— Да чтоб она ещё раз в этой квартире порог переступила! — выкрикнула Лена, резко поставив чашку на стол так, что чай расплескался на скатерть. — Всё, Максим, хватит! Я сказала — хватит!
Максим стоял у окна, облокотившись на подоконник, и щурился на жену, будто впервые её видел.
— Ты, значит, мать мою выгнала, да? — проговорил он сквозь зубы, медленно, но с таким напряжением, что казалось, сейчас стены зазвенят. — Прямо выгнала?
— А что мне оставалось? — ответила она устало, но голос дрожал от злости. — Пришла, полезла со своими комментариями, за руку меня схватила, орёт посреди кухни, что я «без стыда и совести». Я что — должна была в ножки ей поклониться?
— Лена, — Максим шагнул к ней ближе. — Она просто переживает. Ты понимаешь? Ей трудно, она не молодая уже, одна живёт…
— Не молодая, но язык при ней, — холодно бросила Лена. — И руки, как видишь, тоже. Синяк хочешь покажу?
Она подняла рукав, и на запястье виднелось синее пятно, уже налившееся цветом спелой сливы.
Максим нахмурился, но промолчал. Только воздух шумно втянул в грудь, как перед грозой.
— Ты должна была просто уйти, — наконец произнёс он. — Ну поссорились бы, остыла бы — пришла, помирились. А теперь… — он не договорил, лишь качнул головой, будто всё уже потеряло смысл.
Лена смотрела на него с тем выражением, каким смотрят на человека, в котором разочаровались окончательно.
— То есть, по-твоему, я виновата? — спросила она тихо. — Я должна была позволить ей вытирать об меня ноги?
— Она моя мать, — с нажимом произнёс он. — Её надо уважать, как бы она себя ни вела.
— А меня кто уважать будет, Максим? — вспыхнула она. — Или я у вас тут на побегушках?
Он отвернулся, не выдержав её взгляда.
— Ты не понимаешь, — буркнул он. — Женщины должны уживаться. Это… семейное.
— Семейное? — переспросила она. — Это когда в твою семью пихают нос, куда не просят? Когда женщина, которая вообще в этом доме не живёт, раздаёт указания, что мне готовить и как мне одеваться? Это ты называешь семейным?
Он шумно выдохнул, развернулся к ней и пошёл в наступление:
— Лена, хватит орать! Успокойся уже! Ты всё разрушаешь сама. Мама всегда старалась помочь, а ты ведёшь себя… — он замялся, — …не по-человечески.
— Вот как? — она усмехнулась безрадостно. — Значит, я — не по-человечески. А твоя мамаша, простите, которая приходит без звонка, открывает дверь своим ключом, роется у нас в кастрюлях и делает замечания, — это по-человечески, да?
Максим раздражённо провёл рукой по волосам:
— Ты знала, какая она. И всё равно вышла за меня.
— Я вышла за тебя, а не за неё! — отрезала Лена. — И если ты этого не понимаешь, значит, зря всё было.
Повисла тишина. За окном кто-то возился с машиной, гремел инструментом, но в квартире стоял гробовой покой.
Лена первой нарушила его.
— Завтра приедет мастер, — сказала она спокойно, глядя прямо ему в глаза. — Замки поменяем.
Максим замер.
— Что?
— Замки, говорю, — повторила она. — Хватит устраивать проходной двор. Хочет мама тебя видеть — пусть зовёт к себе. А здесь — моя территория.
Он побледнел, будто из него высосали кровь.
— Ты с ума сошла. Это уже перебор.
— А по мне — поздно спохватился, — она встала и направилась в спальню. — Всё, разговор окончен.
Ночь была тяжёлая. Он ходил по квартире, шаркал тапками, швырял дверцы шкафов, вздыхал, будто в доме умер кто-то. Лена лежала на кровати с открытой книгой, но не читала — глаза скользили по буквам, ничего не замечая.
К полуночи он наконец зашёл к ней. Стоял у двери, мялся, как школьник, застигнутый на месте преступления.
