Надя, прости меня… Прости, если сможешь.
Надежда Ивановна подняла глаза от чашки остывшего кофе. Напротив неё сидела женщина, в которой с трудом угадывалась когда-то красивая и самоуверенная старшая сестра. Людмила Петровна сгорбилась, словно несла на плечах невидимый груз. Пальцы нервно комкали бумажную салфетку, превращая её в бесформенный комок.
– Я знаю, ты имеешь право не разговаривать со мной, – продолжала Людмила, не дождавшись ответа. – Двадцать лет… Господи, как быстро пролетело время. Но мне больше не к кому обратиться, понимаешь? Совсем не к кому.
Надежда молчала. В груди поднималась волна старой, казалось бы, давно забытой обиды. Перед ней сидела та самая женщина, которая когда-то лишила её последней памяти о матери – родительского дома. Та, что забрала всё себе, оправдываясь заботой и близостью.
– Ты ведь всегда была сильной, – Людмила подняла покрасневшие глаза. – Даже когда жила в том гар ни зоне, на краю света. Помнишь, как мама переживала? А ты писала весёлые письма, присылала фотографии…
– Люда, зачем ты позвала меня? – голос Надежды звучал ровно, без эмоций.
Салфетка в руках Людмилы окончательно превратилась в мокрые клочки. Она сделала глубокий вдох, словно перед прыжком в холодную воду.
– Мне нужна помощь. Денежная помощь. Я понимаю, как это звучит после всего, что было между нами, но…
***
Память безжалостно вернула Надежду на двадцать лет назад. Февраль, лютые морозы. Телефонный звонок среди ночи – соседка сообщала о с мер ти матери. Анна Сергеевна угасла тихо, во сне, не дождавшись младшей дочери.
Надежда помнила каждую деталь того кошмарного дня. Как металась по крошечной комнатке в офицерском общежитии, собирая вещи. Как Сергей пытался достать билеты на самолёт, но ближайший рейс был только через три дня. Как они сидели на автобусной остановке, ожидая единственный автобус, идущий через заснеженную тайгу к железнодорожной станции.
– Ничего, Надюш, успеем, – шептал муж, обнимая. – Всё будет хорошо.
Но они не успели. По хо роны прошли без неё. Людмила организовала всё сама – так, как считала нужным. Скромно, быстро, без лишних слов.
Надежда приехала на третий день после. Квартира матери встретила её пустотой – Людмила уже вывезла самое ценное. На столе лежала записка: «Приходи вечером, поговорим».
Разговор состоялся по телефону – Людмила не открыла дверь, сославшись на плохое самочувствие.
– Ты ничего не получишь, Надя, – её голос звучал жёстко и безапелляционно. – Квартира и дача теперь мои. По завещанию.
– Какому завещанию? Мама никогда…
– Мама оставила всё мне. Я ухаживала за ней последние годы, пока ты строила свою жизнь в гар ни зоне. Ты даже на по хо роны не приехала!
– Люда, ты же знаешь, я не могла раньше! Метель, дороги закрыты…
– Всегда находятся оправдания, правда? Впрочем, это уже не важно. Документы оформлены. Если хочешь что-то из вещей мамы на память – приходи завтра до обеда. Потом я уезжаю.
Надежда помнила, как стояла с телефонной трубкой в руке, не веря в происходящее. Как Сергей забрал у неё трубку, что-то резко сказал в неё и повесил. Как они молча сидели на кухне той съёмной квартиры, где остановились у дальних знакомых.
***
Вечером того же дня они вернулись в гар ни зон. Маленькая квартирка встретила их промозглым холодом – за время отсутствия печка остыла. Сергей молча принялся растапливать буржуйку, а Надежда села на табуретку и разрыдалась.
– Как она могла? Родная сестра! Мама любила нас одинаково, я знаю!
Сергей поставил на плитку кастрюлю с водой, достал из холодильника картошку.
– Будем ужинать, – сказал он спокойно. – А потом поговорим.
За ужином – варёная картошка с селёдкой и чай – они молчали. Надежда механически жевала, не чувствуя вкуса. В голове крутились обрывки воспоминаний: как они с Людмилой в детстве делили последнюю конфету, как старшая сестра защищала её от хулиганов во дворе, как вместе готовились к экзаменам…
– Знаешь, что я думаю? – Сергей отодвинул пустую тарелку. – Жизнь всё расставит по местам. Не держи зла, Надюш. Оно разъедает душу изнутри.
