— Мне нет дела, где будет жить твоя сестра, когда её попрут из квартиры, но к нам она не заселится!

— Ты серьёзно собрался стелить ей здесь?

Голос Кати был ровным, почти безразличным, но Егор всё равно вздрогнул и на секунду замер с подушкой в руках. Он стоял посреди их небольшой гостиной, которая временно исполняла роль гостевой комнаты. Его широкая спина в домашней футболке почти полностью загораживала диван, на котором он с усердием, достойным лучшего применения, расправлял свежевыглаженную простыню. Он не обернулся, продолжая своё дело, словно не услышал вопроса. С силой встряхнул подушку, взбив её до состояния упругого облака, и аккуратно уложил в наволочку с незатейливым цветочным узором.

Катя стояла в дверном проёме, скрестив руки на груди. Она молча наблюдала за этим представлением. За тем, как её муж, её опора и защитник, деловито готовит плацдарм для вторжения. Для своей сестры Инги, чей визит всегда напоминал стихийное бедствие локального масштаба. Она знала этот сценарий наизусть: сначала слёзные звонки о том, как её, несчастную, снова «не поняли» на работе и «подставили» с квартирой, затем — триумфальное прибытие с двумя огромными чемоданами и твёрдым намерением пожить «всего пару неделек, пока всё не утрясётся». Эти «пару неделек» имели свойство растягиваться на месяцы, наполненные поиском себя, творческими кризисами и пустыми обещаниями.

— Я же сказал тебе, ей некуда идти, — наконец ответил Егор, не поворачиваясь. Он разгладил несуществующую складку на пододеяльнике. — Это временно. Инга быстро найдёт работу и съедет.

— Разумеется, — так же спокойно произнесла Катя. Её спокойствие было обманчивым, как гладь омута. — Она всегда находит всё очень быстро.

Егор наконец обернулся. На его лице была смесь раздражения и упрямства. Он ожидал криков, ультиматумов, скандала. Он был готов к этому, заготовил в голове десяток железобетонных аргументов про «семью», «родную кровь» и «мы должны помогать друг другу». Но Катя не кричала. Она сделала несколько шагов в комнату, окинула его работу оценивающим взглядом и кивнула.

— Хорошо. Я вижу, ты принял решение в одностороннем порядке. Что ж, раз мы принимаем нового жильца, давай оформим это официально, чтобы избежать недопонимания в будущем.

Егор непонимающе нахмурился.

— В смысле «официально»? Кать, ты чего?

Но она уже не слушала. Она развернулась и прошла к рабочему столу в углу комнаты. Села, разбудила ноутбук, и её пальцы забегали по клавиатуре. В комнате повисло только отчётливое, сухое щёлканье клавиш. Егор смотрел на её прямую спину, на сосредоточенный профиль, и не понимал, что происходит. Эта тихая, деловая активность пугала его гораздо больше, чем любая истерика. Через пять минут зажужжал принтер, выплюнув на лоток один-единственный лист.

Катя взяла его, подошла к мужу и протянула ему.

— Вот. Прочти.

Сверху аккуратным шрифтом было набрано: «Договор о временном проживании и солидарной ответственности». Егор пробежал глазами по строчкам, и его лицо начало медленно вытягиваться.

— Ты издеваешься?

— Нисколько. Здесь всё по делу. Прописано, что Инга может жить у нас бесплатно, так как является твоей родственницей. Но при этом обязуется вносить третью часть за все коммунальные платежи и участвовать в уборке квартиры по графику. График прилагается на обороте. Всё справедливо, нас ведь будет трое.

Она сделала паузу, давая ему переварить информацию, а затем ткнула ногтем в последний абзац, подчёркнутый жирной чертой.

— А вот этот пункт — самый важный. Он для тебя. Здесь ты подписываешься как её финансовый поручитель. Это значит, что если Инга по какой-то причине просрочит свой платёж или что-то испортит в квартире — случайно, разумеется, — сумма ущерба или задолженности будет автоматически вычтена из твоей доли семейного бюджета. До того, как твои деньги попадут в наш общий котёл.

Егор смотрел то на бумагу, то на жену. Он чувствовал себя идиотом, попавшим в хитроумную ловушку.

— Это… это какая-то дичь, — выдавил он.

— Это страховка, — поправила Катя. Её глаза были холодными и ясными. — Ты же уверен в своей сестре? Уверен, что она ответственный человек, который не сядет нам на шею? Что ж, тогда для тебя этот договор — простая формальность. Просто бумажка. Подпиши, и докажи, что твоя вера в неё не пустые слова. Но без этой подписи её ноги в моей квартире не будет.

