— Здравствуйте, дочка…
Анна застыла с рукой на дверной цепочке. На площадке стояла женщина в кашемировом пальто с протёртыми локтями. Губная помада выцвела, оставив розовый контур.
За спиной, на кухне, отец закашлялся — сухо, надрывно. Стукнула о блюдце чашка. В коридоре висел запах микстуры от кашля.
— Анечка… — женщина сделала шаг ближе. От неё пахло дорогими сигаретами и чужой жизнью.
Пятнадцать лет. Анна смотрела на тонкие пальцы матери, сжимавшие ремешок сумки. Маникюр облупился. Под глазами залегли фиолетовые тени.
— Кто там, Ань? — прохрипел отец из кухни.
— Никого, пап. Ошиблись.
Вера дёрнулась, словно её ударили. Анна разглядывала её лицо — постаревшее, чужое, но всё ещё красивое. Внутри поднималось что-то горячее и колючее.
— Пусти меня. Пожалуйста.
***
Анна отступила от двери, пропуская мать внутрь. Та прошла по коридору неуверенно, словно забыла дорогу на кухню. От её пальто потянуло холодом лестничной клетки.
Девушка прислонилась к стене, закрыла глаза. В голове всплыли обрывки воспоминаний — мамины туфли в прихожей, звук застёгиваемого чемодана, папины руки, неумело заплетающие косичку.
Ей было шесть. Павел Сергеевич тогда работал на заводе, чертил схемы до поздней ночи. После ухода жены он взял отгулы — целую неделю учился варить кашу, чтобы она не пригорала. Читал этикетки на детских колготках в магазине, выбирая размер. На родительские собрания приходил в выходном пиджаке, садился на крошечный стульчик среди мам.
— Папа, а почему у Светки мама косы так красиво заплетает, а у тебя всё время кривые получаются? — спрашивала маленькая Анна.
— Учусь ещё. Руки у меня для чертежей, не для кос, — отвечал он, распутывая очередной узел.
По субботам приезжала бабушка Мария Ивановна. Привозила в авоське котлеты, банку сметаны из деревни, пакет сушек. Ругала сына за немытую посуду, но внучку обожала. Рассказывала сказки, пока Анна засыпала, поправляла одеяло сто раз за ночь.
От матери приходили посылки. На седьмой день рождения — кукла с жёсткими волосами. На восьмой — коробка рафаэлло из дьюти-фри. На конвертах обратный адрес менялся: Москва, Сочи, Кипр. Внутри — одинаковые открытки с морем. «Скоро увидимся. Мама».
К десяти годам Анна перестала их ждать.
Теперь ей двадцать один. Третий курс психфака, подработка в кофейне возле метро. Утром — лекции, вечером — запах кофе и молока, ночью — учебники. Отец болел второй год. Их квартира в пятиэтажке пропахла лекарствами.
***
В тот вечер, три недели назад, Анна вернулась с подработки позже обычного — был наплыв студентов перед сессией. Открыв дверь, она сразу почувствовала что-то неладное. На подоконнике в банке из-под огурцов стояли свежие хризантемы. Отец никогда не покупал цветы — считал пустой тратой денег.
— Пап? — Анна прошла на кухню.
Павел Сергеевич сидел за столом, перед ним — свежезаваренный чай в хорошей чашке, той, что доставали только по праздникам. На блюдце — печенье «Юбилейное», аккуратно выложенное веером.
— Она приходила, — сказал он, не поднимая глаз.
— Кто? — спросила Анна, хотя уже знала ответ.
— Твоя мать. Принесла продукты, чай. Сказала, что беспокоится.
Анна бросила сумку на стул. В холодильнике действительно появились свёртки в белой бумаге из мясного отдела, пучок свежей петрушки, морковь.
— Зачем ты её пустил?
Отец повернулся к окну, и в отражении стекла она увидела его глаза — усталые, но с проблеском чего-то, похожего на надежду.
— Она изменилась, Аня. Постарела. Говорит, что сожалеет…
— Пятнадцать лет сожалела? — Анна не смогла сдержать сарказма.
— Люди меняются, — тихо сказал отец. — Иногда нужно время, чтобы понять свои ошибки.
Анна хотела возразить, крикнуть, что некоторые ошибки непростительны. Но увидела, как отец сжимает чашку дрожащими руками, и промолчала. Впервые она почувствовала обиду не только на мать, но и на него. Как он может? Как может пускать её обратно, словно ничего не было?
В своей комнате Анна села на кровать, уставившись в стену. Раньше всё было просто: мать бросила их, отец — герой, который поднял дочь один. Чёрное и белое. А теперь отец пил чай из парадной чашки и не смотрел ей в глаза.
***
И вот теперь мама вновь сидела на их кухне. Она выглядела потерянной — дорогое пальто висело на спинке стула, руки нервно теребили край скатерти.
Павел Сергеевич кашлянул, потянулся за стаканом с водой. Анна молча поставила чайник, доставая три кружки из шкафа
— Спасибо, — прошептала Вера, когда дочь поставила перед ней чай.
Несколько минут все молчали. Слышно было только тиканье настенных часов и гудение холодильника.
— Аннушка, — наконец заговорила Вера. Её голос дрожал. — Я не просто так пришла. — У меня теперь… есть ребёнок. Мальчик. Диме полгода.
Анна застыла с кружкой у губ. Отец закашлялся.