— Лен… — голос был тихий, почти жалобный. — Ну хватит. Мы ссоримся из-за ерунды. Мама, ну, бывает, вспылила. Ты ведь знаешь, у неё язык острый, но зла не желает.
— Не желает? — Лена подняла глаза. — А зачем тогда каждый раз приходит, чтобы меня унизить? Или ты считаешь, что я придумываю?
— Она просто старается как лучше. Ты же молодая, неопытная…
— Неопытная? — Лена усмехнулась. — Опытная я, Максим. Опытная в том, как вовремя понять, что мне навязывают чужую волю и делают из меня удобную куклу.
Он резко подошёл ближе:
— Знаешь, Лена, у тебя язык тоже не сахар. Может, если бы ты была помягче, мама относилась бы к тебе по-другому.
— Ага, конечно, — хмыкнула она. — Ещё скажи, что я сама виновата, что меня за запястье схватили.
Он замолчал.
— Я завтра с ней поговорю, — наконец сказал он. — Но ты не смей менять замки, поняла?
— Уже поздно, — спокойно произнесла Лена. — Мастер придёт утром.
Максим резко развернулся и вышел, хлопнув дверью.
Утро было пасмурным и липким — конец октября, сырость лезла под ногти, и всё настроение было серое, как асфальт под дождём.
Лена стояла у двери и наблюдала, как мастер крутит дрелью, сверлит новый замок. В руках у неё был стакан с чаем, пальцы дрожали не от холода, а от напряжения.
Максим появился в коридоре в полотенце, только из душа.
— Это что ещё за цирк? — голос у него дрогнул. — Лена, ты что, действительно не шутила?
— Нет, не шутила, — ответила она спокойно. — Ты ведь тоже не шутил, когда передал своей маме ключ без моего ведома?
Он сжал кулаки.
— Я просто хотел, чтобы она могла приходить, если что-то случится.
— А случилось то, что теперь она сюда больше не войдёт, — отрезала Лена.
Мастер закончил работу, забрал деньги и ушёл. В квартире остались только они двое — и между ними воздух был густой, как перед грозой.
Лена подошла к шкафу, достала чемодан мужа и бросила его на диван.
— Собирайся, Максим.
— Что?
— Собирайся, говорю. Иди к своей мамочке. Ей же, кажется, без тебя плохо.
Он стоял с раскрытым ртом, будто не мог осознать услышанное.
— Ты хочешь, чтобы я ушёл?
— Да. Прямо сейчас.
— Лена, ты… ты серьёзно?
— Вполне, — она повернулась к нему спиной и пошла на кухню. — И не надейся, что я передумаю.
Он ушёл через два часа, нагруженный пакетами и с лицом побелевшим, как у человека, которому только что сообщили страшную весть. Дверь за ним закрылась тихо, но внутри Лены что-то всё равно хрустнуло.
Она стояла у окна и смотрела, как он выходит из двора, не оглядываясь. Ветер гонял по асфальту сухие листья, срывал с кустов последние облезлые клочки жёлтой листвы.
Лена глубоко вдохнула и тихо сказала себе:
— Всё. Довольно.
Она думала, что теперь-то жизнь пойдёт налад. Что, наконец, будет тишина. Но где там…
На следующий день телефон зазвонил уже с утра. И на экране высветилось знакомое имя — «Тамара Петровна».
Телефон зазвонил снова вечером. На этот раз Лена сняла трубку — чисто из спортивного интереса.
— Алло, — сухо произнесла она.
— Леночка, милая, — пропел в трубке знакомый, вкрадчивый голос Тамары Петровны. — Ну что ты, как маленькая. Всё можно уладить, если по-хорошему. Максим страдает, я ведь вижу. Ходит как тень, ест кое-как. Неужели тебе не жалко человека?
Лена прикрыла глаза и молчала, сжимая трубку.
