Я год не могла забеременеть. А вчера узнала, что моя лучшая подруга-врач тайно подменяла мои витамины на противозачаточные

Тишина в ванной комнате была оглушающей. Она, казалось, давила на барабанные перепонки, смешиваясь со слабым, монотонным гулом вытяжки.

Алина сидела на холодном кафельном полу, прислонившись спиной к бортику акриловой ванны. В ее руке, зажатый до боли в пальцах, лежал он. Маленький, белый, пластиковый предвестник… ничего.
Одна полоска.

Она смотрела на нее, не мигая, пока глаза не начало щипать. Одна. Снова. Двенадцатый раз подряд.

Год.
Целый год ее жизни превратился в этот унизительный, мучительный, математически точный ритуал. Календарь овуляции. Графики базальной температуры. Бесконечные тесты. И этот холодный, стерильный, пластмассовый приговор в конце каждого месяца.

Я год не могла забеременеть. Эта мысль больше не была просто констатацией факта. Она стала… ею. Она была этой мыслью. Она перестала быть Алиной — успешным маркетологом, веселой хохотушкой, любимой (ведь так?) женой. Она стала… «женщиной, которая не может».

За дверью послышались тихие шаги мужа.
— Алин? — голос Кирилла был осторожным. Слишком осторожным. — Ты… как?
Она не ответила.
Дверь приоткрылась. Он увидел ее, сжавшуюся на полу. Увидел тест на бортике ванны.
— А… — он вздохнул. Тяжело, разочарованно. — Понятно.

И в этом его «понятно» было столько… усталости. Не сочувствия. А именно усталости. Он тоже устал. Устал от ее слез, от ее одержимости, от того, что их близость превратилась из любви в «работу».
— Ну… ты не расстраивайся, — пробормотал он неловко. — В следующий раз…
Он закрыл дверь.

Она осталась одна. И это «одна» было страшнее, чем «одна полоска».
Она закрыла лицо руками. Слезы хлынули. Горячие, злые, слезы бессилия.

Ей было тридцать восемь. Часы не просто тикали. Они — били в набат.
Она была здорова. Кирилл был здоров. Они прошли все обследования. «Полностью совместимы», — сказал один врач. «Идиопатическое бесплодие», — пожал плечами другой. «Расслабьтесь и отпустите ситуацию», — улыбнулся третий.

Как? Как «отпустить», когда весь твой мир сузился до этого?

Рука сама потянулась к телефону. Дрожащими пальцами она нашла один-единственный номер. «Светка».

Светлана была не просто «лучшей подругой». Она была… всем. Свидетельницей ее жизни. Ее «сестрой». Ее… ангелом-хранителем.
А еще Светлана была — врачом. Блестящим гинекологом-репродуктологом.

Они дружили с института. Алина — взбалмошная, артистичная. Светка — спокойная, рассудительная, «мозг». Она всегда была рядом. Вытаскивала Алину из неудачных романов, лечила ее «разбитое сердце», была свидетельницей на ее свадьбе с Кириллом.
И, конечно, когда Алина сказала: «Хочу ребенка», — Светка взяла ее «под свое крыло».

— Никаких «врачей», — сказала она тогда твердо, отодвигая Алинин ноутбук, где та гуглила клиники. — Я не пущу тебя в эту мясорубку. Они тебя залечат. Они тебя посадят на гормоны ради своей статистики. Ты — моя. Мы сделаем все… мягко. И правильно.

И Алина… доверилась. Абсолютно. Она дышать не могла без Светкиного одобрения.

Гудки.
— Алло, Алинка? — голос Светы, как всегда, был теплым, бархатным, успокаивающим. — Что, моя хорошая?
— Опять, — выдохнула Алина, захлебываясь слезами. — Опять одна…

На том конце провода — долгий, сочувствующий вздох.
— Так. Тихо. Без паники. Я же тебе говорила, это — марафон. Не спринт.
— Света, я больше не могу! — рыдала Алина. — Год! Кирилл… он… он меня скоро возненавидит!

