— Аня, это Генка. Он у нас поживёт месяцок-другой.
Олег произнёс это с той напускной бодростью, с какой обычно сообщают не самые приятные новости, пытаясь выдать их за радостное событие. Он стоял в проёме открытой двери, широко улыбаясь и приобнимая за плечо своего друга. Геннадий, невысокий, с бегающими глазками и в потёртой куртке, переминался с ноги на ногу, сжимая в руке ручку объёмистой спортивной сумки, видавшей лучшие времена. От него едва уловимо пахло вокзалом и дешёвым табаком. Он тоже попытался изобразить улыбку, но получилось нечто похожее на нервный оскал.
Анна стояла в глубине коридора, вытирая руки о кухонное полотенце. Она на мгновение замерла, её взгляд скользнул по фигуре Олега, задержался на потрёпанной сумке гостя и остановился на лице Геннадия. В её глазах не было ни удивления, ни гнева. Лишь холодная, мгновенная оценка ситуации. Она знала Генку. Знала его лучше, чем хотелось бы. Она помнила, как после его прошлых визитов из дома пропадала то бутылка дорогого коньяка, подаренного её отцом, то несколько крупных купюр из заначки мужа, то её любимые беспроводные наушники. Олег каждый раз списывал это на собственную рассеянность, но Анна не была дурой.
Она сделала шаг вперёд, и на её лице появилась вежливая, безупречная улыбка, от которой Генке почему-то стало неуютно.
— Конечно, проходи, Гена. Что же ты на пороге стоишь. Олег, помоги другу, разувайся, — её голос звучал ровно и гостеприимно, без малейшего намёка на раздражение.
Олег облегчённо выдохнул. Кажется, пронесло. Он радостно подтолкнул друга внутрь, засуетился, помогая снять куртку.
— Вот видишь, я же говорил, Анька у меня золотая! Проходи на кухню, я сейчас чайник поставлю, с дороги ведь.
Пока мужчины, громко топая, проходили в кухню и начинали там возиться — скрип отодвигаемых стульев, звяканье чашек, возбуждённый голос Олега, рассказывающего что-то весёлое, — Анна без единого звука развернулась и прошла в спальню. Она не спешила. Движения её были точными и выверенными, как у сапёра, обезвреживающего мину. Она подошла к туалетному столику и взяла свою резную шкатулку из палисандра, где хранились все её украшения: мамины серьги, золотая цепочка, подаренная Олегом на первую годовщину, несколько колец. Не раскрывая, она положила её в свою вместительную кожаную сумку. Затем открыла ящик комода, достала пачку купюр — наличные, которые она откладывала на отпуск, — и отправила их следом. Её рабочий планшет, лежавший на прикроватной тумбочке, стал третьим предметом, который исчез в недрах сумки.
Она на мгновение замерла, прислушиваясь к гулу голосов из кухни. Олег смеялся. Громко и беззаботно. Анна сжала губы. Она вышла из спальни и, проходя через гостиную, сделала последнюю остановку у серванта. Открыв стеклянную дверцу, она аккуратно, по одной, достала шесть тяжёлых серебряных ложек с витыми ручками — подарок её родителей на свадьбу. Обернув их в салфетку, чтобы не звенели, она положила свёрток поверх всего остального в сумке.
Застегнув молнию, она накинула на плечи лёгкий плащ и вышла в коридор, где мужчины как раз собирались усаживаться за стол. Она остановилась в дверях кухни, привлекая их внимание.
— Олег, я в банк. Отвезу кое-что в ячейку на хранение, — громко и отчётливо произнесла она, глядя не на мужа, а прямо в испуганные, забегавшие глаза Геннадия. Её голос был абсолютно спокоен, но в нём звучала сталь. — Раз уж у нас в доме появился человек, после которого могут пропасть вещи, я решила перестраховаться. Ты свои ценности можешь оставить. Если тебе их не жалко.
Слова Анны упали в зыбкую, неуверенную тишину кухни, как кусок льда в горячий чай. Шипение стихло, оставив после себя лишь густой, неловкий пар. Олег застыл с чайником в руке, его разудалая улыбка сползла с лица, обнажив растерянность и подступающее раздражение. Геннадий инстинктивно вжал голову в плечи, его бегающие глазки на секунду замерли, уставившись на закрывшуюся входную дверь, а затем метнулись к лицу друга, ища поддержки. Он выглядел как мелкий зверёк, которого только что ослепили ярким светом.
Первым опомнился Олег. Он с грохотом поставил чайник на стол и попытался изобразить кривую усмешку, которая получилась жалкой.