— Я тебе одно скажу, — продолжала свекровь, повышая голос. — Уйти легко, а жить одной попробуй. Никому ты не нужна будешь! Вон, сколько вокруг девок сидят — и всё сами, без мужика. А потом жалуются, что одиночество душит!
— Спасибо за заботу, Тамара Петровна, — перебила Лена спокойно. — Но без ваших советов я как-нибудь справлюсь.
— Леночка, да ты что! Мы же семья! — не унималась свекровь. — Я ведь не враг тебе. Давай поговорим, как женщины. Без обид, без этих истерик.
Лена усмехнулась в трубку:
— Вы вчера меня за руку хватали, а сегодня — «без обид»? Да уж, очень по-женски.
— Так я вспылила! — тут же защебетала старуха. — С кем не бывает? Я же от души! Хотела, чтобы вы с Максимом ладили, чтобы у вас семья была крепкая, детки появились. А ты всё в штыки!
— Вот именно, — сказала Лена твёрдо. — Это моя семья. Моя, а не ваша.
Трубка замолкла. Потом послышалось тяжёлое дыхание.
— Ладно, — процедила Тамара Петровна. — Посмотрим, как ты запоёшь через месяц.
И отключилась.
Прошла неделя. Дом без Максима стал каким-то другим — просторнее, тише, но от этой тишины временами щемило сердце. По утрам Лена просыпалась без привычного шороха, без запаха кофе, без его вздохов и недовольных комментариев.
Сначала было странно — одна на кухне, одна вечером перед телевизором, одна за покупками. Но потом пришло облегчение. Настоящее, без притворства.
В выходные она разобрала вещи бывшего мужа. Всё сложила аккуратно в пакеты, вынесла на лестничную площадку и позвонила ему.
— Забери, пожалуйста. Я не мусорка.
Он приехал через пару часов. Постоял у двери, понурив голову.
— Лен, давай поговорим, а? — голос был тихий, почти детский. — Ну, неужели ты вот так всё вычеркнешь?
— А как иначе? — она облокотилась на дверной косяк. — Максим, мы же давно жили как соседи. Ты вечно на телефоне с мамой, я — сама по себе. Разве это семья?
Он замялся, почесал затылок.
— Я… может, неправильно всё делал, — начал он. — Просто я не хотел между вами выбирать.
— А вышло, что выбрал. Только не меня.
Он поднял взгляд, растерянный, будто только сейчас понял, что слова её — не вспышка, а приговор.
— Я скучаю, — прошептал он.
— Это не любовь, Максим, — спокойно ответила она. — Это привычка. Ты скучаешь не по мне, а по удобству. Чтобы кто-то стирал твои носки и кормил ужином.
— Неправда, — возразил он. — Я… я ведь люблю тебя.
Лена усмехнулась:
— Любишь? Тогда почему, когда твоя мама орала на меня, ты стоял и молчал, как школьник перед директором? Почему ни разу не сказал: «Мама, хватит»? Любовь — это когда рядом защищают, а не сдают в первом же споре.
Он опустил глаза.
— Я не знал, как правильно.
— Поздно учиться, — тихо сказала она. — Забирай пакеты и уходи.
Максим молча наклонился, взял сумки. Уже на лестнице обернулся:
— Я приду ещё. Я не оставлю всё вот так.
Лена не ответила и закрыла дверь.
На следующий день свекровь снова пришла. Уже без звонка, но, как назло, не смогла войти — замок-то новый. Стучала в дверь минут десять, кричала, звала:
— Лена, я знаю, ты дома! Что ты устроила, бессовестная! Разрушила семью, а теперь прячешься, как мышь!
Лена сидела на кухне, пила чай и слушала, как за дверью бушует этот ураган. В какой-то момент стало смешно. Она даже телефон достала, чтобы записать — пусть потом слушает, какая у них «мама примерная».
Через пару дней Тамара Петровна появилась во дворе. Поймала Лену, когда та возвращалась из магазина с сумками.
— Лена! Подожди!