— Не говори глупостей. Он тебя любит. Просто он… мужчина. Они не понимают. А мы — справимся. — Светкин голос стал тверже, профессиональнее. — Витамины пьешь?

Алина посмотрела на тумбочку. Там стояла красивая, дорогая баночка. Не те, что продаются в аптеке. Светка привозила их «специально для нее». Какие-то «инновационные германские пре-витамины», которые «готовят эндометрий». «Это не лекарство, — объясняла она, — это… активатор. Он просто помогает твоему телу ‘проснуться’».

— Пью, — прошептала Алина. — Каждый день. Как ты сказала.
— Вот и умница. — Светка помолчала. — Значит, так. Слушай меня. Хватит плакать. Сейчас умываешься, пьешь свой «витаминчик» и едешь ко мне. У меня есть… кое-что новое. Из Швейцарии привезли. Попробуем. Хорошо?

— Хорошо, — кивнула Алина, вытирая слезы.
Она положила трубку.
Господи, что бы она делала без Светы? Она — ее единственная надежда. Ее скала.

Она встала с холодного пола. Подошла к раковине. Умылась.
Подошла к тумбочке. Открутила крышку.
Вытряхнула на ладонь маленькую, желтоватую, ничем не примечательную капсулу.
Ее «надежду».
И, не запивая, проглотила.

Желтая капсула проскользнула в горло, оставив горьковатое, меловое послевкусие. Алина сидела на бортике ванны еще несколько минут, собираясь с силами. Снова одна полоска. Снова пустота. И снова — этот унизительный, иссушающий душу разговор с Кириллом, его разочарованный вздох.

Но Светка… Светка была права. Нельзя раскисать. Нужно ехать.

Она оделась механически, выбрав то, что висело ближе всего — бесформенный серый свитер и джинсы. Та самая «униформа» отчаяния, в которую она облачилась за этот проклятый год. Она больше не наряжалась. Не красилась. Зачем? Она чувствовала себя… пустым, неработающим сосудом.

Дом Светланы встретил ее, как всегда, идеальной, почти стерильной тишиной. Это была не квартира, а манифест. Огромное пространство в стиле «минимализм» в элитном жилом комплексе, с панорамными окнами, из которых открывался головокружительный вид на город. Здесь все было дорогим, «правильным» и холодным. Как сама Светлана, когда она была в своем белом халате.

— Ну вот, — Светка открыла ей дверь, уже в домашней, идеально отглаженной шелковой пижаме. Она была свежа, как майское утро. Никаких темных кругов, никаких слез. Она была… сильной. — Совсем раскисла, Алинка? Посмотри на себя.

Она не ругала. Она говорила это с той мягкой, профессиональной укоризной, которая заставляла Алину чувствовать себя виноватой двоечницей.
— Проходи на кухню. Я заварила твой любимый ройбуш.

Алина поплелась за ней, чувствуя себя еще более жалкой на фоне этого безупречного, успешного интерьера. На кухне, сияющей хромом и камнем, Светлана протянула ей чашку.
— Я же тебе говорила, — она села напротив, ее осанка была королевской. — Стресс — твой главный враг. Ты зациклилась. Ты сама себя блокируешь.

— Я не могу не думать, Света! — всхлипнула Алина. — Мне тридцать восемь! Кирилл… он…
— Кирилл — мужчина. Они слабые, — отрезала Светлана. — Он хочет результат. И он его получит. Мы просто… мы немного сменим тактику.

В этот момент в кармане ее шелковой пижамы резко, требовательно завибрировал телефон.
Светлана посмотрела на экран, и ее лицо мгновенно изменилось. Та «домашняя» подруга исчезла, на ее месте появился «Врач».
— Черт, — прошипела она, вскакивая. — Прости, Алин. Это… это срочно.

