— Ты никто, тряпка! Ухожу к ней, и всё на этом!
Его голос, сиплый от крика, ударил по стенам нашей гостиной, отскочил от двери шкафа-купе и вонзился мне прямо в грудь. Игорь стоял посреди комнаты, сжав кулаки, его лицо, обычно милое и знакомое до каждой морщинки, было искажено гримасой чистого, ничем не прикрытого отвращения. В его глазах я и вправду увидела себя — жалкую, растерянную, в старом растянутом халате, с лицом, мокрым от слез.
— К… кому? — выдавила я, и голос мой прозвучал как тоненький писк мыши, попавшей в капкан.
— Это неважно! Важно, что всё кончено. Надоело, слышишь? Надоели твои вечные проблемы, твои нытье про бизнес, про усталость. Мне нужна настоящая жизнь!
Он говорил, а я не могла пошевелиться. Ноги стали ватными, и единственное, что я могла сделать, — это медленно сползти по косяку двери на пол. Ковер был колючим и холодным. Пятнадцать лет. Пятнадцать лет жизни, которые я вложила в этого человека, в наш общий дом, в его проклятую студию дизайна, которая в первые годы едва сводила концы с концами. Я сидела ночами над его чертежами, вела переговоры с клиентами, в то время как он творил, разыгрывал из себя гения. А теперь я — тряпка.
Игорь, не глядя на меня, схватил уже стоявший у двери дорожный чемодан.
— Ипотеку, разумеется, не потянешь одна. Подумаю, что с тобой делать. Не устраивай истерик, это унизительно.
Хлопок входной двери прозвучал как выстрел. Тишина, которая воцарилась после, была оглушительной. В ушах звенело. Я обняла колени и зарылась лицом в ткани халата, пытаясь заглушить рыдания, которые рвались из горла. Он ушел. Просто взял и ушел, оставив меня на колючем ковре в нашей с ним квартире, пахнущей его одеколоном и вчерашним ужином.
«Тряпка… Тряпка… Тряпка…»
Слово раскачивалось в такт биению сердца, тяжелым и тупым молотом бьющему по вискам. Я всегда была сильной. Для всех. Для него. Для нашей дочери Аленки, которая гостила у моих родителей. Я решала проблемы, гасила конфликты, тянула на себе быт и работу. А он видел во мне только тряпку. Удобную, бесхребетную, которую можно отбросить, когда она стала не нужна.
Слезы текли по лицу горячими, солеными ручьями, капали на халат, оставляя темные пятна. Во рту пересохло. Я подняла голову, и взгляд упал на семейную фотографию на комоде. Мы в Крыму, всего три года назад. Обнимаемся, смеемся, Аленка у него на плечах. Он смотрел на меня тогда с такой нежностью… Все было ложью? Или я сама позволила этому случиться? Позволила себя затоптать, раствориться в нем и его амбициях?
Я не знаю, сколько времени просидела так на полу. Но когда слезы иссякли, внутри что-то щелкнуло. Не громко, почти неслышно, будто сработал крошечный, но очень важный механизм. Я медленно, опираясь на стену, поднялась на ноги. Подошла к зеркалу в прихожей.
Из него на меня смотрела незнакомка. Распухшее, заплаканное лицо. Растрепанные волосы. В глазах — пустота и боль. Но в самой глубине этой пустоты, где-то очень далеко, теплилась искорка. Сначала робкая, как первый лучик солнца после урагана. Потом она стала разгораться.
Я провела рукой по щеке, стирая следы влаги.
— Тряпка? — тихо, почти беззвучно, произнесла я своему отражению. — Хорошо. Посмотрим, Игорь. Посмотрим, кто здесь тряпка.
Это была не просто обида. Это было холодное, стальное понимание. Его уход — это не конец. Это только начало. Начало войны, о которой я еще не знала, но которую его семья, как я смутно догадывалась, уже объявила мне своим молчаливым презрением все эти годы. И первая битва в этой войне была только что проиграна. Но не вся кампания.
Ничего не зная о его любовнице, о коварных планах его родни, я сделала первый шаг. Я перестала плакать.
Прошло два дня. Два дня пустоты, разбитых мыслей и горького осадка на душе. Я почти не ела, не отвечала на звонки родителей, боясь, что одним словом сорвусь в бездну отчаяния. Я металась по квартире, пытаясь навести порядок, но руки дрожали, и вещи выскальзывали из пальцев. Каждая мелошь напоминала о нем: его чашка на полке, его любимый журнал на столике, запах его одеколона, который все никак не выветривался.
Вдруг резкий, настойчивый звонок в дверь заставил меня вздрогнуть. Сердце бешено заколотилось. Мгновенная, дурацкая надежда — Игорь? — тут же угасла. У него были свои ключи.
Я медленно подошла к двери, посмотрела в глазок. И похолодела.
На площадке, выпрямившись в струнку и сжимая в руках сумочку, стояла Валентина Петровна, моя свекровь. Лицо ее было привычно-строгим, без тени беспокойства или сочувствия. Она приехала не поддержать. Я это поняла сразу.
Сердце ушло в пятки. Я глубоко вздохнула, пытаясь собрать в кулак всю свою волю, и открыла дверь.
— Валентина Петровна, — голос мой прозвучал хрипло. — Проходите.