– Но это же несправедливо!
– Многое в жизни несправедливо. Но мы построим своё. Сами. Без чьей-либо помощи и милости.
Надежда подняла глаза на мужа. В тусклом свете керосиновой лампы (электричество опять отключили) его лицо казалось высеченным из камня. Спокойное, надёжное, родное.
– Через год я де мо би лизуюсь, – продолжал Сергей. – Переедем в город. Найду работу, ты тоже. Квартиру снимем, потом, может, и свою купим. Детей растить будем. У нас всё получится, вот увидишь.
В ту ночь Надежда приняла решение – не оглядываться назад, не ждать справедливости от других. Строить свою жизнь, свою семью, свой дом.
***
Двадцать лет пролетели как один день. Надежда стояла у окна своей кухни, нарезая овощи для салата. За окном сгущались весенние сумерки, во дворе зажигались фонари. Скоро придут с работы дети – Ирина из банка, Дмитрий из автосервиса. Сергей задерживался в магазине – вечерняя инвентаризация.
Их небольшой магазин хозтоваров приносил стабильный доход. Не миллионы, конечно, но на жизнь хватало. Трёхкомнатная квартира в спальном районе, дача за городом, две машины – скромные, но надёжные. Главное – в доме всегда был мир и взаимопонимание.
Телефон зазвонил неожиданно резко. Надежда вытерла руки о фартук, взяла трубку.
– Надя? Это я… Людмила.
Голос из прошлого у дарил как пощёчина. Надежда застыла, не зная, что ответить.
– Надя, ты слышишь меня? Пожалуйста, не бросай трубку. Мне очень нужно с тобой поговорить. Можем мы встретиться?
– Зачем? – голос прозвучал чужим, хриплым.
– Я всё объясню при встрече. Пожалуйста. Завтра в кафе на Садовой, в три часа. Я буду ждать.
Надежда хотела отказаться, но что-то в голосе сестры – отчаяние? страх? – заставило её согласиться.
Вечером за ужином она рассказала семье о звонке. Ирина нахмурилась:
– Мам, зачем тебе это нужно? Она же…
– Я знаю, что она сделала, – перебила Надежда. – Но она всё-таки моя сестра.
Сергей молчал, задумчиво помешивая чай. Дмитрий пожал плечами:
– Сходи, мам. Послушай, что скажет. Потом решишь.
***
Кафе на Садовой было почти пустым. Надежда увидела сестру сразу – та сидела в углу, ссутулившись над чашкой кофе. За двадцать лет Людмила постарела на все сорок. Седые неухоженные волосы, потухшие глаза, дешёвая куртка, заштопанная на локте.
– Спасибо, что пришла, – Людмила попыталась улыбнуться, но получилась жалкая гримаса.
Надежда села напротив, заказала чай. Молчание затягивалось. Наконец, Людмила заговорила – сбивчиво, путано, перескакивая с одного на другое.
Мамину квартиру продали пятнадцать лет назад – муж влез в долги, грозились отобрать за долги. Дачу тоже продали – нужны были деньги на лечение мужа после инфаркта. Но он всё равно запил. Последние годы пьёт, не просыхая. Скандалит, выносит вещи из дома, продаёт за бесценок.
– А дети? – спросила Надежда. – У тебя же двое…
– Марина с мужем и ребёнком живёт с нами. Трёхкомнатная квартира, но они заняли две комнаты, мы с Виктором ютимся в маленькой. Говорят, некуда идти, денег на съём нет. Андрею мы квартиру купили два года назад – однушку в новостройке. Теперь Марина обижается, требует справедливости. Каждый день скандалы…
Людмила закрыла лицо руками. Плечи её тряслись от беззвучных рыданий.
– Я мечтаю просто уйти. Снять комнату где-нибудь, жить одна, в тишине. Но денег нет совсем. Пенсия маленькая, Виктор пропивает. Надя, я знаю, я не имею права просить, но… Может, ты одолжишь? Я верну, клянусь, как только смогу…
Надежда смотрела на сестру и видела перед собой чужого человека. Где та гордая, самоуверенная Людмила, которая двадцать лет назад заявила о своих правах на наследство? Где та женщина, которая обвиняла её в равнодушии к матери?