Она нажала на кнопку.
— Да, слушаю. Что? Кровотечение? После переноса?! Сколько?! — ее голос стал стальным. — Ждите меня. Я буду через пятнадцать минут. Готовьте операционную.

Она сбросила звонок.
— Алинка, прости. Это… это моя пациентка. После ЭКО. Очень сложный случай. Я… я должна лететь.

Алина кивнула. Она привыкла. Работа Светы всегда была на первом месте. Это… это и вызывало такое доверие. Она была профессионалом.
— Конечно, Света, беги. Я… я пойду.

— Нет! — Светлана схватила ее за руку. — Сиди здесь.
— Что?
— Сиди. Здесь. — Она посмотрела Алине прямо в глаза. — Я поеду, решу вопрос и вернусь. Часа через два, не больше. А ты… ты просто посиди в тишине. Выпей чай. Посмотри кино. Тебе нужно… тебе нужно выдохнуть. Вне дома. Вне этого твоего… аквариума с Кириллом. Ладно?

Алина растерянно кивнула.
— Сделай, как я сказала. Дверь захлопнешь, когда я вернусь. Все.
Через минуту хлопнула входная дверь.

Алина осталась одна. В огромной, чужой, пустой квартире.
Тишина.
Сначала это принесло облегчение. Никто не смотрит. Никто не вздыхает разочарованно.
Она выпила чай. Походила по гостиной, трогая дорогие, холодные безделушки.
Но облегчение быстро сменилось… тревогой. Она осталась наедине со своим горем.

Она достала из сумочки свой «талисман». Ту самую баночку с «германскими пре-витаминами». Светлана сама пересыпала их в этот непрозрачный, темно-коричневый флакон. «Они боятся света, — объясняла она. — И не гугли их, Алинка. Это не для широкой публики. Это — эксклюзив. Просто пей».

Алина смотрела на эту баночку. Ее «надежда». Она уже выпила утреннюю. Но… может, выпить еще одну? Хуже же не будет? Это же «витамины»?

Она тряхнула баночку. Пусто.
Как? Она же только что пила… последнюю?
Точно. Утром. После теста. Она выпила последнюю капсулу.
А Светка… Светка же обещала привезти ей «швейцарское» средство. Но ее вызвали…

Что же делать? Неужели… прервать курс?
Алина запаниковала. Это было нарушением системы.
Может, у Светы есть еще? Здесь?
Она же говорила, что сама их пьет «для женского здоровья»?

Алина почувствовала себя воровкой, но решилась. Это же… ради дела.
Она тихо, на цыпочках, прошла на кухню. Где она могла их хранить? В аптечке?
Она открыла один шкафчик. Дорогие чаи.
Открыла второй. Специи.

А потом ее взгляд упал на… мусорное ведро.
Оно было встроено в столешницу, и было почти пустым. На дне лежал только один пакет — кажется, от той самой шелковой пижамы, в которой была Света. И…

Алина замерла.
На дне ведра лежала… смятая картонная коробочка.
Ярко-оранжевая. С немецкими буквами.
Алина не знала немецкого, но одно слово она знала. «Vitamine».

Это они!
Светка, видимо, только что пересыпала их в новый флакон, а коробку выбросила.
Рука Алины сама нырнула в ведро. Она достала смятую пачку.
Название было сложным. «FertiPro Natal». Она поспешно вбила его в гугл на телефоне.

«Инновационный комплекс для прегравидарной подготовки…»
«…повышает фертильность…»
«…улучшает качество эндометрия…»
Это были ОНИ! Те самые!

Алина улыбнулась. Вот же… А она боялась.
Она уже хотела выбросить коробку обратно, но…
Что-то было не так.

Она снова посмотрела на коробку. На изображение капсулы, нарисованное на упаковке.
Капсула была… бело-голубой.
А Алина пила… желтые.

Холодок пробежал по спине.
Показалось? Ошибка в дизайне?
Она покрутила коробку в руках. Внутри, в блистере, который Светка, видимо, забыла вытащить, оставалась одна капсула.
Она была бело-голубой.

