Ирина шла по промозглому осеннему тротуару, сжимая в ладони мятый конверт. С зарплатой — второй за месяц. На одной работе — кассиром, на другой — уборщицей в кафе. Уставшая до изнеможения, с мокрыми от мороси волосами, но с какой-то упрямой гордостью внутри: сама справляюсь. Никому ничего не должна. Никому не обязана.
Заочным учёбой она тянула, как могла. Считала каждую копейку, отказывала себе даже в маршрутке — пешком быстрее, и хоть воздухом подышит. Все четыре месяца копила. Каждую получку раскладывала по листочку, по клеточкам — где на питание, где на учебники, где на тот самый первый взнос за обучение.
А сегодня наконец-то можно было перевести часть денег. Еще немного — и она подаст документы. Никаких “пап и мам”, никаких долгов.
Ключ заело в замке, как всегда. Ирина толкнула дверь бедром, сняла с плеч рюкзак. В квартире пахло чем-то жареным и дешевым дезодорантом. Михаил, конечно, дома.
— Мам, я пришла! — крикнула Ирина, разуваясь.
Ответа не последовало. Только бормотание телевизора из кухни.
В комнате брата мигал экран — синий, со звуками выстрелов и какой-то глупой английской руганью. Михаил сидел, как вкопанный, с гарнитурой на голове. Пальцы бегали по клавиатуре с бешеной скоростью.
— Привет, — бросила Ирина.
— Ага, — не отрываясь, буркнул он.
Она прошла мимо, усталая, раздражённая. На полке, как всегда, стояла деревянная шкатулка — бабушкин подарок, с вырезанным цветком на крышке. В ней всё хранилось. Её единственная тайна.
Ирина открыла крышку и застыла.
Пусто.
Руки похолодели. Секунду она просто не верила. Потом судорожно переложила всё вокруг — под полку, под книги, под платки. Пусто. Сорок пять тысяч. Всё, что она собрала за четыре месяца.
В висках застучало, будто кто-то стучит молотком изнутри черепа.
— Мам! — Ирина почти закричала, выбегая на кухню. — Мам, где мои деньги?!
Мать сидела за столом с газетой. Старый стол, заляпанный подсолнечным маслом, скрипел под каждым движением.
— Какие деньги? — она не подняла глаз.
— Из шкатулки! — голос Ирины сорвался. — Там были сорок пять тысяч!
— А-а, эти, — мать перевернула страницу, будто говорила о мелочи. — Мы с отцом взяли. Михаилу компьютер купили.
Ирина моргнула.
— Что?
— Игровой. Хороший. Сейчас без этого никак, — мать наконец посмотрела на дочь. — Он же растет, ему развиваться надо.
Ирина молчала. Воздух вышел из лёгких.
— Мам… — голос дрогнул. — Это мои деньги. Я их заработала. На институт.
— Ну и что? — мать пожала плечами. — Ему нужнее. Ты молодая, еще заработаешь.
Из комнаты выглянул отец — в майке, с чашкой пива.
— Не устраивай сцену, — буркнул он. — Михаил младший, ему помочь надо.
— Это не помощь! — крикнула Ирина. — Это воровство!
— Потише! — мать резко поставила газету на стол. — Ты с кем так разговариваешь? Семья важнее твоих прихотей!
— Прихотей?! — Ирина сделала шаг вперед. — Я четыре месяца работала без выходных! Я копила на учебу! А вы просто взяли?!
Отец нахмурился, поставил чашку.
— Не ори. В доме мужчина есть — Михаил. Ты девушка, должна помогать, а не скандалить.
Ирина стояла, как будто в горле застрял кусок железа. В глазах защипало.
— Значит, вот как, да? — сказала она тихо. — Значит, всё ради него. Всегда ради него.
Мать отвернулась.
— Не начинай. Он наш сын.
— А я кто?!
Ответа не последовало.
Ирина сжала кулаки и ушла в комнату. Закрыла дверь, прижалась спиной к ней. Слезы катились по лицу — горячие, бессмысленные. Всё внутри кричало. Но вслух она не произнесла больше ни слова.
Прошло десять лет.
Ирина смотрела на экран ноутбука — таблицы, цифры, отчёты. Работала бухгалтером в логистической фирме. Жила одна, в собственной двушке, за которую три года назад закрыла ипотеку. Соседи тихие, район приличный. Всё, о чём мечтала тогда, сбылось. Только радости в этом не было.
Каждый разговор с родителями — как укол под кожу. Они всё те же: отец с пивом, мать с вечными упрёками, брат — любимчик, которому всё прощается.
Телефон зазвонил. “Мама”.
Ирина посмотрела на экран и вздохнула.
— Алло.
— Ирина, завтра у Михаила день рождения. Приезжай.
— Не знаю, мам, работы полно.