— Шутит… У неё чувство юмора такое, специфическое, — он махнул рукой, стараясь казаться беззаботным, но голос прозвучал неуверенно. — Не бери в голову, Ген. Она у меня с характером, да. Женщины…
Но атмосфера гостеприимства была отравлена безвозвратно. Предложение выпить чаю повисло в воздухе как нелепость. Какое чаепитие, когда хозяйка дома только что открыто назвала гостя вором и унесла из дома всё ценное? Геннадий опустился на стул, его лицо приняло обиженное, страдальческое выражение.
— Да я понимаю, Олег… Наверное, я зря приехал. Создаю вам проблемы, — он говорил тихо, с надрывом, мастерски играя роль оскорблённой невинности. — Если я такая помеха, может, мне лучше уйти? Переночую где-нибудь на вокзале, не впервой.
Это был точный, выверенный удар в самое уязвимое место Олега — его чувство вины и раздутое мужское эго. Он тут же вскинулся, как от укола.
— Ты чего удумал? Какой вокзал? Ты мой друг! Никуда ты не пойдёшь, — он сел напротив, его лицо из растерянного стало хмурым и злым. Теперь его злость была направлена не на Геннадия, а на отсутствующую Анну. — Это она не права. Унизила тебя, меня унизила… перед лучшим другом. Будто я не хозяин в своём доме.
Геннадий сочувственно покачал головой, подливая масла в огонь.
— Не говори так, Олег. Это её квартира, я всё понимаю. Она хозяйка, имеет право. Просто… обидно. Мы с тобой с детства вместе, пуд соли съели. И чтобы я у тебя… да я себе руку отрублю скорее. Она что, правда думает, я на её ложки позарюсь?
Он говорил именно то, что Олег хотел услышать. Он превращал подлую вороватость в попранную мужскую дружбу, а поступок Анны — из акта самозащиты в акт неуважения к мужу. За тот час, что Анны не было дома, Геннадий успел полностью перепрограммировать сознание друга. Олег, поначалу чувствовавший лишь неловкость, теперь кипел праведным гневом. Он уже не помнил о пропавших ранее вещах, он видел только одно: его жена оскорбила его друга и, что самое страшное, выставила его, Олега, подкаблучником.
Когда Анна вернулась, она застала их на той же кухне. Они не пили чай. Они пили пиво, которое Олег достал из холодильника. На столе стояло уже несколько пустых бутылок. Олег поднялся ей навстречу, его лицо было красным и напряжённым. Он преградил ей путь в коридоре.
— Ну что, всё спрятала? Теперь тебе спокойно? — начал он без предисловий, его голос был низким и враждебным.
— Да, — просто ответила Анна, пытаясь обойти его. В руках у неё был небольшой пакет с продуктами.
Олег не дал ей пройти, сделав шаг в сторону.
— Ты что устроила? Ты зачем так с Генкой? Ты меня опозорила! Я пригласил в дом друга, которому нужна помощь, а ты повела себя как…
Он не закончил, подбирая слово. Анна остановилась и посмотрела ему прямо в глаза. Её взгляд был холодным, как декабрьский ветер.
— Как кто, Олег? Как человек, который не хочет, чтобы из его дома пропадали вещи? Как женщина, которая устала, что после каждого визита твоего «друга» ты ходишь пьяный, а у меня исчезают то деньги, то украшения? Я повела себя как хозяйка дома, которая защищает своё имущество.
Этот холодный, рациональный ответ взбесил его ещё больше. Он ждал ссоры, криков, но не этой ледяной логики.
— Это были мелочи! Может, я сам их куда-то дел! Ты не имеешь права обвинять человека без доказательств! Ты унизила его!
Анна поставила пакет на пол и скрестила руки на груди. Вся её поза выражала непреклонность.
— Если твоему другу негде жить, милый мой, то пусть устраивается на работу и снимает себе квартиру, а не тащит к нам свои пожитки с уверенностью, что мы его приютим на месяцок-другой!
Фраза, вынесенная в заголовок, прозвучала не громко, но весомо, как приговор. Она была квинтэссенцией всего. Олег отшатнулся, словно его ударили. Он ожидал чего угодно, но не такой прямой и безжалостной формулировки. Из кухни, привлечённый затишьем, выглянул Геннадий с самодовольной и сочувствующей ухмылкой на лице. Он был уверен в своей победе.
Олег посмотрел на жену, потом на друга. Его лицо окаменело. Он принял решение.
— Он остаётся. Он будет жить здесь столько, сколько нужно. Потому что я так сказал.