«Что… что это значит?» — пронеслось в голове. — «Может… может, это… другая партия? Или…»

И тут, в этой мертвой тишине, она вспомнила.
Сегодня. Утром. Она выпила последнюю желтую капсулу.
Она машинально сунула пустой флакончик в сумочку, чтобы отдать Свете.
Он должен быть там.

Дрожащими руками она открыла свою сумку. Вытащила тот самый, темно-коричневый флакон. Открутила крышку.
Пусто.
Она перевернула его.

И из горлышка, прилипнув к стенке, выкатилась… нет. Не капсула.
А крошечная, белая… таблетка.
Она, видимо, застряла в вате, которой Светка всегда затыкала флакон.

Алина смотрела на эту таблетку. Маленькая. Белая. С гравировкой.
Это… это не «витамин».
Она не помнила, как пила такое. Она пила желтые капсулы.

Что, черт возьми, происходит?!
Светка… Светка смешивала их?

Алина положила белую таблетку на белоснежную столешницу.
Ее мозг маркетолога, привыкший к деталям, мгновенно зацепился за гравировку. Две буквы. «G» и «C».
Пальцы, уже не слушаясь, снова вбили запрос в гугл.

«Белая таблетка G C».

Первая же ссылка.
Фармацевтический справочник.
Фотография. Один в один.
Название: «Гестринол-Комби».
Описание: «Комбинированный монофазный пероральный контрацептив…»

Телефон выпал из ее руки.
Он с глухим стуком ударился о мраморный пол.
Алина смотрела на эту белую таблетку.
На бело-голубую капсулу «настоящих» витаминов в коробке.

И она поняла.
Она поняла все.
Те желтые капсулы, которые она пила год…
Я год не могла забеременеть. А вчера узнала, что моя лучшая подруга-врач тайно подменяла мои витамины на противозачаточные.

Она не просто «подменяла».
Она… она, видимо, вскрывала эти желтые капсулы (какие-то пустышки? плацебо?) и засыпала туда… это. Растолченное в порошок.
А эта, белая, целая — она… она просто попала туда по ошибке?

Год.
Она год, своими руками, каждый день, пила яд, который убивал ее надежду.
Она год плакала на плече у женщины, которая… которая ее травила.

Мир рухнул.

Телефон со стуком упал на безупречный мраморный пол. А Алина… она не могла даже пошевелиться, чтобы поднять его.

Она смотрела на эту крошечную, невинно-белую таблетку, лежавшую на черной глянцевой столешнице. «Гестринол-Комби». «Контрацептив».

В ушах стоял гул. Не тот, что в самолете, а другой — гул пустоты, вакуума. Мир, который еще пять минут назад был просто «грустным», стал… нереальным.
Стерильная, залитая солнцем кухня Светланы, с ее панорамными окнами, выходящими на суетливую, живую Москву, казалась теперь… декорацией. Картонным макетом. А она, Алина, была в центре этого страшного, абсурдного спектакля.

Она медленно, как во сне, опустилась на пол. Холод камня проникал сквозь тонкие джинсы, но она его не чувствовала.
Ее трясло.

«Нет, — прошептал мозг, отчаянно цепляясь за реальность. — Это… это ошибка. Она… она перепутала? Случайно? Она… она не могла…»

Она посмотрела на мусорное ведро. На смятую оранжевую коробку. «FertiPro Natal». Настоящие витамины. Бело-голубые.
Она посмотрела на белую таблетку.
Она вспомнила… желтые капсулы.

Картинка сложилась. С оглушающей, тошнотворной ясностью.
Светлана. Ее Светик. Ее «сестра».
Она… она не «перепутала». Она… создавала их.

