— Думаешь, что ты самый замечательный муж? Так вот нет, таких как ты на улице, как грязи!

— Серёжа, ты не представляешь! Мы летим на Бали! Все вместе!

Голос Марины, звонкий и переливающийся, как пузырьки в дорогом шампанском, ворвался в густую тишину кабинета, где Сергей пытался сосредоточиться на квартальном отчёте. Она не вошла — она впорхнула, принеся с собой шлейф нового цветочного парфюма и едва уловимый запах кожи от сумок, которые она оставила в прихожей. Он даже не поднял головы, продолжая водить пальцем по строчкам цифр на экране монитора. Эта привычка, выработанная годами, позволяла ему выиграть несколько секунд, чтобы подготовиться к неизбежному финансовому шторму, который всегда следовал за такими восторженными вступлениями.

— Со Светой и Кариной. Представляешь? Мы только что сидели в «Пушкине», и Карина нашла просто сумасшедшие виллы, с личным бассейном и выходом прямо на пляж. Нужно бронировать прямо сейчас, пока их не увёл кто-то другой!

Она обошла его массивный дубовый стол и присела на его край, покачивая ногой, обутой в изящную лодочку от Jimmy Choo. Её лицо сияло. Это было лицо человека, который только что выиграл в лотерею и уже мысленно тратит выигрыш. Она была абсолютно уверена, что её радость — это их общая радость, а её планы — это их общие планы. Сергей наконец поднял на неё глаза. Он посмотрел на её счастливое, оживлённое лицо, на блеск в глазах, на идеальную укладку, и впервые за долгое время почувствовал не привычное лёгкое раздражение, а холодную, глухую усталость.

— Мне нужно будет немного, — продолжила она беззаботно, махнув рукой, словно речь шла о паре сотен на такси. — Девочки уже скинулись. Ну, и гардероб обновить, сама понимаешь. Старые купальники — это просто моветон. Думаю, тысяч пятьсот на первое время хватит. Ты же переведёшь?

Он молча смотрел на неё ещё несколько секунд, а потом медленно, подчёркнуто аккуратно закрыл крышку ноутбука. Мягкий щелчок был единственным звуком в кабинете.

— Марина, в этот раз нет.

Улыбка на её лице не исчезла, но застыла, превратившись в вежливую, но недоумевающую маску. Она не поняла. Или сделала вид, что не поняла.

— В смысле «нет»? У тебя проблемы на работе? — в её голосе проскользнула первая нотка тревоги, но не за него, а за свой сорвавшийся отпуск.

— На работе всё в порядке, — ровно ответил он. — Денег на Бали не будет.

Он встал и подошёл к окну, повернувшись к ней спиной. Он смотрел на суетливый вечерний город внизу, на бесконечный поток огней, каждый из которых был частью чьей-то деятельной жизни.

— Я тебе предлагаю другое, — продолжил он, не оборачиваясь. — Займись чем-нибудь. Чем угодно, что тебе интересно. Я оплачу любые курсы — дизайн, флористика, хоть гончарное мастерство. Хочешь, открой свой салончик, маленькую галерею, что угодно. Я дам стартовый капитал, помогу с организацией. Просто начни что-то делать.

Воздух в комнате стал плотным. Радостное возбуждение Марины испарилось без следа, сменившись ледяным, оскорблённым недоумением. Она медленно сползла с края стола и выпрямилась.

— Что ты сейчас сказал? — её голос потерял свою звонкость, став низким и металлическим. — Ты предлагаешь мне… работать? Как какая-то прислуга? Ты вообще слышишь себя, Сергей? Я — твоя жена! Моя работа — быть красивой, быть твоим лицом, твоим украшением!

— Я устал оплачивать содержание украшения, которое ничего не делает, кроме как требует полировки, — тихо, но отчётливо произнёс он, всё так же глядя в окно.

Это было ошибкой. Эти слова стали детонатором. Марина сделала глубокий вдох, и её лицо исказилось от ярости. Она больше не была светской львицей. Она была хищницей, которую загнали в угол и ткнули палкой.

— Ах вот как! Жалко стало денег на собственную жену? Жлобом стал на старости лет? Я трачу свою молодость и красоту на тебя, на твой статус, чтобы твои партнёры слюни пускали, глядя на меня, а ты мне предлагаешь идти горшки лепить? Ты вообще в своём уме?

Она перешла на крик, но это был не истеричный визг. Это был холодный, яростный крик человека, чьи фундаментальные права, по его мнению, были только что растоптаны. Она была уверена в своей правоте на сто процентов.