Она вошла, не говоря ни слова, окинула меня оценивающим, холодным взглядом с головы до ног. Ее глаза задержались на моем помятом халате, на растрепанных волосах. В ее взгляде читалось не одобрение, а скорее… удовлетворение. Словно она видела подтверждение своим самым худшим ожиданиям.
— Ну и вид, Ольга, — произнесла она, проходя в гостиную и устраиваясь на диване, как на троне. — Совсем себя запустила. Неудивительно, что Игорь от тебя ушел.
Она положила сумочку на колени, сложила руки и уставилась на меня. Я осталась стоять посреди комнаты, чувствуя себя школьницей, вызванной к директору.
— Он вам все рассказал? — спросила я, пытаясь сохранить спокойствие.
— Рассказал, — отрезала она. — Мужчине нужна опора, а не обуза. Ему нужна молодая, энергичная женщина, которая будет его вдохновлять, а не вечно ноть про усталость и проблемы. Лошадка, что скачет вперед, а не кляча, что еле ноги волочет.
От ее слов стало физически больно, словно меня ударили чем-то тяжелым в живот. «Кляча». Это было даже хуже, чем «тряпка».
— Я… я была его опорой все эти годы! — вырвалось у меня. — Я помогала строить ему бизнес, я…
— Не строй из себя мученицу, — холодно прервала она. — Бизнес он построил сам, своими руками и талантом. А ты просто была рядом. Как мебель.
Она помолчала, давая своим словам впитаться, как яду.
— Теперь о насущном. Эта квартира. Ипотека, как я понимаю, еще не выплачена. Тебе одной с дочерью ее не потянуть. Не будь эгоисткой, Ольга. Игорь новую семью строить будет, ему нужны средства. Нужно все делать по-честному.
— По-честному? — прошептала я. — Что вы предлагаете?
— Я предлагаю тебе проявить здравомыслие и не доводить дело до судов, которые все равно будут не в твою пользу. Подпиши соглашение, что отказываешься от своих претензий на квартиру в обмен на… отступные. Какую-то сумму Игорь тебе, конечно, выдаст. По-человечески.
Мир вокруг поплыл. Они уже все решили. Они уже все обсудили. Мой муж и его мать. Они собирались выставить меня и мою дочь на улицу, предложив за нашу жизнь «какую-то сумму».
— У вас есть совесть? — голос мой дрогнул. — Аленка? Ваша внучка?
Валентина Петровна плотнее сжала губы.
— Не прикрывайся ребенком. Девочке нужен отец, который будет счастлив и состоятелен. А не отец, прикованный к вечно ноющей жене. Кстати, о новом… — она сделала многозначительную паузу, и в ее глазах блеснул торжествующий огонек. — Катя, кажется, уже ждет ребенка. Так что у Аленки скоро будет братик или сестричка. Не мешай им быть счастливыми.
Она встала с дивана, поправила пальто.
— Подумай над моими словами, Ольга. Не совершай глупостей. У Игоря есть брат, он тоже не останется в стороне, если ты решишь упрямиться.
С этими словами она направилась к выходу. Я не двигалась, не в силах пошевелить ни одним мускулом. Дверь за ней закрылась с тихим щелчком.
Я стояла одна в центре тихой, просторной гостиной, но чувствовала себя в крошечной, душной клетке. Угрозы брата. Беременность любовницы. Их общий план — отобрать все и вышвырнуть.
Ольга поняла: они с дочерью для этой семьи — мусор, от которого нужно избавиться. И они даже не маскируются.
Тишина после ухода Валентины Петровны была иной, нежели та, что наступила после хлопка двери Игоря. Та была оглушающей и безысходной. Эта — звенящей и напряженной. Слова свекрови висели в воздухе, как ядовитый туман: «Катя ждет ребенка», «Сергей не останется в стороне», «Отступные».
Я медленно, будто скрипучая старуха, дошла до кухни и оперлась о столешницу. Ладони были ледяными. Они уже все распланировали. Они видели меня не как человека, а как помеху, которую нужно убрать с минимальными затратами. И самое ужасное — они были уверены в своем праве и в моей слабости.
«Тряпка». Слово снова прозвучало в голове, но на этот раз оно вызвало не слезы, а прилив жгучей, почти физической тошноты. Нет. Больше нет.
Мне нужно было думать. Не чувствовать, а думать. Холодно и расчетливо.
Я налила в стакан воды, руки все еще дрожали, и вода расплескалась. Сделала несколько глотков. В голове пронеслось лицо дочери. Аленка. Они готовы были оставить ее без дома. Без будущего. Ради какой-то Кати и ее нерожденного ребенка.
Я почти машинально потянулась к телефону. Пальцы сами нашли нужный номер в списке контактов. «Марина Юрист». Подруга еще со времен университета, сейчас — успешный юрист по семейным справм.
Трубка была поднята почти мгновенно.
— Оль? Привет! Давно не звонила. Как дела? — ее жизнерадостный голос прозвучал как глоток свежего воздуха в затхлой комнате.
У меня перехватило горло. Я сглотнула комок и заставила себя говорить ровно.
— Марин, привет. Дела… плохи. Игорь ушел.
На той стороне воцарилась тишина.