Она положила договор на комод, а рядом — шариковую ручку. И вышла из комнаты, оставив его одного с белоснежным бельём, расстеленным для сестры, и документом, который превращал его родственные чувства в финансовое обязательство. Егор смотрел на аккуратную строчку для подписи и понимал, что отступать уже некуда. Не признаваться же жене, что он и сам ни на грош не верит в ответственность Инги. Схватив ручку, он с силой, размашисто черканул свою фамилию. Пусть подавится своей бумажкой. Это просто глупая женская игра.

Инга прибыла на следующий день, ближе к вечеру. Она не ворвалась ураганом, а вплыла в квартиру, как уставшая, но благородная жертва обстоятельств. Два её чемодана, обклеенные бирками из прошлых, более удачливых путешествий, с глухим стуком встали в прихожей, мгновенно загромоздив всё пространство. Она обняла Егора долго и со всхлипом, а Кате досталась быстрая, формальная улыбка и воздушный поцелуй мимо щеки.

— Катюша, спасибо, что приютили, — проворковала она, оглядывая квартиру хозяйским взглядом. — Я вам не помешаю, честно. Завтра же начну обзванивать рекрутеров.

Первые дни прошли в режиме притворной идиллии. Егор изо всех сил старался делать вид, что всё в порядке, что наличие третьего человека в их двухкомнатной квартире — это весело и по-семейному. Он пытался игнорировать мелочи, которые немедленно начали прорастать, как сорняки, по всей квартире. Крошки от печенья на диване, где спала Инга. Мокрое полотенце, брошенное на кресло в гостиной. Кофейная чашка с засохшим осадком на дне, оставленная на журнальном столике.

Катя молчала. Она не делала замечаний, не цокала языком и не вздыхала демонстративно. Она двигалась по квартире с тихой эффективностью ревизора. Вечером, когда Инга запиралась в ванной на час, Катя доставала телефон. Щёлк. Фотография жирного отпечатка пальцев на экране ноутбука. Щёлк. Снимок её дорогого крема для лица, в котором виднелся след от чужого ногтя. Щёлк. Крупный план белой обивки дивана, где расплывалось крошечное, но отчётливое пятно от пролитого кофе. Она ничего не говорила Егору, но он чувствовал её взгляд, видел эти короткие, беззвучные фотосессии, и по его спине пробегал холодок. Его дом, его крепость, превращался в зону сплошного контроля, где каждый неверный шаг его сестры тщательно документировался.

Развязка наступила в субботу утром. Это было их время, когда они садились за кухонным столом с кофе и планировали бюджет на следующую неделю. Инга ещё спала, и в квартире было непривычно тихо.

— Итак, по финансам, — начала Катя обыденным тоном, открывая на ноутбуке таблицу. — На этой неделе есть небольшие корректировки.

Она развернула экран к Егору. Рядом с привычными статьями расходов — «продукты», «коммуналка», «бытовая химия» — появился новый раздел: «Компенсации согласно Договору от 23.10».

Егор уставился на строчки.

Доля коммунальных платежей (Инга И.В.) — 2150 руб.

Химчистка дивана (загрязнение кофейным напитком) — 3500 руб. (чек прилагается).

Порча косметического средства (крем La Mer), нецелевое использование — 4800 руб. (согласно оценочной стоимости).

Итоговая сумма, аккуратно подбитая внизу, была внушительной.

— Что это? — тихо спросил Егор, хотя прекрасно всё понимал.

— Это счёт, — спокойно ответила Катя, отхлебнув кофе. — Как мы и договаривались. Ты поручитель, поэтому эта сумма вычитается из твоей части зарплаты до её внесения в семейный бюджет. Я уже всё пересчитала. Вот твоя доля на эту неделю.

Она подвинула к нему несколько купюр — жалкий остаток от того, что он привык считать своей личной суммой.

— Ты… ты не можешь! Это же грабёж! Какой крем за пять тысяч? Какая химчистка из-за капли кофе?

— Егор, не надо, — её голос стал твёрдым, как сталь. — Там твоя подпись. Ты согласился с условиями. Или твоя подпись ничего не стоит? Ты сам гарантировал её порядочность. Теперь плати. Или скажи своей сестре, чтобы она собрала вещи. Выбор за тобой.

Он сидел, глядя на деньги, потом на непроницаемое лицо жены. Ярость и бессилие боролись в нём. Он был в ловушке, которую сам себе и построил. Встав из-за стола, он, не говоря ни слова, направился в гостиную. Резко распахнул дверь. Инга сладко спала, разметавшись по дивану.

— Инга, подъём! — рявкнул он так громко, что она подскочила. — У нас серьёзный разговор. Очень. Серьёзный.