— Думаешь, что ты самый замечательный муж? Так вот нет, таких как ты на улице, как грязи! Так что, если ты мне не дашь эти деньги, я просто уйду от тебя, потому что не собираюсь жить с таким жлобом дальше!

Она выпалила это, глядя ему в спину, и замолчала, тяжело дыша. Она бросила на стол свой главный козырь, свой ультиматум, и теперь ждала немедленной и безоговорочной капитуляции. Она была уверена, что сейчас он развернётся, испуганный, начнёт извиняться и тут же полезет за телефоном, чтобы перевести ей деньги. Но Сергей продолжал стоять у окна, не двигаясь. Он молчал так долго, что её уверенность начала медленно таять, уступая место тревожному недоумению.

Тишина, наступившая после её ультиматума, была плотной и тяжёлой, как нераспечатанный блок гранита. Марина, уверенная в своей победе, с вызывающей небрежностью достала телефон и снова открыла фотографии виллы. Она демонстративно увеличивала изображение, проводя пальцем по экрану, словно уже ощущала под кончиками ногтей прохладный кафель террасы и видела бирюзовую гладь бассейна. Это была её тактика: показать, что для неё вопрос уже решён, а его молчание — лишь досадная, но предсказуемая прелюдия к капитуляции. Она даже начала тихонько напевать мелодию клубного хита, всем своим видом излучая снисходительное ожидание. Она была абсолютно уверена, что страх потерять её, «своё лицо и украшение», сейчас перевесит любую жадность.

Сергей продолжал стоять у окна, глядя на город внизу. Но он больше не видел огней. Он смотрел внутрь себя. Его гнев, горячий и почти осязаемый ещё минуту назад, не испарился. Он кристаллизовался. Превратился в холодный, острый инструмент, лишённый всяких эмоций. Он всю жизнь строил свой мир на логике, на цифрах, на анализе рисков и оценке активов. И он вдруг с предельной ясностью понял, что пытаться вести диалог с Мариной на языке чувств — это то же самое, что пытаться объяснить теорему Пифагора на языке дельфинов. Бесполезно и глупо. Она сама, своим ультиматумом, только что перевела их отношения из категории «семья» в категорию «бизнес-проект». И в этой сфере он был королём.

Он медленно развернулся. Марина мельком взглянула на него поверх экрана телефона, ожидая увидеть на его лице панику, раскаяние, мольбу. Но его лицо было абсолютно спокойным. Непроницаемым. Это было лицо человека, собирающегося на важное совещание, а не лицо мужа, только что получившего ультиматум. Он прошёл мимо неё, не взглянув, и направился к комоду из тёмного дерева, на котором лежал его ноутбук. На её губах мелькнула тень торжествующей улыбки. Она была уверена: он идёт открывать страницу онлайн-банка. Сейчас всё закончится, и можно будет звонить девочкам, подтверждать бронь.

Сергей взял ноутбук, но не стал открывать его на комоде. Он вернулся в центр гостиной и сел в глубокое кожаное кресло. Не рядом с ней на диване, а напротив. Как переговорщик. Как следователь. Он поставил ноутбук на колени, и мягкий щелчок открывающейся крышки прозвучал в затянувшейся тишине оглушительно. Экран осветил его лицо снизу, делая его черты ещё более жёсткими и неподвижными. Марина перестала напевать. Она опустила телефон, и её улыбка начала медленно сползать, уступая место недоумению. Что-то шло не по её сценарию.

— Ты не можешь мне отказать, — наконец произнесла она, чтобы нарушить это пугающее молчание. Её голос прозвучал уже не так уверенно, как пять минут назад. В нём появилась нотка капризного вызова.

Сергей не стал спорить. Он поднял на неё глаза, и его взгляд был таким же холодным и отстранённым, как у врача, изучающего историю болезни.

— Хорошо, давай подойдём к вопросу конструктивно, — сказал он ровным, деловым тоном, в котором не было ни капли злости или обиды. Он слегка развернул экран ноутбука, словно собирался показать ей презентацию. — Ты позиционируешь себя как актив. Ценный актив, требующий постоянных и растущих инвестиций, например, на поездку на Бали. Правильно я понимаю твою позицию?

Марина опешила от такой формулировки.

— Что за бред ты несёшь? Какой ещё актив?