В душе боролись противоречивые чувства. Жалость – видеть родного человека в таком состоянии было больно. Злорадство – вот она, справедливость, о которой говорил Сергей. Обида – старая, въевшаяся, не отпускающая даже спустя столько лет.
– Людмила, – Надежда специально назвала сестру полным именем, подчёркивая дистанцию. – Двадцать лет назад ты лишила меня всего. Не денег – памяти о маме. Её вещей, фотографий, писем. Ты даже не дала мне зайти в квартиру, где я выросла.
– Я была неправа, я знаю…
– Ты была жестока. И теперь просишь помощи у той, кого когда-то вышвырнула из жизни.
***
Дома Надежду встретила тишина – дети разъехались по своим делам. Только Сергей сидел на кухне с ноутбуком, проверял накладные.
– Как прошла встреча? – спросил он, не поднимая глаз от экрана.
Надежда налила себе чаю, села напротив. Рассказала всё – про долги, про пьющего мужа, про скандалы с детьми, про просьбу о деньгах.
Сергей закрыл ноутбук, внимательно посмотрел на жену.
– И что ты решила?
– Не знаю. Честно – не знаю. С одной стороны, она моя сестра. Единственная родная душа из детства. С другой… Как можно простить такое предательство?
– А что говорит сердце?
– Сердце молчит. Или говорит сразу двумя голосами.
Вечером позвонила тётя Тамара – двоюродная сестра их матери, единственная из родственников, кто поддерживал отношения с обеими сёстрами.
– Надюша, я слышала про Людмилу. Совсем плохо у неё дела. Может, поможешь? Всё-таки кровь родная, сестра. Мать ваша с того света смотрит…
– Тётя Тома, она отобрала у меня всё после с мер ти мамы.
– Знаю, милая, знаю. Но зло злом не вылечишь. Ты же не такая, как она. Ты добрая, у тебя сердце большое. Подумай.
После разговора Надежда долго стояла с телефоном в руках. В памяти всплывали картины детства: как они с Людмилой пекли пироги на мамин день рождения, как старшая сестра учила её кататься на велосипеде, как вместе плакали на выпускном…
А потом – другие картины. Холодный голос в телефонной трубке. Закрытая дверь родительской квартиры. Пустота в душе, когда понимаешь, что тебя предал самый близкий человек.
***
Ночь опустилась на город. Надежда стояла у окна спальни, глядя на россыпь огней внизу. В руке она держала телефон с набранным номером Людмилы. Палец завис над кнопкой вызова.
В соседней комнате тихо храпел Сергей. Он сказал главное перед сном:
«Я не буду тебя направлять. Это твоё решение. Что бы ты ни выбрала, я буду рядом».
Надежда думала о том, что прощение – это не значит забыть. Это значит отпустить. Отпустить обиду, которая столько лет отравляла душу. Отпустить прошлое, которое мешало жить настоящим.
Но готова ли она к этому? Может ли она переступить через двадцать лет боли и одиночества?
В телефоне мигал номер сестры. Восемь цифр, которые могли изменить всё. Или не изменить ничего.
Надежда закрыла глаза, прислушиваясь к себе. Два голоса в душе продолжали спорить. Голос обиды твердил: она не заслуживает помощи, пусть расхлёбывает сама. Голос сострадания шептал: она твоя сестра, она в беде, мама хотела бы, чтобы вы были вместе.
За окном загудела машина, пролетел с сиреной полицейский автомобиль. Город жил своей ночной жизнью, равнодушный к терзаниям одной женщины, стоящей у окна.
Надежда открыла глаза. Палец всё ещё висел над кнопкой вызова. Решение должно было прийти. Рано или поздно. Но не сегодня. Ещё не сегодня.
История двух сестёр не закончилась. Она замерла в той точке, где каждый человек оказывается хотя бы раз в жизни – в точке выбора, который определит не только судьбу, но и то, кем ты являешься на самом деле.
— И что? Мы теперь должны твою сестру до её пенсии обеспечивать? Сначала выпускной и институт, сейчас квартира и проживание, а потом что