— Какая работа? — возмутилась мать. — Семья важнее.
Опять это слово. Семья. Для них оно всегда означало: «всё ради Михаила».
— Ладно, — сдалась Ирина. — Буду.
Родительская квартира встретила запахом жареной курицы и гулом телевизора. За столом — Михаил, довольный, лысеющий, с женой и детьми. Картина благополучия.
Ирина поставила на стол конверт.
— Поздравляю, — сказала тихо. — Тут тридцать тысяч.
Михаил кивнул, сунул конверт в карман. Даже не посмотрел.
— Спасибо, — небрежно бросил.
Мать смерила дочь взглядом.
— И это всё? — брови поползли вверх. — Могла бы что-то посерьёзнее придумать.
Слова ударили, как пощёчина. Внутри всё обмякло.
— Конечно, мам, — Ирина ответила спокойно. — В следующий раз постараюсь.
— Вот и молодец, — мать довольно кивнула. — А то Михаил старается, работает, семья, дети… А ты всё сама по себе.
— У Михаила семья, у меня — работа, — отозвалась Ирина.
— Работа — не семья, — вставил отец. — Тебе пора подумать о личной жизни.
— Спасибо за заботу, — Ирина улыбнулась натянуто.
Михаил рассмеялся, разливая по бокалам компот.
— Ну чего вы, оставьте её. У Иры всё под контролем, — сказал он. — Она у нас самостоятельная.
Все засмеялись. Ирина молчала.
Вкус еды исчез. Всё стало пустым — как тогда, десять лет назад, когда она открыла ту самую шкатулку.
Она доела, поблагодарила, помогла убрать со стола. Уже собиралась уходить, когда мать остановила её.
— Подожди, — сказала она. — Поговорим.
Сердце неприятно кольнуло.
— О чём?
— Садись, — мать жестом указала на стул.
Ирина села.
— Как у тебя дела с квартирой? — спросила мать с показным безразличием.
— Нормально. Всё выплачено, живу спокойно.
— Двушка, да? — уточнила мать, наливая себе чай.
— Да.
— Просторно, — вздохнула она. — А вот Михаил мается. Однушку снимает, представляешь? С женой и детьми в тесноте.
Ирина поняла, куда всё идёт.
— Да, тяжело, — коротко сказала она.
Мать покачала головой, поставила чашку.
— Он самостоятельный парень, конечно, но всё же обидно. Ты живёшь одна, а у него семья.
Ирина почувствовала, как в груди начинает подниматься старая, забытая злость.
— Мам, скажи прямо.
— Что прямо? — прищурилась мать. — Просто говорю, что Михаилу было бы легче, если бы ты его поддержала.
— Я его постоянно поддерживаю, — Ирина кивнула на комнату, где стоял брат. — Деньгами, подарками.
— Деньги — это не всё, — сказала мать. — Мы тут подумали… Может, ты пустишь Михаила к себе пожить?
Мир словно замер.
Ирина смотрела на мать и не верила.
— Что?
— Ну… временно, — быстро добавила та. — Пока не купят своё жильё. У тебя же двушка, а он с детьми. Тесно им.
— Мам, — голос Ирины стал ледяным. — Ты серьёзно сейчас?
Мать сделала невинное лицо.
— Конечно. Он твой брат. Семья должна помогать.
Ирина встала.
— Я пошла, — сказала тихо.
Мать вскочила, схватила её за руку.
— Не горячись. Ты всегда всё воспринимаешь в штыки. Мы ведь для всех стараемся.
— Нет, мам, — Ирина посмотрела прямо в глаза. — Вы всегда старались для одного.
Мать нахмурилась.
— Что ты такое несёшь?
— То, что есть. Всю жизнь — только Михаил. Всё ему. Даже мои деньги — ему. Теперь ещё и квартира?
— Не преувеличивай! — мать раздражённо отмахнулась. — Просто нужно помочь брату.
— А мне кто помогал, когда я училась? Когда ночами на работах пахала?
— Хватит старое вспоминать! — крикнула мать.
Ирина молчала. Губы побелели.
— Я не пущу никого в свою квартиру, — наконец произнесла она. — Никого.
Мать посмотрела с холодной обидой, как на чужую.
— Вот значит как… — медленно произнесла она. — Эгоизм — твоя вторая натура.
Ирина ничего не ответила. Взяла сумку, надела куртку и вышла в тёмный подъезд.
За спиной мать ещё долго звала её по имени, но Ирина больше не обернулась.
Неделя прошла тихо — обманчиво тихо.
Ирина старалась не думать о том разговоре, будто стереть его из памяти. Но слова матери засели занозой: «Ты одна, а у него семья». Сколько раз она это уже слышала? Сто? Двести?
