери. Отписалась от службы доставки продуктов, которую недавно настроила.

В груди было пусто и легко одновременно. Усталость накатила волной — столько лет биться головой о стену. Хватит. Она сделала большой глоток вина.

Мать выбрала свою жизнь. И Анна наконец выберет свою.

***

Прошло полгода. Анна продолжала навещать мать, но больше не привозила продукты мешками. Пакет молока, батон хлеба, немного фруктов — символическая помощь. Всё равно всё уйдёт к Илье, так хоть не так обидно.

Валентина Петровна похудела, осунулась, но глаза светились прежним огнём, когда она рассказывала:

— Илюша вчера приходил. Я им супу наварила, котлет нажарила. Детки так обрадовались! Машенька, младшенькая, обняла меня и говорит: «Бабушка, ты самая лучшая!» Вот ради этого и живу.

Анна кивала, не споря. Илья с семьёй продолжал жить за чужой счёт — теперь в основном за счёт родителей Марины, которые оказались не такими сговорчивыми, как Валентина Петровна, но всё же помогали.

Сама Анна сосредоточилась на своей жизни. Начала ходить в спортзал, перестала нервничать, съездила в отпуск в Грецию. Чувство вины притупилось, хотя полностью не исчезло.

Иногда, лёжа ночью без сна, она думала о матери. О том, как та сидит одна в полупустой квартире, варит жидкий суп из картошки и капусты, считает копейки до пенсии. И ждёт Илюшу.

Было больно. Но Анна понимала: она не может спасти того, кто не хочет спасения. Мать сделала свой выбор давно, ещё когда Илья был маленьким. И этот выбор был не в пользу Анны.

— Ты как? — спросила как-то подруга на встрече с Анной в кафе. — С мамой-то?

— Никак, — Анна отпила кофе. — Каждому своё. Она счастлива носить пакеты Илье, он счастлив брать. А я счастлива жить своей жизнью.

В глубине души кольнуло — жалость к матери никуда не делась. Но Анна научилась жить с этой болью. Лучше тихая грусть, чем выгорание от бесполезной борьбы.