— Ушел? Куда? Что случилось?
— К другой. А случилось то, что я, оказывается, тряпка и кляча, — я с трудом сдержала сдавленный смешок, больше похожий на всхлип. — И теперь его мамаша только что была здесь. Вежливо предложила мне освободить квартиру, потому что Игорю с его новой «молодой лошадкой» нужно строить жизнь. И намекнула, что та уже беременна.
— Что за мразь! — отрезала Марина без тени сомнения. Ее тон мгновенно сменился с подружеского на профессиональный. — Ладно. Выдыхай. Теперь слушай меня внимательно. Ничего не подписывай. Ни-че-го. Поняла?
— Поняла.
— Хорошо. Теперь по пунктам. Квартира в ипотеке. Платят из общих доходов?
— Да. С нашего общего счета, на который мы оба переводим деньги.
— Отлично. Это совместно нажитое имущество. Неважно, на кого оформлена. При разводе она будет делиться пополам. Либо ты выплачиваешь ему половину стоимости, либо он тебе, либо продаете и делите деньги. Его мамаша либо юридически безграмотна, либо блефует.
От ее уверенных слов по телу разлилось долгожданное тепло. Первый луч надежды.
— А бизнес? Студия дизайна? Она оформлена на него.
— Вот это сложнее, — Марина помолчала. — Если он был основан и развивался уже в браке, он тоже считается совместно нажитым. Но чтобы это доказать в суде, нужны доказательства твоего участия. Финансовые вложения, факт твоей работы там, твой вклад в развитие. Ты же вела у них проекты, да?
— Да. Я не просто вела. Я фактически была арт-директором последние пять лет! Я вела всех крупных клиентов, составляла договоры, участвовала в закупках. Но все официально оформлено только на него.
— Значит, будем искать неофициальные доказательства. Любые переписки, где ты обсуждаешь рабочие моменты с клиентами или поставщиками. Выписки со счетов, если ты вкладывала свои деньги. Свидетельские показания сотрудников. Любые документы, которые связывают тебя с деятельностью студии. Это наш козырь, Оль. Они думают, что ты сдашься без боя. Мы им устроим сюрприз.
После разговора с Мариной мир перестал казаться абсолютно враждебным. Появился план. Появилось оружие.
Я взяла ноутбук и села в кресло, в котором обычно работал Игорь. Папка «Семейный архив» на жестком диске. Наша общая почта, к которой у нас у обоих был пароль.
Сначала я нашла ее быстро. Катя. Молодая, яркая блондинка с бездонными глазами и накачанными губами. Ее профиль в соцсети был открытым. И я увидела то, что, наверное, подсознательно искала. Фотографии. Полгода назад они были вместе на корпоративе его студии. Я помню тот вечер, я не пошла, потому что у Аленки была температура. Игорь тогда сфотографировался с командой, а на заднем плане, чуть в стороне, стояла она, смотря на него таким взглядом… Таким взглядом, который теперь, с высоты знания, кричал о многом.
Потом были другие фото. Отметки на карте ресторанов, куда он говорил, что ходит с клиентами. Поездка на выходные в Карелию, о которой он сказал, что уехал на рыбалку с друзьями. Все было настолько очевидно, настолько банально и подло, что слез уже не было. Было лишь леденящее спокойствие.
Я открыла наш общий облачный архив, где мы хранили сканы важных документов. Искала что угодно, что могло бы подтвердить мое участие в бизнесе. И тут мой взгляд упал на папку «Старые счета». Я открыла ее почти автоматически, листая сканы квитанций за ЖКУ, старых договоров.
И почти прошла мимо. Файл назывался «Дача_продажа_договор.pdf».
Сердце заколотилось чаще. Я открыла его. Договор купли-продажи бабушкиной дачи, которая была оформлена на меня. Деньги от той продажи мы вложили в бизнес Игоря на самом старте, чтобы закупить第一批вое дорогое оборудование. Я тогда не думала о формальностях, мы были одной семьей. Но сейчас я смотрела на этот документ, и он сиял для меня ярче любого алмаза.
Это было не просто доказательство моего финансового вклада. Это был тот самый камень, который я могла бросить в лицо всем их планам о «его» бизнесе, построенном «его» талантом.
Я откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Глубокий вдох, выдох.
Война была объявлена. Но теперь у меня был не только план. У меня появилось первое настоящее оружие.
Прошла неделя. Семь дней, за которые я научилась существовать в новом, странном режиме. Страх не ушел, но он превратился в фоновый гул, в сжатый комок в животе, который напоминал о себе каждым ударом сердца. Я действовала, как запрограммированный автомат: собрала все финансовые документы, нашла в почте переписку с клиентами студии, сделала скриншоты. Каждый файл, каждая строчка были кирпичиками в стене, которую я пыталась выстроить между собой и той бездной, в которую они меня толкали.
Аленка вернулась от родителей. Пришлось ей соврать, что папа уехал в срочную командировку. Ее наивные вопросы: «А когда папа вернется? Он мне подарок привезет?» — резали по живому. Я смотрела на ее светлую головку, склоненную над рисунком, и понимала, что не имею права сломаться. Ради нее.