— Не надо, я спешу, — отмахнулась та, но старуха схватила её за рукав.
— Ты хоть понимаешь, что натворила? Максим же теперь один! А если он сопьётся?
— Ваш сын взрослый мужчина, пусть сам отвечает за свою жизнь, — сказала Лена твёрдо. — Меня хватило.
— А если он найдёт другую? — прищурилась свекровь. — Молодую, покладистую. Будет потом поздно жалеть.
— На здоровье, — спокойно ответила Лена. — Хоть десяток найдёт, мне всё равно.
— Вот ты какая! — взорвалась Тамара Петровна. — Я-то думала, ты умная, а ты злая!
— Нет, просто я больше не дура, — тихо произнесла Лена и пошла к подъезду.
Вечером, когда она наконец села на диван с ноутбуком, телефон снова зазвонил. На этот раз — Максим.
— Лена, — начал он с ходу. — Послушай, я всё понял. Мамка больше не будет вмешиваться, я ей сказал.
— Что сказал? — переспросила она.
— Что я взрослый человек. Что ты не обязана перед ней отчитываться. Что я сам виноват, что не остановил всё это раньше.
Она молчала, не зная, что сказать.
— Дай мне шанс, — продолжил он. — Без неё. Только мы вдвоём. Я сниму квартиру, начнём с чистого листа.
— Максим, — выдохнула Лена, — поздно. Я уже не верю тебе.
— Ну не руби с плеча! — голос дрожал. — Я реально всё осознал! Мама, может, и не права была, но я… я за тебя переживаю.
— Переживаешь, что обед никто не сварит?
— Переживаю, что ты чужой стала, — тихо сказал он.
Она долго молчала. Потом коротко:
— Чужой я стала потому, что ты не был рядом, когда надо было. Всё. Конец.
— Я всё равно приду, — упрямо выдохнул он и отключился.
Через пару дней действительно пришёл. Без предупреждения. Стоял у двери, в руках — букет из пятёрочки, измятый, как его надежды.
— Лен, ну пожалуйста. Дай поговорить.
Она стояла на пороге, не впуская.
— Говори.
— Я снял комнату. Мама в курсе, что мы пока не вместе. Хочу всё исправить. Давай хотя бы поужинаем, как раньше.
— Как раньше? — переспросила она. — Когда ты молчал, а я делала вид, что не замечаю? Нет, Максим.
Он сжал губы, будто хотел что-то сказать, но промолчал.
— Я ведь не монстр, Лена, — сказал он наконец. — Я просто не понял вовремя, что теряю.
— А теперь понял, когда всё разрушено, — грустно усмехнулась она. — Поздно, Макс. У меня уже другая жизнь.
Он посмотрел на неё долго, будто хотел запомнить каждую черту, потом протянул букет:
— Возьми. Просто… чтоб не выкидывать.
— Поставлю в ведро, — тихо сказала она и взяла.
Он развернулся и ушёл.
В тот вечер Лена сидела на кухне, смотрела на этот жалкий букет — три розы, одна уже завяла. На улице шёл мелкий дождь, ветер гонял мусор по двору. В окне отражалась её усталая, но спокойная улыбка.
Она понимала: всё закончилось. Не с криком, не с драмой, а тихо. Как лист, который отпал с дерева — и всё.
Она достала телефон, открыла блокнот и набрала:
«Иногда свобода — это не когда тебя отпускают, а когда ты сама решаешь не держать».
Поставила точку.
За стеной соседка включила телевизор — там кто-то громко спорил в ток-шоу. А Лена просто наливала себе чай и думала, что впереди — жизнь. Своя. Без постоянных звонков, без чужого голоса, без вечных «ты должна».
Впервые за долгое время ей было по-настоящему легко.
Она потянулась, зевнула и сказала вслух, как будто подводя итог:
— Ну вот и всё, Ленка. Дожила до покоя.
И на душе стало тихо. Совсем тихо.
Держите руль одной рукой сверху? Рассказываю, как это характеризует водителя