— Его отец… мой муж… он ушёл три месяца назад. Виктор занимался бизнесом. Недвижимость. Оказалось — одни долги. Квартиру забирают. Я… — Вера всхлипнула, — няню пришлось уволить, денег нет.
Она достала из сумки телефон, показала фотографию. На экране — младенец в голубом комбинезоне.
— Аннушка, я не справляюсь. Совсем. Он плачет ночами, у него колики. Я не сплю третью неделю. Мне нужна помощь.
— И что ты хочешь? — голос Анны звучал чужим.
— Может, ты могла бы пожить у нас, помочь с Димой? Временно. Я найду работу, встану на ноги… Ты же умеешь с детьми, правда? На психолога учишься…
Анна рассмеялась — резко, невесело. Смех вырвался сам, она не могла остановиться.
— Ты серьёзно? После пятнадцати лет молчания ты приходишь и просишь меня нянчить твоего ребёнка?
— Анна, пожалуйста…
— Нет! — девушка встала, стул скрипнул по линолеуму. — Ты бросила меня, когда мне было шесть! Шесть лет! Потому что я мешала тебе жить своей жизнью!
Отец всё так же молчал, разглядывая узор на клеёнке. Вера смотрела на него, ища поддержки, но Павел Сергеевич не поднимал головы.
— Паша, скажи хоть что-нибудь, — прошептала она.
Он наконец посмотрел на дочь. В глазах была такая виноватая тоска, что Анна отвернулась.
***
— Ты знаешь, сколько раз я плакала по ночам? — Анна не могла остановиться, слова лились потоком. — Сколько раз придумывала причины, почему ты не приехала на день рождения? На выпускной? Я говорила подругам, что ты работаешь за границей, что ты важный человек!
Вера закрыла лицо руками, по её щекам текли слёзы.
— Я была молодая, глупая… Мне казалось, что я задыхаюсь…
— А папа? — Анна показала на отца. — Он работал на двух работах, чтобы мы могли нормально жить! Он научился готовить, стирать, заплетать косички! Он был и отцом, и матерью!
— Я знаю, я знаю… — Вера встала, попыталась обнять дочь, но та отстранилась.
— Не смей! Ты не имеешь права! Пятнадцать лет ты жила своей жизнью, а теперь, когда тебе стало трудно, вспомнила, что у тебя есть дочь? И хочешь, чтобы я бросила всё и побежала нянчить твоего нового ребёнка?
— Это не так… — Вера всхлипывала. — Я пыталась начать сначала, но всё время думала о тебе…
— Хватит! — неожиданно для всех заговорил Павел Сергеевич. Его голос был твёрдым, несмотря на хрипоту. — Вера, уходи. Справляйся сама. Как мы справлялись без тебя все эти годы.
Он поднялся, опираясь на стол, и посмотрел бывшей жене в глаза.
— Я любил тебя. Может, до сих пор люблю. Но ты сделала свой выбор давно. И теперь живи с ним.
Вера смотрела на него, и в её глазах было отчаяние. Она медленно надела пальто, взяла сумочку. На стуле осталась лежать маленькая вязаная шапочка — голубая, с помпоном.
— Это… я хотела показать… Димина шапочка… — пробормотала она и вышла из кухни.
Хлопнула входная дверь.
Отец и дочь сидели в тишине. Где-то за стеной капал кран — надо было вызвать сантехника, но всё откладывали. Анна смотрела на отца и впервые видела его старым. Седина в висках, морщины вокруг глаз, сутулые плечи.
— Прости меня, — сказал он. — Я не должен был её пускать.
— Ты любишь её, — это было не вопросом.
— Любил. Люблю. Не знаю. Но это уже неважно.
Анна обошла стол и обняла отца.
***
Прошла неделя. Вера больше не появлялась — ни звонков, ни сообщений. Будто и не приходила вовсе. Павел Сергеевич не упоминал о ней, словно вычеркнул последние события из памяти.
Анна продолжала жить прежней жизнью. Утром — пары в университете, днём — работа в кофейне, вечером — дом, где ждал отец. Она заваривала ему чай с мятой, грела ужин, рассказывала о прошедшем дне. Он слушал, иногда улыбался, когда она пересказывала забавные истории из кофейни.
По выходным приезжала бабушка Мария Ивановна. Она тоже постарела, но держалась молодцом — готовила борщ, пекла пирожки, ворчала на беспорядок.
— А мать-то твоя объявилась, говорят? — спросила она как-то, замешивая тесто.
— Приходила, — коротко ответила Анна.
— И что?
— Ничего. Ушла.
Бабушка кивнула, больше не спрашивала. Мудрая была.
Анна подумала, что семья — это не всегда те, кто дал тебе жизнь. Иногда это те, кто остался рядом, когда стало трудно. Кто заплетал тебе косички неумелыми пальцами. Кто приходил на родительские собрания. Кто научил тебя быть сильной.
Иногда, засыпая, Анна вспоминала мамино лицо — не из детства, а то, последнее. Усталое, с размазанной тушью, постаревшее. И голубую шапочку на стуле. Шапочка маленького Димы давно была выброшена. Но иногда Анна думала о нём — где он сейчас, с кем. И надеялась, что у него всё будет хорошо. Что его мать научится быть рядом. Что ему не придётся ждать пятнадцать лет.
А их маленькая семья — отец и дочь — продолжала жить. День за днём, чай за чаем, разговор за разговором. И этого было достаточно.
Достаточно, чтобы быть счастливыми.
— Вы что творите?! Это моя квартира! — родcтвенники жениха нагло вытаскивали её вещи из квартиры