Алина представила, как Светлана, ее «ангел-хранитель», сидит здесь, на этой самой кухне, в своей идеальной шелковой пижаме. Как она берет эти оранжевые коробки (которые, наверное, доставала бесплатно, в своей клинике). Выбрасывает настоящие витамины. А потом…
Потом она берет эти, белые. Растирает их в порошок в какой-нибудь фарфоровой ступке.
А потом…
А потом она берет какие-то другие, пустые, желтые капсулы-пустышки. И аккуратно, скальпелем или пинцетом, набивает их этой белой пылью.
Ядом.
Ее ядом.

А потом… она кладет их в этот темно-коричневый, «аптечный» флакон. И протягивает ей, Алине. Со своей теплой, сочувствующей, врачебной улыбкой.
«Пей, моя хорошая. Это — эксклюзив. Это — твоя надежда».

Господи.

Горькая желчь подступила к горлу. Алина едва успела добежать до раковины. Ее рвало. Судорожно, мучительно. Тем самым чаем ройбуш, которым ее «успокаивала» Светлана.

Я год не могла забеременеть.
Год.
Двенадцать месяцев.
Триста шестьдесят пять дней.

Триста шестьдесят пять раз она, как послушная, верящая в чудо дура, своими собственными руками клала в рот этот яд.
И триста шестьдесят пять раз… она убивала своего ребенка. Своего… возможного ребенка.

Сколько их было? Один? Два? Мог ли он «зацепиться», а эта дрянь…
Она больше не могла думать.

«Я так устала, Света…»
«Я больше не могу…»
«Кирилл меня разлюбит…»

Все ее слезы. Все ее ночные истерики. Вся та боль, что разъедала ее брак, что превратила ее в тень, в «пустой сосуд»…
Все это… было спланировано.
Оно было создано.

Светлана… она не просто «поддерживала» ее.
Она… она наслаждалась.
Она сидела в первом ряду и смотрела на трагедию, которую сама же и написала.

«Я не пущу тебя в эту мясорубку, к другим врачам» — всплыли в памяти слова Светы.
Конечно. Чтобы никто другой не взял у нее анализы. Чтобы никто не увидел в ее крови… это.

«Не гугли их, Алинка. Это эксклюзив».
Чтобы она не увидела, как выглядят настоящие капсулы.

«Стресс — твой главный враг. Ты сама себя блокируешь».
Она обвиняла ее! Она заставляла ее чувствовать себя виноватой! Она наслаждалась, глядя, как Алина копается в себе, ищет психологические «блоки», ходит к психотерапевту… в то время как причина была… вот она. Белая, как смерть.

Но…
Зачем?!

Этот вопрос взорвал ее мозг.
Зачем?!
Зависть?
Но чему? Алина всегда завидовала Свете! Ее карьере. Ее силе. Ее «идеальной» квартире. Ее деньгам.
Алина была… «неудачницей» на ее фоне. Вечно «артистичная», «неприкаянная», работающая на какой-то дурацкой работе маркетолога…

И тут… она поняла.
Она поняла, чему завидовала Света.
Кирилл.

Не сам Кирилл. Нет. Светлана всегда отзывалась о нем снисходительно: «Ну, он у тебя… милый. Простой. Но… надежный».
Она завидовала… любви.
Она завидовала тому, что у Алины, у этой «глупышки», «растяпы», — было то, чего не было у нее, у «блестящего» врача Светланы.
У нее был… дом. У нее был муж. Настоящий, любящий, надежный.
У Светы были только… случайные, короткие, неудачные романы, в которых она плакалась ей, Алине.

А ребенок…
Ребенок был бы… апофеозом. Окончательным, бесповоротным доказательством того, что Алина… счастливее ее.
Он бы «украл» Алину у Светы. Он бы сделал ее семью… полной.

И Светлана… она не могла этого допустить.
Ей нужна была Алина. Но не счастливая.
Ей нужна была Алина… сломленная.
Несчастная. Зависимая. Та, которая будет вечно прибегать к ней, к «сильной», к «умной», к «спасительнице».