Решение Олега, брошенное в лицо Анне как вызов, не вызвало ответной бури. Она не стала кричать, не стала спорить. Она просто посмотрела на него долгим, изучающим взглядом, словно занося данные в невидимую таблицу. Затем, не сказав больше ни слова, она забрала свой пакет с продуктами и молча удалилась в спальню. Олег остался стоять в коридоре, чувствуя себя одновременно и победителем, и полным идиотом. Он отстоял свою мужскую позицию, но что-то в холодном спокойствии жены говорило ему, что война только начинается.
Утро началось с первого залпа этой новой, тихой войны. Олег, привыкший начинать день с чашки ароматного эспрессо из дорогой кофемашины, вышел на кухню и замер. Агрегат стоял на своём месте, но был выключен, а рядом с ним лежала записка, написанная аккуратным, каллиграфическим почерком Анны: «Загорелся индикатор очистки от накипи. Отключила до проведения сервиса. Не включать, может сгореть». Олег подёргал кнопку. Ничего. Он открыл отсек для воды — он был пуст. В контейнере для зёрен тоже было пусто. Рядом стояла лишь сиротливая банка с дешёвым растворимым кофе.
— Ген, кофе будешь? Растворимый, — с кислой миной бросил он другу, который как раз высунулся из гостиной, потягиваясь и зевая.
Анна в это время уже сидела за столом, одетая и причёсанная. Перед ней стояла чашка, от которой шёл тонкий, дразнящий аромат свежесваренного кофе. Она пила его из своей любимой фарфоровой чашки, которую теперь хранила в спальне вместе с маленькой гейзерной кофеваркой. Она подняла глаза на мужа.
— Доброе утро. Я себе сварила. Вы уж как-нибудь сами.
Вечером ситуация повторилась, но уже в более изощрённой форме. Мужчины, проголодавшиеся и злые после дня, проведённого в поисках работы для Геннадия (безуспешных, разумеется), вернулись домой в предвкушении ужина. На кухне их ждал сюрприз. На плите стояла большая кастрюля с отварными макаронами-рожками и сковорода с дешёвыми сосисками, уже остывшими. Ни салата, ни соуса, ни даже хлеба. Анна сидела за столом и ела небольшой, но аппетитно выглядящий салат с креветками и авокадо.
— А это что такое? — спросил Олег, брезгливо ткнув вилкой в слипшиеся макароны. — Ужин. Я приготовила. Вы же мужчины, вам нужно что-то сытное, — без тени иронии ответила Анна, отправляя в рот креветку. — А у меня диета.
Она не скандалила. Она не упрекала. Она просто создала две параллельные реальности в одной квартире. В её реальности были вкусный кофе, свежая еда и привычный комфорт. В их реальности — растворимый суррогат, слипшиеся макароны и растущее раздражение. На следующий день из ванной исчезли большие, пушистые банные полотенца. Вместо них на крючках висели два старых, жёстких и маленьких, которыми обычно вытирали ноги.
— Олег, а где полотенца? — просипел Геннадий, выйдя из душа.
— Аня! — позвал Олег. Она выглянула из спальни.
— Я их в стирку отдала, в химчистку. Давно пора было освежить. Попользуйтесь пока этими, они чистые.
Партизанская война Анны была безупречна. Она не делала ничего, в чём её можно было бы упрекнуть. Забота о технике? Правильно. Раздельное питание? Её право. Химчистка? Разумно. Но совокупность этих «разумных» действий превращала уютную квартиру в холодный, неуютный вокзал. С дивана в гостиной исчезли мягкие декоративные подушки и тёплый плед. — Решила почистить, а то гость в доме, нужно, чтобы всё было идеально чисто, — пояснила она Олегу, который застал её с пылесосом в руках.
Геннадий, планировавший вольготно расположиться на диване и смотреть футбол, теперь вынужден был сидеть на голой, жёсткой поверхности. Он постоянно жаловался Олегу на ухо, когда они оставались одни: — Она нас выживает, Олег. Целенаправленно. Это же издевательство.
Олег всё понимал. Он видел, как его дом на глазах превращается в казарму. Он видел, как его жена, словно призрак, скользит по квартире, методично удаляя из неё любые признаки уюта, оставляя лишь голые стены и предметы первой необходимости. Напряжение росло с каждым днём, сгущаясь, как грозовые тучи перед ливнем. Он чувствовал себя униженным и бессильным. Он пошёл на принцип, оставив друга, и теперь Анна заставляла его платить за этот принцип каждую минуту, лишая его не денег или вещей, а самого главного — ощущения, что он находится у себя дома.
Терпение лопнуло на пятый день. Триггером стала не очередная порция остывших макарон и не пропавший с полки дорогой шампунь Олега. Триггером стал интернет. Олег пытался показать Геннадию трейлер нового фильма, но страница загружалась целую вечность, видео постоянно прерывалось и рассыпалось на пиксели. Геннадий, до этого вальяжно развалившийся на голом диване, раздражённо цокнул языком.