Именно в такой момент, ближе к вечеру, когда я готовила ужин, а Аленка смотрела мультики, в дверь снова раздался звонок. Не настойчивый и звонкий, как у Валентины Петровны, а тяжелый, продолжительный, полный угрозы.
Предчувствие сжало мне горло. Я подошла к глазку и увидела его. Сергей. Брат Игоря. Он стоял, расставив ноги, засунув большие руки в карманы кожаной куртки. Его лицо, грубое и недоброе, было обращено прямо на меня, будто он видел меня через дверь.
— Открывай, Ольга, поговорить надо, — его голос прорвался сквозь дверь, низкий и властный.
Я не хотела открывать. Мне хотелось затаиться, сделать вид, что меня нет. Но трусливое бегство не входило в новый план. Я перевела дух, проверила, что дверная цепочка защелкнута, и приоткрыла.
— Сергей. Игоря нет.
— Я к тебе, — он уперся плечом в полотно двери, и та с легким скрипом поддалась, натянув цепочку. Его глаза, маленькие и блестящие, как у кабана, медленно проползли по мне, по прихожей, заглянули вглубь квартиры.
— Я не в настроении для разговоров.
— Это ненадолго. Деловое предложение.
Он не уходил. Я знала, что он не уйдет. Сжав от страха кулаки, я расстегнула цепочку. Сергей шагнул внутрь, заполнив собой все пространство узкой прихожей. От него пахло дорогим табаком и чем-то еще, тяжелым и мужским.
— Слушаю, — сказала я, оставаясь стоять у стены.
Он не стал раздеваться, прошел в гостиную, проигнорировав Аленку, которая испуганно притихла перед телевизором. Я жестом показала ей идти в свою комнату. Девочка метнула на дядю испуганный взгляд и исчезла за дверью.
Сергей опустился на диван, заняв почти все пространство.
— Мамаша моя была у тебя. Говорит, ты не в себе, истеришь. Мы не хотим скандалов, Ольга. Игорь тоже. Он тебе, как благородный человек, отступные предлагает. Ты подписываешь бумаги на квартиру, а он тебе выплачивает… ну, там, сколько-то. Хватит тебе на съемную однушку на окраине.
Он говорил медленно, внятно, вдалбливая каждое слово.
— А я что получаю за то, что меня с дочерью вышвыривают из нашего дома? — спросила я, и голос, к моему удивлению, прозвучал почти ровно.
— Ты получаешь возможность тихо и мирно уйти, — он наклонился вперед, и его взгляд стал жестким. — А то, знаешь ли, мало ли что в жизни случается. Женщина одна с ребенком… упасть, оступиться, несчастный случай. Или с дочкой твоей что-ни-будь. В садик ходит, на улице гуляет. Мир опасен.
Ледяная волна прокатилась по моей спине. Это была уже не просто угроза. Это был прямой и четкий посыл. Он угрожал мне и моему ребенку.
— Ты… ты мне угрожаешь? — прошептала я.
— Я? — он фальшиво удивился, развел руками. — Я всего лишь озвучиваю жизненные риски. Предупреждаю, как порядочный человек. Не доводи до судов, Ольга. Подпиши все, что тебе дадут, возьми деньги и слиняй. Это будет лучше для всех. Особенно для твоей дочки.
Он встал, его тень накрыла меня целиком.
— Подумай. Но долго не тяни. Мое терпение не резиновое.
Он направился к выходу. Я стояла, прислонившись к косяку, и не могла пошевелиться, парализованная страхом и яростью. Он уже взялся за ручку двери, когда до моего сознания дошло: я не должна этого допустить. Я не могу позволить ему уйти, думая, что запугал меня.
— Сергей.
Он обернулся, бровь вопросительно поползла вверх.
— Передай Игорю и своей мамаше, — голос мой окреп, в нем появились стальные нотки, которых я сама в себе не знала, — что я не намерена ничего подписывать. Квартира и бизнес — это совместно нажитое. И мы будем делить это в суде. А еще… — я медленно достала из кармана халата свой телефон и подняла его, чтобы он увидел. — Весь наш милый разговор, включая твои заботливые предупреждения о «несчастных случаях» с моим ребенком, записан. И уже сохранен в облаке. При первом же намеке на угрозу в наш адрес, эта запись отправится в полицию.
Его лицо изменилось. Надменная уверенность сменилась сначала недоумением, а потом медленной, тлеющей злобой. Он не ожидал такого. Он думал, что имеет дело с запуганной овцой.
— Ты дура, — тихо и с ненавистью произнес он. — Ты не понимаешь, с кем связалась.
— Понимаю, — тихо ответила я. — С людьми, которые ради денег готовы на все. Теперь и я готова.
Он вышел, хлопнув дверью так, что задрожали стены. Я откинулась на стену, и меня затрясло, как в лихорадке. Адреналин отступал, оставляя после себя пустоту и слабость.
Я подошла к окну и увидела, как он садится в свой внедорожник и с визгом шин отъезжает от дома.
Дверь захлопнулась, а Ольга, прислонившись к косяку, поняла: теперь это война без правил. Но у нее появилось первое оружие — доказательство их методов. И это придавало сил.