Она не просто «дружила». Она… она питалась ее горем.
Она была вампиром, который сам же и создал себе источник пищи.

Телефон на полу завибрировал.
Алина вздрогнула.
Она подняла его. На экране — «Кирилл».

Она сбросила звонок. Она не могла с ним говорить. Не сейчас.
Она посмотрела на часы.
Прошел почти час. Светлана сказала… «два часа».
Она вернется. Скоро.

Паника.
Нужно уходить. Немедленно.
Но…
Она посмотрела на улики.
На белую таблетку. На оранжевую коробку.
Что делать?
Забрать?

Нет.
Если она их заберет, Светлана поймет. Она поймет, что ее раскрыли. Она… она все будет отрицать. Она уничтожит все следы. Она выставит Алину сумасшедшей.
«Милая, ты перенервничала. Какие противозачаточные? У тебя галлюцинации».
И Кирилл… он поверит ей. Врачу. А не «истеричной» жене.

Нужно… нужно сделать вид, что ее здесь не было.
Нет.
Нужно сделать вид, что она была. Но ничего не нашла.

Дрожащими, ледяными руками…
Она взяла оранжевую коробку. Смяла ее так же, как она была. И бросила обратно в ведро. Глубоко. Присыпала пакетом от пижамы.
Она взяла белую таблетку.
И…
И… смыла ее в раковину.
Вода унесла ее. Унесла улику.
Все. Доказательств — нет.

Нет.
Она посмотрела на свой телефон.
Доказательства… есть.

Она снова достала коробку.
Быстро, лихорадочно, она сфотографировала ее. Со всех сторон.
Сфотографировала бело-голубую капсулу в блистере.
«FertiPro Natal».
Она сфотографировала… мусорное ведро.
А потом…
Она вспомнила. Флакон. Пустой, коричневый. В ее сумке.
Она вытряхнула его.
Там… там была еще вата. Она вытащила ее.
И на дне… на дне, в меловых крошках… она нашла еще одну. Сломанную. Половинку.
Той самой белой таблетки.

Она положила ее на черную столешницу.
И сфотографировала.
Крупно.
Чтобы была видна гравировка. «G C».

Все.
Она смыла эту половинку. Спрятала коробку в ведро. Спрятала флакон в сумку.
Она вымыла чашку. Вытерла раковину.
Она привела все в тот вид, в котором оно было, когда Светлана уехала.
Словно ее и не было.

Она сидела в гостиной, когда услышала, как в замке поворачивается ключ.
Сердце остановилось.

Алина сидела в гостиной, в том самом кресле из дорогой, светлой кожи, которое Светлана так любила. Она не двигалась. Она превратилась в слух. Чашка с остывшим ройбушем стояла на столике рядом.

Телефон, который она успела сунуть в карман джинсов, казалось, жег ей бедро. Там, в его цифровой памяти, была вся правда: фотографии коробки, блистера с бело-голубой капсулой и той страшной, белой половинки таблетки с гравировкой «G C». Ее единственное оружие.

Она слышала, как в замке поворачивается ключ.

Сердце, до этого бившееся глухо и тяжело, казалось, остановилось.
В прихожую вошла Светлана.
Она была… другой. Не той усталой, «уезжавшей» по делам. Она была… возбуждена? Ее щеки горели румянцем, глаза блестели. Видимо, «операция» в клинике прошла успешно. Спасение чужой жизни, чужого ребенка, всегда придавало ей сил.

Ирония была чудовищной.

— Уф, — она сбросила туфли, прошла в гостиную, потирая руки. — Все. Спасли. Сложнейший случай, но… мы это сделали.
Она посмотрела на Алину. И улыбка ее чуть угасла.
— Алинка? Ты… ты чего? Все сидишь? Выглядишь… еще хуже, чем была.

Она присела на диван напротив. Снова — та самая, идеальная, сильная, «врачебная» поза.
— Ты опять себя накрутила? Из-за этого теста? Я же тебе сказала, Алина, твой главный враг…
— …это стресс, — закончила за нее Алина.