— Да что с интернетом у вас? Как будто через модем сидим. Невозможно же ничего посмотреть.
И этот бытовой, незначительный упрёк стал последней каплей, переполнившей чашу унижения Олега. Он резко захлопнул ноутбук и поднялся. Вся накопившаяся за эти дни злость, бессилие и стыд хлынули наружу. Он нашёл Анну на кухне, где она спокойно читала книгу, отгородившись от их неуютного мирка.
— Хватит! Просто хватит! — его голос был не громким, но в нём звенел металл. — Что ты делаешь, Аня? Тебе нравится это? Смотреть, как мы живём в этой казарме, которую ты устроила?
Анна медленно отложила книгу, сделав закладку. Она посмотрела на мужа без страха и без злости. Просто смотрела, как учёный смотрит на объект исследования.
— Я ничего не устроила, Олег. Я просто навела порядок.
— Порядок? — он горько усмехнулся. — Ты называешь это порядком? Ты лишила нас всего! Кофе, еды нормальной, элементарного уюта! Ты целенаправленно издеваешься над нами! Над моим другом!
— Над твоим другом, — повторила она, как эхо. В её тоне не было вопроса, лишь констатация факта.
Олег подошёл ближе, его кулаки сжались. Он чувствовал, как теряет контроль, но уже не мог остановиться.
— Да! Над моим другом! И надо мной! Ты превратила наш дом в тюрьму, чтобы доказать свою правоту! Я требую, чтобы ты прекратила это. Немедленно. Верни всё, как было. Верни подушки, плед, включи кофемашину!
Анна выдержала паузу, давая ему выговориться. Затем она спокойно встала и, не говоря ни слова, прошла в спальню. Олег последовал за ней, уверенный, что она наконец-то сдалась. Но она не пошла к шкафу, где могли бы лежать пледы. Она подошла к тумбочке, взяла свой рабочий планшет — тот самый, что она «спасла» в первый день — и вернулась на кухню. Геннадий с любопытством высунул голову из гостиной, предвкушая развязку.
Анна села за стол и включила планшет. Она провела пальцем по экрану и развернула его к Олегу.
— Ты хотел доказательств, Олег? В первый день ты кричал, что я обвиняю человека без них. Что ж, у меня было несколько свободных вечеров. Вот, смотри.
На экране была открыта переписка Геннадия в одной из социальных сетей с их общим знакомым, Витьком. Олег начал читать. Сообщения были отправлены три дня назад.
Генка: «Здарова! Как сам? Я тут причалил у Олега, надолго, походу. Выгнали с хаты, так он приютил, дружбан же». Витек: «А жена его как? Анька-то, она с характером». Генка: «Ой, не говори. Стерва та ещё. В первый же день цирк устроила, типа я вор. Всё ценное из дома вынесла. Но я Олежке на уши грамотно присел, мол, дружбу нашу топчет, его не уважает. Он завёлся, теперь на принцип пошёл. Так что сижу, кормят, поят. Он меня в обиду не даст». Витек: «А работать не думаешь?» Генка: «Да успеется. Надо перекантоваться. Олег — мужик золотой, немного под каблуком, но если правильно на мозги капать, то всё делает как надо. Я тут как раз продал его старые часы, которые он мне ‘подарил’ лет пять назад. Думал, забыл про них. На карманные расходы пока хватит с головой. Так что всё путём».
Олег читал, и лицо его менялось. Краска гнева сменилась мертвенной бледностью. Он медленно поднял голову от экрана и посмотрел на Геннадия, который всё ещё стоял в дверях. Увидев выражение лица Олега, Генка понял всё. Его самодовольная ухмылка сползла, он побледнел ещё сильнее, чем Олег.
— Олег… это… это не то, что ты думаешь… это Витёк меня спровоцировал… я просто…
Олег не слушал. Он смотрел на человека, которого считал другом детства, и видел перед собой лишь мелкого, лживого паразита. Он посмотрел на свою жену. Анна спокойно наблюдала за сценой, её лицо не выражало ни торжества, ни злорадства. Она просто закрыла планшет. Она не разрушала их жизнь. Она лишь безжалостно вскрыла уже существующий гнойник.
Осознание ударило Олега с силой физического удара. Весь этот фарс, вся его принципиальность, его «мужская позиция» — всё это было лишь инструментом в руках манипулятора, который за его же спиной торговал его вещами и насмехался над ним.
Он молча повернулся к Геннадию. В квартире наступила абсолютная, звенящая пустота, в которой каждое слово весило тонну.
— Уходи…
Хотел лишить квартиры. Не вышло