Три дня я готовилась. Три дня я репетировала перед зеркалом, подбирала слова, гасила в себе дрожь и прогоняла прочь остатки жалости. Запись с угрозами Сергея лежала в зашифрованной папке, а в сумке — распечатанные скан-копии договора о продаже дачи и выписки со счетов. Я знала, что иду на эшафот. Но это был эшафот, который я построила сама для их иллюзий.
Я оделась в строгий костюм, который надевала раньше на важные переговоры с клиентами. Накрасилась, чтобы скледь следы бессонных ночей. В глазах горел тот самый холодный огонь, что зажегся в первую ночь его ухода.
Студия дизайна «Идея» находилась в престижном бизнес-центре. Я вошла в знакомое лофтовое пространство с кирпичными стенами и открытыми коммуникациями. Воздух пах дорогим кофе и свежей краской. В открытом пространстве за компьютерами сидели знакомые лица — Марк, верстальщик, и Лиза, менеджер проектов. Они увидели меня, и на их лицах застыло удивление, смешанное с неловкостью. Все уже знали.
— Ольга, здравствуйте, — смущенно пробормотала Лиза. — Игорь Викторович у себя в кабинете.
— Спасибо, Лиза, — я улыбнулась ей ровно настолько, чтобы это не выглядело неестественно, и направилась к стеклянному кабинету в глубине зала.
Игорь сидел за своим массивным дубовым столом, уставившись в монитор. Он выглядел уставшим, но на его лице была та самая надменная уверенность, которая всегда появлялась, когда он считал ситуацию под контролем. Он еще не видел меня.
Я не стала стучать. Я просто открыла дверь и вошла. Скрип поворачивающегося кресла прорезал тишину.
— Я занят… — начал он, но, увидев меня, замер. Его глаза широко раскрылись от изумления, затем мгновенно сузились. — Ты? Что тебе здесь нужно?
За стеклянной стеной его кабинета я видела, как замерли Марк и Лиза, делая вид, что работают, но вся их позы выражали напряженное внимание.
Я закрыла дверь и сделала несколько шагов к его столу. Я говорила не громко, но четко и размеренно, чтобы каждое слово было слышно за стеклом.
— Мне нужно немного твоего времени, Игорь. Я пришла тебя поздравить.
— Что? — он сдвинул брови, недоумевая.
— Поздравить с беременностью Кати. — Я сделала небольшую паузу, дав этим словам повиснуть в воздухе. Я видела, как он побелел. — Ты добился того, чего хотел. Молодая лошадка, которая будет скакать вперед. Поздравляю от всей души.
— Ты совсем спятила? — он прошипел, вскакивая с кресла. — Выйди отсюда немедленно! Устраивать сцены на работе…
— Это не сцена, — холодно перебила я его. — Это деловой разговор. По поводу раздела нашего ОБЩЕГО бизнеса. — Я сделала ударение на слове «общего». — Мы будем решать этот вопрос в суде. Я готова предоставить все доказательства моего участия и финансовых вложений. Начиная с денег от продажи моей дачи.
Я положила распечатанные листы на край его стола. Он даже не взглянул на них. Его лицо побагровело.
— Каких еще доказательств? Ты ничего не докажешь! Это мой бизнес! Ты тут никто!
— И еще, — продолжала я, как будто не слыша его выкрика. — Передай своему брату Сергею. Запись с его милыми угрозами в адрес меня и моей дочери уже сохранена в надежном месте. В облаке, если ты в курсе, что это такое. И при первом же намеке на давление, при одной попытке приблизиться ко мне или к Аленке, эта запись отправится прямиком в полицию. С подробными объяснениями о ваших семейных методах ведения переговоров.
Игорь стоял, опираясь руками на стол. Он тяжело дышал, его глаза были полены такой ненависти, что, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Он был унижен. Унижен у себя в кабинете, на глазах у своих подчиненных. Его ложь, его трусливое бегство, его новая «счастливая жизнь» — все это было выставлено на всеобщее обозрение.
— Вон, — хрипло прошипел он. — Вон отсюда, сумасшедшая тварь!
— Не беспокойся, я уже ухожу, — я повернулась и взялась за ручку двери. — До суда, Игорь.
Я вышла из кабинета, прошла по студии, чувствуя на себе горящие взгляды. Лиза смотрела на меня с испугом и каким-то странным уважением. Марк опустил глаза.
Я вышла в коридор, потом на улицу. Солнце слепило глаза. Я дошла до угла, прислонилась к холодной стене здания, и меня затрясло. Не от страха, а от дикого, животного напряжения. Адреналин отступал, оставляя после себя пустоту.
Я сделала это. Я нанесла свой первый удар. Я вытащила их грязные игры на свет. Теперь он знал, что я не сдамся. Теперь он знал, что у меня есть козыри.
И теперь я понимала — обратной дороги нет. Война была объявлена официально. И следующей будет битва в зале суда.
Тишина, наступившая после моего визита в студию, была звенящей. Я ожидала ответного удара — звонков с угрозами, новых визитов Сергея, истеричных сообщений от Игоря. Но ничего не происходило. Эта тишина была хуже крика. Она давила, нагоняя паранойю. Каждый щелчок лифта на этаже, каждый гул двигателя под окном заставлял меня вздрагивать.