Голос прозвучал глухо, хрипло, незнакомо. Она сама его не узнала.

Светлана удивленно вскинула бровь.
— Ну вот. Сама знаешь. Ты… ты выпила чай?
— Выпила.

— И что? — Светлана ждала. Ждала привычных слез, жалоб, истерики. Ждала, что ее сейчас снова попросят «спасти».
Алина молчала. Она просто смотрела на нее.

Она смотрела на свою «лучшую подругу». На «сестру». На женщину, которой она доверила свою жизнь, свое тело, свою самую сокровенную мечту.
И видела… монстра.
Расчетливого, холодного, безжалостного монстра, который только что, смыв с рук чужую кровь в операционной, пришел домой, чтобы насладиться ее, Алины, слезами.

— Света, — сказала Алина. Тишина в комнате звенела.
— Что?
— Ты… ты обещала мне… новое средство. Из Швейцарии.

Светлана замерла на мгновение. А потом ее лицо снова озарилось той самой, «спасительной» улыбкой.
— Ах, да! Конечно! Я же… я же для тебя его и привезла! Я просто ждала, пока ты… придешь в себя.

Она встала. Подошла к своему безупречно-белому, встроенному в стену шкафу. Открыла зеркальную дверцу. Там, за рядами дорогих кремов, стояла целая батарея тех самых темно-коричневых, «аптечных» флаконов.
Это был… арсенал.

— Вот, — она взяла один из них. Потрясла. Внутри глухо загремели капсулы. — Это… это еще лучше. Принцип тот же, но… дозировка другая. Начнем с завтрашнего утра.

Она протянула флакон Алине.
Как змея, протягивающая яблоко.

Алина посмотрела на этот флакон. Он был точной копией того, что лежал у нее в сумке.
Она не взяла его.

— Света… — она подняла на нее глаза. — А… а какого они цвета?
Бровь Светланы снова дрогнула.
— Что?

— Капсулы. Внутри. Какого они цвета?
Светлана растерялась. Этого вопроса… этого вопроса не было в сценарии.
— Я… я не помню. Желтые, кажется. Как и те. Да. Желтые. Это… это куркумин, он для эндометрия. А что?

— Нет, — тихо сказала Алина. — Не желтые.
— В смысле? — Светлана начала злиться. Ее «пациентка» выходила из-под контроля. — Алина, что за бред? Какая разница, какого они цвета?
— Большая, — сказала Алина.

Она не полезла за телефоном. Она решила пойти другим путем.
— Я… я была на твоей кухне, Света.
— Ну и что? Я тебе разрешила.
— Я… — она сделала паузу, собираясь с силами. — Я… уронила чашку. Она разбилась.

— Какая чашка? Моя?! — Светлана напряглась.
— Нет. Твоя. Которую ты мне дала. — Алина врала, глядя ей прямо в глаза. — Осколки… осколки упали в мусорное ведро. Я… я полезла их доставать. Чтобы ты… не порезалась.

Она смотрела, как меняется лицо Светланы.
Оно не просто бледнело. Оно… оно становилось пепельным.
Светлана поняла.

— И я… — продолжала Алина, — я увидела там… коробку. Оранжевую. «FertiPro Natal».
Тишина.
Светлана смотрела на нее, не мигая. Улыбка исчезла. Глаза стали… как у змеи. Холодными, бездонными.

— И знаешь, что странно, Света? — Алина чувствовала, как по спине у нее течет ледяной пот, но она не могла остановиться. — Капсулы в той коробке… они были бело-голубые.

Светлана молчала. Она просто… смотрела.

— А я… я пью желтые. — Алина сделала паузу. — А потом… я нашла в своем флаконе, в том, что ты мне дала… вот это.
Она разжала ладонь.
Она не смыла ту половинку. Она солгала самой себе. Она… она ее сохранила.