Каждый раз, когда от неё что-то требовали. Когда нужно было подкинуть денег брату, помочь родителям с кредитом, купить что-то «для всех». Каждый раз — под одним соусом: «Семья важнее».
В воскресенье утром телефон зазвонил снова.
Мать.
Ирина смотрела на экран, пока звонок не оборвался. Через пять минут — снова.
Она сбросила.
На третий раз ответила.
— Что случилось, мам?
— Я вижу, у тебя теперь манеры другие — трубку не берёшь, — раздражённо сказала мать. — Михаил сегодня заезжал, жаловался.
— На что?
— На жизнь, — голос матери сразу стал укоряющим. — Дети болеют, жена устала, денег не хватает. Им тесно, Ира. Ты могла бы хоть предложить…
— Нет, — перебила Ирина. — Я уже всё сказала.
— Ты думаешь, так легко жить с двумя детьми в одной комнате? — мать повысила голос. — Ты сидишь в своей двушке как королева, а он по съёмным углам!
— Мам, хватит, — Ирина прикрыла глаза. — Не начинай опять.
— Я не начинаю! — закричала мать. — Ты бессердечная! Вот что с тобой стало! Деньги, квартира, независимость — и всё, человек исчез!
— Может, я просто устала быть вашим кошельком?
— Как ты можешь так говорить! Мы твои родители!
— Родители не воруют у своих детей, мам, — сказала Ирина тихо.
На том конце линии повисла глухая пауза.
Потом короткие гудки.
На работе всё валилось из рук.
Коллеги болтали про отпуск, про цены, про жизнь — всё мимо ушей. Внутри Ирины снова крутился тот старый, липкий комок: обида, стыд, вина, злость. Всё сразу.
Она вспоминала себя в восемнадцать — худую, испуганную, когда стояла перед матерью с пустыми ладонями и пыталась понять, как такое возможно: родные украли её мечту. Тогда она не посмела ничего сказать. Тогда ей казалось, что лучше промолчать. Что, может, со временем они изменятся.
Не изменились.
Вечером, когда Ирина возвращалась домой, на лестничной площадке стояла мать.
С сумкой, в пальто, с тем самым упрямым взглядом, который означал одно — будет скандал.
— Мам, ты что тут делаешь? — устало спросила Ирина.
— Пришла поговорить, — сказала мать, проходя мимо и направляясь в квартиру, как к себе домой. — Где у тебя чайник?
Ирина опустила плечи.
— Мам, давай без этого.
— Без чего? — мать уже рылась на кухне, ставила чайник. — У меня сын с детьми по чужим углам, а дочь — в комфорте. Ты вообще совесть потеряла.
— Я ничего никому не должна, — спокойно сказала Ирина. — Это моя квартира.
— Наша семья, — поправила мать. — И в нашей семье помогают друг другу.
— Только вот помогает почему-то всегда один человек, — Ирина села на край стола. — И этот человек — я.
Мать резко повернулась.
— Ты говоришь, будто тебе плохо! Да ты живёшь как в шоколаде! Квартира, работа, одежда — всё у тебя есть. А Михаил? Ему труднее!
— Мам, у него есть жена, дети, работа. У него всё хорошо. Почему ты не можешь это принять?
— Потому что я мать! — выкрикнула она. — И вижу, кому тяжелее!
Ирина выдохнула, но молчала.
Мать подошла ближе, глядя прямо в глаза:
— Оформи квартиру на Михаила.
Ирина отпрянула, будто её ударили.
— Что?
— Не полностью, — мать заговорила быстро, словно боялась, что не успеет убедить. — Просто половину. Чтобы он знал, что у него тоже есть крыша над головой. Ты же всё равно выйдешь замуж, переедешь. Зачем тебе две комнаты?
— Мам… — Ирина даже не сразу нашла слова. — Ты серьёзно?
— Конечно! — мать всплеснула руками. — Он твой брат! Родной человек!
— Родной человек? — Ирина медленно поднялась. — Это тот, из-за которого вы у меня деньги украли? Тот, кому всё прощалось?
Мать закатила глаза.
— Сколько можно вспоминать старое? Мы помогли тогда ему начать!
— За мой счёт! — голос Ирины дрожал. — Всегда за мой счёт!
Мать замолчала, прищурилась.
— Ты неблагодарная.
— За что мне быть благодарной, мам? — Ирина сжала кулаки. — За то, что в этой семье я всегда была лишней?
— Не говори ерунды, — отрезала мать. — Просто жизнь так сложилась.
— Нет, — Ирина покачала головой. — Это вы так выбрали.
Мать стояла у стола, красная от злости.
— Михаил приедет через неделю, — сказала она холодно. — Мы решили, что он временно поживёт у тебя.
Ирина смотрела на неё, не веря ушам.
— Вы решили?
— Да. Семья обсудила.