Я продолжала собирать доказательства, но чувствовала, что топчусь на месте. Марина помогала, как могла, но ей нужно было работать, а мне — одержимо проверять каждый старый файл, каждую переписку. Силы начали иссякать, а уверенность — таять. Аленка чувствовала мое напряжение, стала капризной и плаксивой. Я винила себя во всем.
Именно в такой момент полного упадка, когда я сидела на кухне и бесцельно листала документы, пытаясь заглушить внутреннюю панику, раздался тихий, но твердый звонок в дверь. Не тот, что был у Сергея или Валентины Петровны. Он был осторожным, почти робким.
Сердце ушло в пятки. Кто еще? Я подошла к двери, посмотрела в глазок и ахнула. На площадке, в своем стареньком, но аккуратном пальто, с неизменной кепкой в руках, стоял мой отец, Николай Иванович.
Папа был человеком немногословным и тихим. Он всегда держался в тени, редко вмешивался в наши с Игорем дела, предпочитая возиться в гараже или на даче. После того как мама умерла пять лет назад, он стал еще более замкнутым. Я звонила ему, конечно, рассказала, что мы с Игорем расходимся, но про угрозы и бизнес говорила в общих чертах, не желая его пугать.
Я открыла дверь.
— Пап? Что ты здесь?
Он вошел, снял ботинки, аккуратно их поставил. Его лицо, испещренное морщинами, было серьезным, а в глазах, обычно спокойных, я увидела непривычную твердость.
— Здравствуй, дочка. Аленка спит?
— Да… в своей комнате.
Он кивнул и прошел на кухню. Сел за стол, положил перед собой руки — большие, трудовые, исчерченные прожилками.
— Я тут кое-что принес, — он сказал без предисловий, достав из внутреннего кармана пальто плотный конверт. — Валентина Петровна, та… змея подколодная, звонила мне. Думала, я на их стороне. Стала рассказывать, какая ты неблагодарная, бизнес Игоря хочешь отобрать. Говорила, про «его» студию, которую он «с нуля поднял».
Я замерла, глядя на конверт.
— И что ты сказал?
—А что я мог сказать? — он посмотрел на меня, и в его взгляде читалась вся боль отца, который видит, как его ребенку причиняют зло. — Я сказал, чтобы она больше мне не звонила. А потом пошел, покопался в своих бумагах. Помнишь, ты после продажи бабушкиной дачи переводила Игорю деньги?
— Помню, — прошептала я. — Но это же было давно, и перевод был с моего счета, он должен был сохраниться.
— Сохранился, — отец положил ладонь на конверт. — Но мало ли. Они могут сказать, что это был подарок или еще что. Поэтому я принес тебе вот это.
Он вынул из конверта несколько пожелтевших листов. Это была копия договора купли-продажи дачи, но не только. К ней был приложен еще один документ — расписка. Расписка, написанная рукой Игоря и заверенная тогда еще в нашей маленькой студии печатью.
Я взяла листок дрожащими пальцами и стала читать.
«Я, Игорь Викторович Меньшиков, получил от своей супруги, Ольги Николаевны Меньшиковой, денежные средства в размере 1 200 000 (одного миллиона двухсот тысяч) рублей, полученные ею от продажи принадлежащей ей на праве собственности дачи. Данные средства являются целевым взносом в развитие студии дизайна «Идея» и подлежат учету в уставном капитале и дальнейшем распределении долей».
Под текстом стояла его размашистая подпись и дата. Той самой весны, когда все только начиналось.
Я смотрела на эту бумагу, и у меня перехватило дыхание. Я совершенно забыла про эту расписку! Тогда, в порыве энтузиазма, Игорь сам ее написал, сказав что-то пафосное про «наше общее дело» и «партнерство». А потом, конечно, все забылось, бизнес пошел в гору, доли так и не были переоформлены, а бумага затерялась в архивах.
— Папа… — голос мой сорвался. — Откуда у тебя это?
— Ты мне ее тогда отдала на хранение, — тихо сказал он. — Сказала, что это первый серьезный договор в вашей жизни. Я и положил ее к остальным важным бумагам. И забыл. Как и ты. А сейчас вспомнил.
Слезы, которых я так долго сдерживала, наконец хлынули из моих глаз. Но это были не слезы отчаяния. Это были слезы облегчения. Это было железобетонное, неоспоримое доказательство. Его подпись. Его признание.
— Они думают, что могут все забрать, — сказал отец, глядя на мое заплаканное лицо. Его собственные глаза были сухими, но в них горел огонь, которого я не видела много лет. — Думают, что мы с тобой — лохмы какие-то, которых можно по-тихому обойти. Ошибаются. Я стар становлюсь, дочка, но не настолько. Ты моя кровь. И Аленка — моя кровь. И я не позволю им вас в грязь затоптать.
Я встала, обняла его за плечи, прижалась к его колючему пиджаку. Он похлопал меня по спине, неловко, по-отцовски.
— Спасибо, папа, — прошептала я. — Спасибо.
В тот вечер, после того как отец ушел, я сидела за столом и смотрела на расписку. Она лежала рядом с распечаткой из облака и записью с угрозами Сергея. Теперь у меня был не просто козырь. У меня была королевская карта. И самое главное — у меня за спиной снова стоял мой отец. Тихий, молчаливый, но несгибаемый.
Я была не одна. И в этой войне у меня появился самый верный и самый грозный союзник.