Разговор Егора с сестрой, состоявшийся в то субботнее утро, закончился предсказуемо. Он вылился в поток слёз, горьких упрёков в адрес «бездушной» Кати и клятвенных заверений Инги, что она «всё-всё поняла» и теперь будет «тише воды, ниже травы». Егор, отчаянно желая поверить, что этот кошмар можно прекратить малой кровью, смягчился. Он даже отдал сестре часть тех денег, что остались у него после Катиного расчёта, чтобы она «не чувствовала себя совсем уж нищей». Это было ошибкой. Он заплатил за минутное спокойствие, но лишь отсрочил неизбежное.

Следующая неделя превратила их квартиру в минное поле, а Катю — в бесстрастного сапёра, который не обезвреживал мины, а лишь методично отмечал их флажками для последующей детонации. Инга, оправившись от шока, не изменила своим привычкам. Она лишь стала чуть более изобретательной в своей небрежности. Катя больше не фотографировала. Она завела небольшой блокнот, в который сухим, каллиграфическим почерком заносила каждый проступок, присваивая ему номер, дату и точное время.

«Пункт 3.4. Оставление пищевых отходов в раковине, приведшее к засору слива. 26.10, 22:15». «Пункт 5.1. Использование чужих средств гигиены (шампунь Kerastase). 28.10, 08:30». «Пункт 2.7. Оставление включённым света в коридоре и ванной комнате на срок более 4 часов. Ночь с 29.10 на 30.10».

Каждое утро субботы превратилось для Егора в пытку. Ритуал был неизменным. Катя молча ставила перед ним чашку кофе и клала рядом новый, отпечатанный на принтере лист. Это был уже не просто счёт. Это был «Еженедельный отчёт о нарушениях режима проживания», с детализацией, которой позавидовал бы налоговый инспектор. Суммы росли. Стоимость вызова сантехника, пропорциональная цена использованного шампуня, рассчитанная по миллилитрам, перерасход электроэнергии сверх нормы на одного проживающего.

Егор начал меняться. Он перестал быть радушным хозяином и превратился в надзирателя. Он ходил за сестрой по пятам, проверяя, выключила ли она за собой свет, убрала ли со стола. Он купил себе новый дорогой гель для душа и прятал его в шкафу под стопкой свитеров. Свои любимые снэки он теперь съедал в машине по дороге с работы. Он ловил себя на том, что прислушивается к звукам из ванной, пытаясь угадать, чем именно сейчас пользуется Инга. Дом перестал быть местом отдыха. Это было место постоянного напряжения, где он был зажат между молотом Катиной методичности и наковальней сестринской безалаберности.

Конфликты между братом и сестрой вспыхивали теперь ежедневно. Они были короткими, злыми и бесплодными.

— Инга, твою мать, опять кружка на столе! Тебе сложно донести её до раковины?

— Ой, прости, я задумалась! Егорушка, ты стал таким нервным. Эта твоя мегера тебя совсем извела!

— Она меня не изводила, пока ты не приехала! Просто убери за собой! Ты понимаешь, что за эту твою «задумчивость» плачу я? Из своего кармана!

— Я же ищу работу! Как только найду — всё тебе верну, до копеечки! Ты что, не веришь родной сестре? Ты веришь каким-то бумажкам, а не мне!

В очередную субботу Егор увидел в отчёте новый пункт, который заставил его похолодеть. «Пункт 7.2. Повреждение бытовой техники вследствие неправильной эксплуатации. Ремонт профессионального фена Dyson. 4.11, 19:40. Сумма к возмещению — 40 700 рублей».

Он поднял глаза на Катю. Она спокойно смотрела на него, ожидая реакции.

— Она сломала твой фен, — это был не вопрос, а констатация.

— Она решила высушить им свои промокшие кроссовки, — ровным голосом пояснила Катя. — Я нашла его на полу в ванной, перегретым и неработающим. Счёт из сервисного центра прилагается.

Егор больше ничего не сказал жене. Он сжал лист в кулаке и ворвался в гостиную. Инга сидела на диване и с увлечением листала ленту в телефоне.

— Ты! — прошипел он, тыча в неё скомканной бумагой. — Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Ты хоть что-то соображаешь?!

— Что опять не так? — лениво протянула она, не отрывая взгляда от экрана. — Опять твоя ведьма что-то насчитала? Егор, да расслабься ты. Ну сломался фен, с кем не бывает. Купим новый.

Это было последней каплей.

— «Купим»?! — заорал он, и в его голосе прорвалась вся накопленная за эти недели злость и усталость. — Это кто «мы»?! Ты хоть копейку в этот дом принесла? Ты живёшь здесь, жрёшь здесь, всё ломаешь и портишь, а плачу за это я! Ты не просто живёшь у нас, ты меня разоряешь! Ты меня уничтожаешь! Ты хоть представляешь, в кого ты меня превратила?

Крик Егора повис в воздухе и медленно растворился. Инга, впервые за всё время, оторвала взгляд от телефона и посмотрела на брата. В её глазах не было ни страха, ни раскаяния. Только ленивое, брезгливое удивление, словно он был назойливой мухой, нарушившей её покой. Она медленно отложила телефон.