— Это не бред, это терминология, — так же спокойно продолжил он, постукивая пальцем по тачпаду. — Ты угрожаешь уходом, то есть полным изъятием данного актива из моего портфеля в случае отказа от финансирования. На языке бизнеса это называется шантаж. А любой шантаж, Марина, автоматически и очень сильно снижает рыночную стоимость актива. Он делает его токсичным.

Слова «актив» и «шантаж», произнесённые этим безжизненным, офисным тоном, ударили по Марине сильнее, чем если бы он просто на неё накричал. Она на мгновение потеряла дар речи, глядя на его непроницаемое лицо, освещённое холодным светом экрана. Она всё ещё не могла поверить, что это происходит на самом деле. Это казалось каким-то абсурдным, злым розыгрышем.

— Ты что, совсем с катушек съехал? Я твоя жена, а не пакет акций! Какая ещё рыночная стоимость? — она попыталась рассмеяться, но смех получился коротким и нервным. Ей отчаянно хотелось вернуть ситуацию в привычное русло эмоционального скандала, где она знала все правила и всегда выходила победительницей.

— Ты сама установила правила этой игры, когда выставила ценник за своё дальнейшее присутствие в этом доме, — парировал Сергей, не отрывая взгляда от монитора. Его пальцы забегали по клавиатуре, открывая какое-то приложение. На экране появились строчки цифр. — А раз так, то давай посчитаем. Давай не будем голословными.

Он открыл программу, похожую на калькулятор, только гораздо более сложную, с множеством полей и граф.

— Итак. Расходы на твоё содержание за прошлый финансовый год. — Он начал зачитывать пункты с экрана так, будто докладывал на совете директоров. — Гардероб, включая сезонные обновления и спонтанные покупки… восемь миллионов семьсот тысяч рублей. Косметология: уходовые процедуры, инъекции, аппаратные методики… два миллиона четыреста пятьдесят тысяч. Фитнес-клуб премиум-класса с персональным тренером — четыреста восемьдесят тысяч. Обслуживание твоего автомобиля, включая бензин, страховку и мойку — около миллиона. Ресторанные счета, не связанные с моими деловыми встречами, то есть твои ланчи и ужины с подругами — ещё, грубо, полтора миллиона. Я не считаю мелочи вроде подарков твоим подругам, поездок на такси и прочего. Итого, прямые операционные издержки составляют… — он нажал на клавишу, и на экране высветилась итоговая цифра, — …порядка четырнадцати миллионов.

Марина сидела, как громом поражённая. Она никогда не считала. Деньги просто были. Они были частью её среды обитания, как воздух. А он, оказывается, всё это время вёл бухгалтерию. Это было унизительно. Это было мелко.

— Ты… ты считал? Ты записывал каждую копейку, потраченную на меня?

— Я анализировал расходы, — поправил он её, не меняя тона. — Любой инвестор анализирует свои вложения. А теперь самый интересный пункт. Доход. — Он перевёл курсор на другую строку. — Доход, который ты, как актив, сгенерировала за этот же период. И здесь у нас, — он сделал короткую паузу, которая показалась Марине вечностью, — ноль.

Слово «ноль» упало в центр комнаты и взорвалось беззвучной бомбой.

— Как это ноль?! — вскинулась она. — А любовь? А поддержка? Я создаю уют, я вдохновляю тебя! Я красивая, со мной не стыдно показаться в обществе!

— Согласен, — кивнул Сергей, и в его голосе впервые прорезалась сталь. — Эмоциональная привязанность, эстетическое удовольствие, поддержание статуса — это всё нематериальные активы. Очень ценные, спору нет. Но твой сегодняшний ультиматум полностью их обесценил. Ты сама конвертировала их в денежный эквивалент, озвучив цену своего ухода. Ты выставила их на продажу. А значит, они больше не могут учитываться в графе «доход».

Он снова повернулся к экрану.

— Идём дальше. Ты утверждаешь, что «таких, как я, на улице, как грязи». Отлично. Это называется высококонкурентный рынок. Это значит, что существует множество альтернативных предложений. И твоё заявление подразумевает, что я могу найти аналогичный актив, возможно, даже с лучшими базовыми характеристиками, но с гораздо меньшими эксплуатационными расходами. Понимаешь, к чему я веду?

Она не понимала. Или отказывалась понимать. Её мир, такой простой и понятный, где она была королевой, а он — её верным казначеем, рушился на глазах, погребая её под обломками непонятных и жестоких терминов.

