— Алёна, ну ты чего опять? — голос свекрови звучал прямо из прихожей, хотя ключи в замке ещё даже не провернулись. — Мы ненадолго, просто посидеть. Ты не думай, мы со своими.
Алена вздрогнула: у неё в руках была чашка горячего кофе, только что сваренного, с молочной пенкой. Та самая редкая минута, когда в квартире царила тишина — её, заслуженная. И вдруг — голоса, шаги, смех. Как будто в её замок без приглашения вломились скауты, весёлые и уверенные, что хозяева только рады их видеть.
— Своими? — тихо пробормотала она, глядя на дверь. — Со своими кастрюлями пустыми, с чужими требованиями, со своими жизнями, которые мне навесили на плечи.
Но вслух, конечно, ничего не сказала. Вместо этого открыла дверь. И сразу толпа: мать мужа — с массивной сумкой, набитой чем-то подозрительно звенящим; тётка в вязаной шапке, вечно воняющей дешёвым табаком; Светка с двумя своими недокормышами, которые тут же нырнули в коридор, снимая ботинки на бегу.
— Алёнка, рыбки бы к завтрашнему, — бодро начала свекровь, проходя мимо хозяйки так, словно именно она тут хозяйка. — Ну ты знаешь, с лимончиком, с картошкой… У тебя руки золотые, ты лучше всех умеешь.
Алёна только и успела заметить, как её кофе остывает на столе.
Она всё ещё помнила, как это начиналось: тёплый сентябрьский вечер, книжный магазин, Дмитрий с неловкой улыбкой. Он показался ей тогда тихим, застенчивым, почти робким. В нём было что-то мальчишеское, что хочется согреть, приласкать. Он говорил о книгах, а она смеялась. Было легко. Было по-настоящему.
Именно эта лёгкость ослепила её. Никогда она не думала, что за ней придёт целый караван. И что её тридцатиметровая квартира станет полем битвы: между её правом на личное и их ненасытным аппетитом.
— Мам, ну подожди, — Дмитрий пытался сгладить ситуацию, хотя голос его был виновато-тягучий. — Алёна устала, она сегодня работала до ночи.
— Устала? — резко вскинулась свекровь. — А мы не устаём, да? Мы тоже работаем, между прочим. Но семья для того и нужна, чтобы вместе.
— А я тут при чём? — вырвалось у Алёны неожиданно громко.
Тишина в коридоре. Дети замерли, переглянулись. Тётка сдвинула брови.
— В смысле «при чём»? — свекровь повернулась, уставилась на неё тяжёлым взглядом. — Ты жена моего сына, значит — наша.
Алёна почувствовала, как в груди поднимается то самое: смесь злости и страха, когда хочется и кричать, и бежать, и ударить кулаком по столу. Но она сдержалась.
— Наша… — повторила тихо. — Только вот ваша «наша» почему-то всегда с моей стороны холодильника и моего кошелька.
Вечером, когда родня наконец разбрелась, оставив за собой запах варёной капусты и крошки на ковре, Алёна сидела на кухне и смотрела в одну точку. Дмитрий мялся напротив, ковырялся в телефоне.
— Зачем ты так с мамой? — не глядя на жену, спросил он.
— А как иначе? — ответила она устало. — Ты сам не видишь, что мы превратились в общепит?
— Ну, это же ненадолго. Они приходят… ну, часто, да. Но ведь… семья.
Алёна рассмеялась — коротко, зло.
— Знаешь, Дим, ипотеку тоже «ненадолго» берут. Лет на двадцать.
Он поднял голову: хотел что-то возразить, но не нашёл слов.
На работе у неё тоже было нелегко. Новая начальница, с привычкой звонить в девять вечера и спрашивать: «Алена Владимировна, отчёт где?». Коллеги — каждая со своей драмой, от которой спасала только кухня. Там, у кофейного автомата, можно было услышать всё: кто не выплатил кредит, кого муж бросил, у кого ребёнок с температурой.
Алёна слушала, кивала, иногда делилась своим. Но как сказать? Что её беда не в начальнице, не в отчётах и даже не в ипотеке. А в том, что дом — её крепость, её тихая гавань — отдан на разграбление.