— Ты закончил свой концерт? — процедила она. — Посмотри на себя. Трясёшься из-за каких-то денег. Где тот Егор, которого я знала? Мой брат, который всегда был за меня горой. Она тебя сломала, превратила в своего цепного пса, который лает по команде.

Она встала, подошла к нему и попыталась положить руку ему на плечо, но он отшатнулся, как от огня. Этот жест, такой простой и окончательный, сказал больше, чем все его крики. Он больше не был на её стороне. Он вообще больше не был ни на чьей стороне. Он был один, в аду, который сам же и допустил в свой дом.

Следующие несколько дней прошли в густом, удушливом молчании. Инга демонстративно не выходила из гостиной, заказывая себе еду доставкой. Егор и Катя существовали в параллельных реальностях, пересекаясь на кухне как тени. Катя больше не вела свой блокнот. Казалось, она чего-то ждала. Финального аккорда. И он не заставил себя ждать.

В среду вечером Катя молча подошла к стиральной машине, чтобы забрать выстиранное бельё. Открыв дверцу, она замерла. Машинка была полна воды и разноцветной ворсистой каши. В центре этого месива лежал дешёвый банный коврик ядовито-зелёного цвета, который Инга купила себе, чтобы «добавить уюта». Он полинял и расползся на тысячи мелких волокон, забив всё внутри. Машина гудела, но не сливала воду.

Катя не сказала ни слова. Она просто закрыла дверцу. Достала телефон, нашла номер круглосуточного сервисного центра и вызвала мастера на утро.

Утром, пока Егор хмуро пил кофе перед работой, а Инга спала, пришёл мастер. Он провозился с машиной полтора часа, извлёк из фильтра и насоса плотный, похожий на войлок ком зелёной синтетики, и выставил счёт. Сумма за экстренный вызов, сложный ремонт и замену насоса была астрономической. Она превышала все предыдущие «штрафы» Инги, вместе взятые.

Катя оплатила ремонт картой. Когда мастер ушёл, она положила чек и новый, последний отпечатанный лист на кухонный стол перед мужем. Он не сразу понял, что это. А потом увидел заголовок: «Уведомление о досрочном расторжении Договора в связи с систематическим и злостным нарушением условий проживания, повлекшим порчу дорогостоящего имущества».

— Это всё, — сказала Катя так тихо, что Егору пришлось напрячься, чтобы расслышать. — С меня хватит. Она должна съехать сегодня. До вечера.

Егор смотрел на цифру в чеке, и у него перед глазами всё поплыло. Это была не просто сумма. Это был монумент его глупости, его слабости, его трусости. Он вдруг понял, что всё это время Катя не издевалась над ним. Она давала ему шанс. Шанс самому увидеть, самому понять, кого он притащил в их дом. И он этот шанс провалил с оглушительным треском.

— Катя… послушай… ей некуда идти, — выдавил он, и его голос прозвучал жалко и чужеродно. — Ну куда она пойдёт? На улицу? Она же моя сестра!

Он поднял на неё глаза, в последней, отчаянной попытке воззвать к чему-то человеческому, к состраданию, к семье. Но её лицо было гладким и непроницаемым, как ледник. Она смотрела сквозь него.

— Мне нет дела, где будет жить твоя сестра, когда её попрут из квартиры, но к нам она не заселится! Если увижу у нас её и её чемоданы, то ты вместе с ней будешь искать себе новый дом!

И он понял, что это конец. Не угроза, не ультиматум. Это был приговор.

Он медленно встал, обошёл стол и направился в гостиную. Инга как раз проснулась и потягивалась на диване.

— Егорушка, сделай кофейку, а? — сонно пробормотала она.

Он остановился посреди комнаты. Он смотрел на неё, на её расслабленную позу, на смятое бельё, на бардак вокруг, и не чувствовал ничего. Ни злости, ни жалости. Только пустоту. Огромную, выжженную дотла пустоту.

— Собирай вещи, — сказал он глухо.

— Чего? — она села, непонимающе глядя на него. — Ты в своём уме?

— Я сказал, собирай свои вещи, — повторил он, не повышая голоса. — У тебя есть три часа. Потом я вызову грузчиков, и они вынесут твои чемоданы на лестничную клетку.

Он развернулся и вышел, не дожидаясь ответа. Он сел на кухне, напротив Кати. Они не смотрели друг на друга. Из гостиной доносились сначала возмущённые крики, потом всхлипы, потом грохот собираемых чемоданов. Егор сидел неподвижно, глядя в одну точку. Он проиграл. Проиграл всё: деньги, сестру, уважение жены и, самое главное, самого себя. Война закончилась. Победителей в ней не было…