— Твой ультиматум, — медленно, чеканя каждое слово, заключил Сергей, — это не угроза. С точки зрения бизнеса, это выгодное предложение оферты. Ты предлагаешь мне расторгнуть крайне невыгодный для меня контракт, который к тому же стал токсичным из-за твоей попытки шантажа. И я, пожалуй, его приму. Так что да, уходи. Поищи на улице того, кто согласится на твои условия.

Фраза «поищи на улице» упала в оглушающую тишину гостиной, и Марина почувствовала, как пол под её ногами на мгновение стал зыбким. Она ждала. Ждала, что он сейчас усмехнётся, закроет ноутбук и скажет что-то вроде: «Ладно, напугал? А теперь давай серьёзно». Это была единственная реальность, которую её мозг был готов принять. Этот сложный, жестокий спектакль должен был закончиться, потому что он не мог не закончиться. Он был слишком абсурдным, слишком неправильным. Её мир не мог вот так просто перевернуться с ног на голову из-за какого-то Бали.

Она смотрела на него, вглядываясь в его лицо, ища хоть малейший намёк на игру — дрогнувший уголок губ, искорку в глазах, едва заметное изменение в позе. Но не было ничего. Перед ней сидел абсолютно чужой человек. Спокойный, сосредоточенный менеджер, который только что принял трудное, но необходимое бизнес-решение. Её собственная ярость, которая ещё несколько минут назад казалась ей всесильным оружием, иссякла, оставив после себя лишь звенящую пустоту и холодный, липкий страх.

— Сергей, прекрати этот цирк, — её голос был глухим, лишённым прежней силы. Это была не команда, а слабая, почти жалобная просьба.

Он не ответил. Он даже не посмотрел на неё. Словно её реплика была не более чем фоновым шумом, не имеющим отношения к делу. Его внимание было полностью поглощено ноутбуком. Он снова открыл какую-то страницу, и Марина увидела на экране знакомый сине-белый логотип их банка. Её сердце пропустило удар. Вот оно. Сейчас он переведёт деньги, и этот кошмар закончится. Он просто решил довести свою «лекцию» до конца, унизить её по максимуму, прежде чем сдаться. Она была готова это стерпеть. Главное — результат.

Его пальцы спокойно двигались по тачпаду. Клик. Ещё один клик. Он ввёл какой-то код, который пришёл ему на телефон. Марина не сводила с него глаз, её тело напряглось в ожидании. Затем его собственный телефон, лежавший рядом на кресле, издал короткий, резкий звук входящего сообщения. Он взял его, даже не взглянув на неё, и его губы едва заметно шевельнулись, когда он прочитал текст вслух, но так тихо, будто для себя, как будто подводил итог выполненной задачи: — «Операция по блокировке дополнительной карты на имя Марины В. успешно выполнена».

Этот шёпот прогремел в её ушах громче любого крика. Она физически ощутила, как что-то внутри неё обрывается. Это была не просто блокировка куска пластика. Это был щелчок выключателя, который погасил свет во всей её вселенной. Карта была не просто инструментом для покупок. Это был символ. Символ её статуса, её власти, её беззаботного существования. Это был пропуск в её мир, и его только что аннулировали. Мгновенно. Безвозвратно. Без права на апелляцию.

Сергей медленно закрыл ноутбук. Финальный щелчок поставил точку. Совещание было окончено. Он поднял на неё взгляд, и теперь в его глазах не было даже холодной деловитости. Там была только безмерная, всепоглощающая усталость. Усталость человека, который много лет тащил на себе неподъёмный груз и наконец-то его сбросил. Он не испытывал ни злости, ни радости, ни сожаления. Он испытывал облегчение.

Он встал, положил ноутбук на комод и молча направился на кухню. Она услышала, как он открыл холодильник, как звякнул стакан, как полилась вода. Он просто жил дальше. Его жизнь продолжалась, а её — только что остановилась.

Марина осталась одна посреди огромной гостиной. Она обвела её взглядом, и впервые увидела не свой уютный, роскошный дом, а чужое, холодное пространство. Итальянский диван, за который она билась на распродаже, картина современного художника на стене, персидский ковёр под ногами — всё это вдруг перестало быть её. Это были просто дорогие вещи, предметы интерьера в квартире человека, с которым её больше ничего не связывало. Она стояла здесь, в своём шёлковом платье, с идеальной укладкой, посреди всего этого великолепия, и чувствовала себя экспонатом в музее собственной, только что закончившейся жизни. Никто не кричал. Никто не бил посуду. Её просто уволили. Тихо, эффективно и окончательно. И этот тихий, деловой крах был страшнее и унизительнее любого скандала, который она могла себе вообразить…