На ее ладони, в меловых крошках, лежала половинка белой таблетки. С гравировкой «G C».

Светлана смотрела на эту таблетку. На этот неопровержимый, страшный вещдок.
Ее «идеальное» лицо исказилось.
Это была… не злость. Не раскаяние.
Это была… ненависть. Ненависть пойманного, загнанного в угол хищника.

— Дура, — прошипела она. Голос был чужим, низким, полным яда. — Любопытная… неблагодарная… дура.

Это было признание.

— За… зачем? — выдохнула Алина. Слезы, которые она так долго сдерживала, хлынули. — Света! За что?! Я же… Я год не могла забеременеть! Я… я верила тебе! Я…

— «Верила»! — Светлана рассмеялась. Сухо, зло. — Ты… ты всегда была такой! Наивной! Восторженной! Тебе… тебе же все! Просто так!
Она начала ходить по комнате, как тигрица в клетке.

— Тебе — легкая работа! Тебе — веселье! Тебе… Кирилл!
— Кирилл? — Алина не верила своим ушам.
— Да! Кирилл! — она остановилась. — Ты… ты даже не видела! Ты не видела, как он… как он смотрит на тебя! Как он… он любит тебя! Тебя! Эту… пустышку!

Она снова подошла к Алине.
— А я?! — она ткнула себя пальцем в грудь. — Я! Блестящий врач! У меня — эта квартира! У меня — карьера! А что… что у меня?! Пустая постель! И… ты!
— Я?
— Да! Ты! Моя… «подруга»! Которая вечно ноет! Которая… которая вечно счастливее меня!

Она выплескивала все, что копилось годами. Всю свою черную, удушающую зависть.

— Ты… ты бы… ты бы родила! — она почти выплюнула это слово. — И что?! Ты бы… ты бы победила! Ты бы стала… «мамочкой»! Ты бы… ты бы забыла про меня! Я бы… я бы стала тебе не нужна!

Она не хотела «помочь». Она хотела… владеть.
Ей нужна была Алина. Несчастная. Плачущая. Зависимая. Та, которая будет вечно прибегать к ней, к «сильной», к «спасительнице». Она была ее… наркотиком.

Алина смотрела на это искаженное злобой, некогда любимое лицо.
И…
И… страх прошел.
Осталась только… выжженная земля.

Она медленно встала. Взяла свою сумку.
— Куда?! — взвизгнула Светлана, снова переходя в панику. — Куда ты?! Ты… ты никому не скажешь! Ты… ты не посмеешь! У тебя… у тебя ничего нет! Это… это просто… таблетка! Ты… ты сама ее принесла!

— У меня есть фотографии, Света, — спокойно сказала Алина. — Коробки. Флакона. И… у меня есть ты. Твое признание.

Она пошла к двери.
— Ты… ты… ты разрушишь мне жизнь! — рыдала Светлана ей в спину. — Алина! Ты же… ты же мне…
— Я тебе — не сестра, Света, — Алина обернулась у самого порога. — Я… я была твоей пациенткой. Твоей… жертвой. Но больше — нет.

Она вышла.
Она не стала вызывать лифт. Она пошла вниз по лестнице. Пешком. С двадцать пятого этажа.
Шаг. Еще шаг.
Она спускалась из этого ледяного, стерильного замка, где ее год медленно убивали.

Выйдя на улицу, она вдохнула морозный, грязный воздух Москвы.
Она достала телефон. Набрала Кирилла.
— Милый… — голос дрожал, но она справилась. — Ты… ты можешь меня забрать?
— Что случилось, Алинка? Опять?
— Нет, — она посмотрела на огни города. — Не «опять». Все… все по-другому. Я… я еду домой. Я тебе… все расскажу.

Она не знала, что будет дальше. Сможет ли она когда-нибудь… иметь детей? После этого?
Но она знала одно.
Ее «Путь к Себе»… он начинался не с материнства.
Он начинался… с правды.