Зал суда оказался меньше, чем я представляла. Тесный, со светлыми стенами, потрепанными стульями и запахом старой бумаги и пыли. Воздух был неподвижным и густым от напряжения. Я сидела рядом с Мариной, сжимая в руках папку с документами. Мои ладони были влажными, а сердце колотилось где-то в горле. Напротив, за своим столом, расположились Игорь и его адвокат — немолодая женщина с жестким лицом и безразличными глазами.
Игорь не смотрел на меня. Он уставился в окно, его поза выражала преувеличенное спокойствие и скуку, но я заметила, как он нервно постукивает пальцами по столу. Его мать и брат сидели на скамье для зрителей. Валентина Петровна, выпрямив спину, бросала на меня уничтожающие взгляды. Сергей мрачно пялился в пол.
— Суд идет! — объявил секретарь, и все встали.
Судья — женщина лет пятидесяти с усталым, но внимательным лицом — заняла свое место. Начались формальности. Затем слово взял адвокат Игоря.
— Ваша честь, — ее голос был ровным и убедительным. — Мы имеем дело с попыткой необоснованного обогащения со стороны истицы. Студия дизайна «Идея» была основана и развивалась исключительно благодаря предпринимательскому таланту и титаническому труду моего доверителя, Игоря Викторовича Меньшикова. Истица, его бывшая супруга, работала в студии на рядовых должностях и получала зарплату. Ее вклад в развитие бизнеса ничтожен и не дает права претендовать на долю в уставном капитале. Все финансовые вливания осуществлялись самим Игорем Викторовичем. Мы настаиваем на исключении студии из перечня совместно нажитого имущества.
Она села. Моя очередь. Марина поднялась, ее движения были спокойными и уверенными.
— Ваша честь, уважаемый суд. Позиция стороны ответчика основана на мифах и голословных утверждениях. Мы представим неопровержимые доказательства того, что бизнес был не просто «рабочим местом» истицы, а общим детищем, в которое она вложила свои средства, время и профессиональные навыки, будучи его фактическим соуправляющим.
Марина начала выкладывать документы на стол судьи, один за другим, как раскладывают пасьянс.
— Во-первых, это выписки с банковских счетов, подтверждающие, что ипотечные платежи за квартиру, а также крупные текущие расходы семьи осуществлялись с общего счета, куда истица регулярно переводила свои доходы, в том числе от работы в студии. Это доказывает общность семейного бюджета.
Адвокат Игоря что-то шепнула ему на ухо, он мрачно кивнул.
— Во-вторых, мы предоставляем многочисленные переписки истицы с ключевыми клиентами студии, где она вела переговоры, согласовывала условия и технические задания. Это доказывает ее непосредственное участие в управлении и развитии бизнеса, выходящее далеко за рамки «рядового сотрудника».
— Ваша честь, — встал адвокат Игоря. — Электронная переписка может быть сфабрикована.
— Она заверена у нотариуса, — парировала Марина, не глядя на нее. — И, в-третьих, у нас есть свидетельские показания. Прошу пригласить в зал свидетеля Марка Валерьевича Семенова.
Дверь открылась, и вошел Марк, мой бывший коллега. Он выглядел бледным и избегал смотреть в сторону Игоря.
— Свидетель Семенов, подтвердите суду, какова была роль Ольги Николаевны в студии «Идея»?
Марк кашлянул.
— Ольга… она была главной по работе с крупными клиентами. Все ключевые проекты последних пяти лет вела она. Игорь Викторович занимался больше творческой частью, а вся организационная работа, договоры, переговоры — это была зона ответственности Ольги. Фактически, она была арт-директором, хотя официально… в штатном расписании…
— Спасибо, — мягко прервала его Марина. — Ваша честь, как мы видим, истица выполняла функции, без которых бизнес не мог бы стабильно функционировать.
Я видела, как Игорь сжал кулаки. Его адвокат что-то быстро писала.
И тогда Марина сделала свой главный ход. Она медленно подняла со стола тот самый листок, который принес мой отец.
— И, наконец, ваша честь, у нас есть неоспоримое доказательство финансового вклада истицы в бизнес ответчика. Это расписка, собственноручно написанная Игорем Викторовичем Меньшиковым.
В зале повисла гробовая тишина. Судья взяла документ.
— В данной расписке, — продолжила Марина, ее голос зазвучал громче и отчетливее, — господин Меньшиков подтверждает получение от истицы денежных средств в размере одного миллиона двухсот тысяч рублей, полученных ею от продажи личного имущества — дачи. И что самое важное — он прямо указывает, что эти средства являются целевым взносом в развитие студии «Идея» и «подлежат учету в уставном капитале». Это прямое признание ответчика о совместном характере бизнеса и общих финансовых вложениях.
Игорь резко обернулся к своему адвокату, его лицо исказила гримаса ярости и неверия. Он, похоже, совершенно забыл о существовании этой бумаги. Его адвокат что-то пыталась ему шептать, но он отмахнулся от нее.
— Это подделка! — хрипло выкрикнул он, вскакивая.
— Сидеть и не перебивать! — строго сказала судья, поднимая на него взгляд. — Подлинность документа будет проверена. Продолжайте, представитель истицы.