Однажды вечером, когда родня снова собралась у них, неожиданно появился ещё один гость. Сосед с пятого этажа, Виктор. Странный мужчина лет пятидесяти, вечно в засаленной спортивной куртке, с бутылкой кваса под мышкой.
— Ой, можно к вам? — спросил он с порога. — У меня телевизор накрылся, а футбол сегодня…
И вошёл, будто его ждали. Сел к детям, налил себе чаю. Светка прыснула: мол, какой забавный сосед.
Алёна смотрела на это и думала: её квартира окончательно перестала быть её. Здесь уже собирались случайные люди, как на вокзале.
И всё же внутри Алёны что-то крепло. Как будто под кожей появлялась новая кость, твёрдая, упрямая. Её злость становилась формой защиты. Она начала замечать детали: как свекровь всегда садилась в её кресло, как тётка подкладывала себе лучший кусок, как Светка оставляла грязные кружки.
И она поняла: это война. Тихая, семейная, но война. И отступать нельзя.
Ночь. Алёна сидела у окна, смотрела на двор. Снизу поднимался запах жареных котлет — у соседей ужинали. Где-то хлопнула дверь. В телефоне мигало непрочитанное сообщение от начальницы.
«Завтра обсудим».
Она выключила звук. Завтра будет завтра. Сегодня она впервые решилась: в этой квартире начнётся что-то новое.
— Ты видела, что она вчера устроила? — голос Галины Ивановны дрожал от негодования. — На нас кричала! На родных людей!
Алена услышала эти слова ещё на лестничной площадке, когда возвращалась с работы. Дверь её квартиры была приоткрыта. Они там снова. Без звонка, без разрешения.
Внутри сидела вся компания: свекровь, тётка, Светка с детьми и сам Дмитрий, развалившийся на диване, словно король на троне.
— Мама, не начинай, — буркнул он. — У Алёны стресс.
— Стресс у неё? — взвизгнула свекровь. — А у нас, значит, мед и масло? Мы — семья, а она будто чужая.
Алена шагнула внутрь и бросила сумку на пол.
— А вы разве не чужие? — спросила она холодно.
Тишина повисла густая, как кисель. Даже дети замерли, перестали играть в телефоны.
С того вечера родня решила взять её «воспитание» в собственные руки.
Началось с мелочей. Тётка в открытую комментировала её покупки:
— Вот зачем тебе дорогой шампунь? Всё равно волосы те же. Лучше б детям что-то купила.
Светка громко жаловалась мужу по телефону:
— Представляешь, Алёнка пожалела торт для моих девчонок! Никогда бы не подумала…
Свекровь звонила каждый день:
— Ты же понимаешь, Дима мальчик мягкий, он слова поперёк не скажет. А ты должна быть мудрее.
Дима молчал. Сидел по вечерам за компьютером, делал вид, что работает. Но Алена знала: он просто избегает разговора. Ему проще закрыть глаза, чем признать, что жена права.
На работе дела тоже не улучшались. Начальница всё чаще задерживала её. Коллега по соседнему столу, Оксана, как-то раз сказала:
— Алена, ты выглядишь так, будто ночью груз разгружала.
— Почти угадала, — горько усмехнулась она.
Единственным светлым моментом стали случайные разговоры с соседом Виктором, тем самым с пятого этажа. Он оказался не только любителем футбола и кваса, но и человеком с редкой способностью слушать. Иногда вечером они встречались у подъезда, и он говорил:
— Тебя жрут. Своими руками всё отдаёшь. А им мало.
Алена только пожимала плечами.
— Так не бывает, — продолжал он. — Семья — это когда тебя прикрывают, а не подставляют.
Однажды, вернувшись домой, она обнаружила, что ключ не подходит к замку. Сердце ухнуло: «Неужели ограбили?» Но дверь открылась — изнутри. Дмитрий.
— Мы замок поменяли, — сказал он как-то виновато. — Старый плохо закрывался.
— Мы? — уточнила Алена.
— Ну… мама сказала, что так надёжнее. Она копию ключа взяла, чтоб на всякий случай.
У Алёны подкосились ноги.
— То есть теперь твоя мама имеет ключ от моей квартиры?
— Что значит «моей»? — впервые за долгое время резко ответил Дмитрий. — Это наш дом!
Она усмехнулась:
— Наш? Ты хоть рубль вложил сюда? Хоть гвоздь заколотил?