— А меня, значит, никто не спрашивал?
— Ты слишком упряма, — ответила мать. — Но поймёшь потом, что мы правы.
— Мам, уйди, — Ирина сказала тихо, но твёрдо.
— Что?
— Уйди. Сейчас же.
— Я твоя мать!
— Да, — Ирина стиснула зубы. — Мать, которая считает, что всё моё должно принадлежать Михаилу.
Мать нахмурилась, но промолчала.
— Ключи оставь, — добавила Ирина.
Мать хлопнула дверцей шкафа, что-то пробурчала и, наконец, вышла.
Щёлкнул замок.
Тишина навалилась, будто бетонная плита.
Через три дня у подъезда стояла мать — с Михаилом.
Он держал в руках коробку с надписью «Посуда».
Ирина едва не рассмеялась — от шока.
— Привет, сестрёнка, — сказал он с улыбкой. — Мы тут решили переехать пораньше.
— Вы что, совсем? — прошептала Ирина.
— Мам сказала, ты не против, — Михаил пожал плечами.
Мать стояла сбоку, как надзиратель.
— Не начинай, — сказала она. — Всё равно так будет лучше. Ты не понимаешь сейчас, но потом спасибо скажешь.
— За что? За то, что вы меня из моей квартиры выгоняете?!
— Не истери, — устало сказала мать. — Мы не выгоняем, просто поживёте вместе, пока он не накопит.
— Мам, уйдите отсюда! — голос Ирины сорвался. — Уберите коробки, уберите всё!
— Не ори на мать! — рявкнул Михаил.
— Уйдите, — повторила она. — Немедленно.
— Сестра, — Михаил сделал шаг вперёд, положил руку ей на плечо. — Ты чего, мы же семья.
Она сбросила его руку.
— Нет, Миша. Семья — это когда любят, а не когда пользуются.
Он растерялся. Мать вспыхнула.
— Ах вот как! — выкрикнула она. — Так вот ты какая! Безжалостная!
— Я просто больше не позволю делать со мной, что вы хотите, — сказала Ирина. — Всё. Хватит.
Мать метнулась к двери, топая каблуками.
— Ты отреклась от семьи! Запомни, Ира! Михаил тебе больше не брат!
Ирина стояла, пока они не скрылись. Смотрела, как закрывается дверь лифта. Только потом почувствовала, как трясутся руки.
На работе она не рассказывала никому. Ни подруге из бухгалтерии, ни начальнице, которая спросила, почему у неё красные глаза. Просто сказала: «Аллергия».
Но ночью не могла уснуть. В голове — всё те же сцены. Мать, брат, коробки у двери.
Каждый раз — как нож.
На четвёртый день позвонил отец.
— Что ты устроила? — сразу с порога. — Мать вся в слезах! Михаил с детьми по съёмным квартирам! Ты их позоришь!
— Пап, я ничего не устраивала. Просто хочу жить спокойно.
— Тебе бы только о себе думать!
— Мне бы хотя бы один раз подумать о себе, — ответила Ирина.
Он повесил трубку.
В тот вечер Ирина вышла из дома без цели. Просто шла — куда глаза глядят. Прохладный ветер бил в лицо, под ногами хрустели листья.
На остановке стояли подростки с колой, кто-то громко смеялся. Где-то из окна играла старая песня из девяностых. Всё вокруг было обычным. Живым.
А внутри — тишина.
Но впервые за много лет — не пустая.
Она вдруг поняла, что не чувствует вины.
Ни капли.
Ей не за что было извиняться. Она не обязана быть вечным донором — ни денег, ни сил, ни терпения.
На следующий день она сменила замки.
Мать звонила ещё три раза — не брала. Михаил писал в мессенджере: «Ну чё ты, мы же родные». Удалила чат.
Неделю спустя — тишина.
Ни звонков, ни визитов.
Ирина впервые за долгое время пришла домой и почувствовала… покой. Настоящий.
Она сняла обувь, заварила чай, включила музыку. В квартире пахло яблоками и свежестью.
Она прошла в комнату и вдруг вспомнила ту старую деревянную шкатулку. Нашла её в коробке с вещами, на дне шкафа. Открыла.
Пусто.
Как и тогда.
Только на этот раз ей было не больно.
Она закрыла крышку и поставила шкатулку на полку.
— Всё, — сказала она вслух. — Больше не позволю.
И впервые за десять лет в квартире стало по-настоящему тихо — не глухо, не тяжело, а спокойно.
Без чужих голосов, без упрёков.
Без вины.
Ирина налила себе чай, подошла к окну. За стеклом — обычный вечер, огни домов, редкие машины, чьи-то смех и лай собаки. Жизнь шла.
Она улыбнулась.
Может, теперь наконец начнёт жить и она.
Я его здесь не брошу