Он отвернулся.
Вечером снова собралась компания. Алёна стояла у плиты, жарила котлеты — те самые, которые должны были хватить им с Дмитрием на три дня. Теперь — на час.
— Ты как-то сухо сегодня, — заметила свекровь, вгрызаясь в горячее мясо. — Видно, готовишь без души.
Тётка добавила:
— Может, тебе психолога надо? Ты какая-то нервная.
Светка хихикнула:
— Или мужика нормального.
Дети засмеялись, подхватили.
Алёна почувствовала, как в груди что-то рвётся. Но промолчала. Пока.
Через неделю её вызвали к начальнице.
— Алена Владимировна, вы часто задерживаетесь, но результат — средний. Домашние проблемы?
Она чуть не расплакалась прямо в кабинете. Но сдержалась.
— Всё в порядке, — ответила и вышла.
В коридоре перехватила взгляд Оксаны. Та подмигнула и шепнула:
— Уходи, пока не поздно. Работы — море, нервы — одни.
Алёна подумала: а куда уходить? Куда бежать, если даже дома нет?
Однажды Виктор постучал в её дверь. Был поздний вечер.
— Ты не спишь? — спросил он.
— Какая там.
— Пойдём, покажу кое-что.
Они поднялись на крышу дома. Там было тихо. Город светился, машины внизу гудели. Виктор достал из кармана маленькую фляжку.
— Держи. Греет.
Алёна сделала глоток. Смеялись. Говорили о книгах, о работе, о том, как люди умеют жрать друг друга ложкой без соли.
— Знаешь, — сказал он вдруг, — ты сильная. Но слишком мягкая. Тебя об тебя вытирают ноги.
— А я что должна? Выгнать всех?
— А почему нет? Это твоя квартира. Или ты раба?
Она молчала. Смотрела на город. На огни, похожие на маленькие огненные ямы.
Когда она вернулась, в квартире снова сидела вся орава. И тут случилось то, чего она не ожидала.
Свекровь поднялась, держа в руках ключ.
— Мы тут подумали, Алёночка, — начала она сладким голосом. — Давай сделаем так: мы с Димой переоформим квартиру на него. Всё равно вы семья, всё общее. А ты… ну, ты не против ведь?
У Алёны в глазах потемнело.
— Простите, что?
— Ну, ты же женщина. А квартира — это опора мужчины. Он должен быть хозяином.
Тётка поддакнула:
— Верно, верно. Мужчина — глава.
Дмитрий молчал, смотрел в пол.
Алёна медленно, отчётливо произнесла:
— Пока я жива, здесь ничего на него не перепишут.
— Ты неблагодарная! — свекровь сорвалась на крик. — Мы к тебе с душой, а ты нам нож в спину!
— Душой? — Алена усмехнулась. — Вы душу вытравили из этого дома.
И тут Светка шепнула что-то детям. Те, хихикая, побежали в спальню. Через минуту вынесли из её шкафа платье — то самое, которое Алена берегла для особого случая. С шоколадными руками, с детской радостью, они размазали по нему липкую грязь.
Алёна закричала.
Это был не крик — вопль. В нём было всё: боль, отчаяние, ненависть.
Ночь прошла без сна. Дмитрий ушёл к матери. Родня ушла вместе с ним.
Алена сидела в темноте и понимала: это только начало. Теперь они пойдут в открытую.
Утром ей позвонила соседка с третьего этажа, Мария Петровна, старушка с тяжёлым взглядом:
— Дочка, ты аккуратнее. Я вчера слышала, как твоя свекровь в подъезде говорила, что будет добиваться твоего выселения. Уж не знаю, как, но будь настороже.
Алёна поблагодарила. И впервые за долгое время почувствовала не страх, а злость.
— Ты понимаешь, что теперь ты нам враг? — голос свекрови раздавался прямо из трубки. — Ты обидела семью. Семья такого не прощает.
Алена слушала и молчала. Внутри всё было пусто. Как будто сердце выключили, оставили лишь сухую оболочку.
— Мы тебя выживем отсюда, — добавила та и повесила трубку.
С этого дня начался настоящий террор.
Каждое утро, выходя из подъезда, Алена находила у двери мусорные пакеты — кто-то специально вытряхивал отходы прямо на коврик. Вечером её дверь оказывалась обмазанной чем-то липким, дети соседей шептались: «Это тётка с третьего сказала, что ведьма тут живёт».
В магазине к ней подошла какая-то незнакомая женщина и громко сказала:
— Это ты мужа из семьи выгнала? Стыдно должно быть.
Алена вышла, не купив продуктов. Впервые за долгое время она почувствовала страх выходить на улицу.
Дмитрий не возвращался домой. Иногда писал смски: «Ты сама во всём виновата. Я у мамы. Пока так лучше». Иногда звонил, но она не брала трубку.
Её квартира опустела. Тишина, которая когда-то казалась благословением, теперь звенела, как колокол на похоронах.
Она сидела в кресле, смотрела на свои занавески, на тарелки с росписью, на керамические вазочки — всё это вдруг стало ненужным. Дом, ради которого она пахала четыре года, теперь превратился в поле боя.
И снова появился Виктор.
— Ты держись, — сказал он однажды вечером. — Эти люди не остановятся. Они как стая. Почуют слабость — и сожрут.
— Я больше не могу, — прошептала Алена. — Я не живу. Я существую.
Он посмотрел на неё долгим взглядом.
— Тогда решай: или ты сдаёшься, или ты воюешь. Полутонов тут нет.
Кульминация случилась в субботу.
Алена пришла домой и застала в квартире — их всех. Свекровь, тётку, Светку с детьми, даже какого-то дядю, которого впервые видела. Дмитрий тоже был там, в домашней футболке, как будто он тут и жил всё это время.
— Что происходит? — голос её дрожал.
— Мы приняли решение, — сказала свекровь. — Ты не справляешься. Тебе тяжело. Поэтому квартира теперь наша.
— В смысле «наша»? — Алена почувствовала, как ноги становятся ватными.
— Мы тут жить будем, — спокойно сказала Светка, укладывая ребёнка на диван. — А ты… найди себе что-нибудь.
Алена закрыла глаза. Всё, что она чувствовала, — это бешеный гул в голове.
— Вон. Все. Вон отсюда, — сказала она тихо.
— Ты в своём уме? — взвилась тётка. — Это наш дом теперь!
Дмитрий поднялся, встал рядом с матерью.
— Алёна, хватит. Смирись. Это общее решение.
И вот тут что-то щёлкнуло.
Она схватила тяжёлую керамическую вазу — ту самую, любимую — и со всего размаху ударила об пол. Осколки разлетелись, дети закричали.
— ВОН! — закричала она так, что стены дрогнули. — Я вас всех ненавижу!
Тишина. Они смотрели на неё с ужасом.
— Если вы ещё раз сюда придёте — я вызову полицию, — продолжала она. — Я вам клянусь. Это МОЙ дом. МОЯ жизнь. И вы её больше не получите!
Они уходили медленно, с обиженными лицами, с ворчанием. Дмитрий бросил:
— Ты пожалеешь.
Алена хлопнула дверью и закрыла все замки.
Ночью она не спала. Сидела на кухне с ножом в руках — так, на всякий случай. В голову лезли самые тёмные мысли.
Телефон снова зазвонил. Имя «Дмитрий». Она выключила аппарат.
Утром купила новые замки и вызвала мастера. Тот бурчал:
— У вас что, война?
Она только кивнула.
Соседка Мария Петровна принесла ей пирог (Алена даже не смогла притронуться).
— Доченька, держись. Ты сильная. Они тебя боятся, потому и давят.
Вечером пришёл Виктор. Принёс два пластиковых стула и поставил на балконе.
— Будем тут сидеть. Чтобы ты знала — не одна.
Алёна впервые за много месяцев улыбнулась.
Но война не закончилась.
Через неделю пришла повестка: свекровь подала в суд, требуя признать её сына «собственником половины квартиры».
Алена держала бумагу в руках и понимала: это не финал. Это только начало новой битвы.
Она посмотрела в окно. Город жил своей жизнью: люди шли с пакетами, дети катались на велосипедах. Жизнь текла.
А у неё впереди была долгая зима. И война за своё право на тишину.
И она решила: будет стоять до конца.
«Как меня Dоили как д0йную к0Rову, вычеркнули из завещания ради вечной жеRtвы без работы, а потом ох*еLи, когда я перестала платить — история освобождения и посылания всех к чёRtу»