— У нас нет иных вопросов, ваша честь. Мы считаем, что представленных доказательств достаточно для признания студии дизайна «Идея» совместно нажитым имуществом и применения к ней режима раздела.
Судья удалилась в совещательную комнату. Те минуты, что мы ждали, показались вечностью. Я не смотрела в сторону Игоря и его семьи. Я смотрела на свои руки, все еще сжимающие папку, и думала о дочери.
Наконец, судья вернулась. Все встали.
— Решением суда, — ее голос был четким и не допускающим возражений, — исковые требования Ольги Николаевны Меньшиковой удовлетворить частично. Студия дизайна «Идея» признается совместно нажитым имуществом супругов и подлежит разделу в равных долях. Сторонам предложено в течение месяца представить соглашение о порядке раздела долей. В случае недостижения согласия, вопрос будет решен судом в порядке отдельного производства.
Я закрыла глаза и глубоко выдохнула. Рядом Марина тихо сказала: «Поздравляю, Оль. Мы это сделали».
Это была не окончательная победа. Впереди еще была борьба за реальные доли, за деньги, за квартиру. Но самый важный рубеж был взят. Их главная ложь — «это мой бизнес» — была разрушена. И разрушена его же собственной рукой.
Я подняла голову и впервые за все заседание посмотрела прямо на Игоря. Он стоял, опустив голову, и в его позе читалось не просто поражение, а сокрушительный крах. Он проиграл. И он знал это.
Прошло полгода. Шесть месяцев, которые отделяли меня от той обезумевшей женщины, рыдающей на колючем ковре. Теперь я сидела в своем собственном, светлом и просторном кабинете, с панорамным окном, выходящим на оживленную улицу. На двери висела акриловая табличка: «Ольга Николаевна Меньшикова. Студия дизайна «Баланс».
После суда мы с Игорем через юристов достигли соглашения. Я выкупила его долю в «Идее» на деньги, полученные от продажи нашей старой квартиры. Ипотеку мы погасили, остаток поделили пополам. Этих средств как раз хватило, чтобы начать свое дело. Маленькое, но мое. Я забрала с собой нескольких ключевых клиентов, которые ценили именно мою работу, а не имя Игоря. Лиза, менеджер, ушла со мной. Мы начали с нуля, но без груза предательства и лжи.
Было трудно. Очень. Первые месяцы я засыпала над счетами и проектами, совмещая роль матери, хозяйки и генерального директора. Но это была приятная усталость, усталость от созидания, а не от разрушения.
Аленка постепенно приходила в себя. Она уже не спрашивала про папу так часто. Мы нашли новую квартиру, снимали ее, но я уже копила на первоначальный взнос для своей, только нашей с дочкой крепости. Папа помогал с внучкой, стал чаще приходить в гости. В его глазах я снова видела спокойствие и гордость.
Однажды субботним утром я забежала в крупный торговый центр за подарком на день рождения подруги. Проходила через галерею бутиков, и вдруг мое сердце на мгновение замерло.
Он сидел в кафе через атриум, за столиком у стеклянной стены. Игорь. Рядом с ним — Катя. Та самая «молодая лошадка». Она что-то говорила ему быстро и сердито, хмуря накаченные брови. На ее коленях сидел пухлый карапуз, и она нетерпеливо его покачивала.
Я остановилась, спрятавшись за колонной, и несколько секунд просто смотрела.
Он изменился. Сильно. Похудел, но как-то нездорово, осунулся. Лицо обрело резкие, усталые черты. Одет он был небрежно, в мятом пуловере. Во всей его позе читалась подавленность и раздражение. Он не слушал Катю, он смотрел куда-то в пространство перед собой, и в его глазах была та самая пустота, что была когда-то в моих.
Я знала от бывших общих знакомых, что дела у «Идеи» после моего ухода пошли под откос. Игорь, оставшись без своей «обузы» в лице меня, отвечавшей за организацию и клиентов, не смог удержать многих заказчиков. Новые проекты не сыпались как из рога изобилия. А содержание молодой жены с ребенком, новая, более скромная квартира в ипотеку и выплаты мне — все это легло на него тяжелым грузом.
Его мать, как мне рассказывали, теперь постоянно конфликтовала с Катей. Две сильные, эгоистичные натуры не могли ужиться под одной крышей. Сергей, похоже, отошел от дел, поняв, что угрозами тут ничего не решить.
Они были счастливы? Судя по картине, которую я наблюдала, — нет. Они были связаны по рукам и ногам взаимными претензиями, финансовыми проблемами и ребенком, который, видимо, стал не символом любви, а разменной монетой в их бесконечных разборках.
Я стояла и смотрела на человека, с которым прожила пятнадцать лет. И не чувствовала ничего. Ни ненависти, ни злорадства, ни жалости. Просто… пустота. Он стал для меня чужим. Совершенно и абсолютно.
Катя что-то резко сказала, встала и, не глядя на Игоря, пошла прочь, неся ребенка. Он еще секунду посидел, затем медленно поднялся и поплелся за ней, ссутулившись.
Я вышла из-за колонны и пошла в другую сторону, к выходу из торгового центра. Я шла по просторному, залитому светом залу, мимо витрин, мимо счастливых семейных пар, смеющихся подростков. Я дышала полной грудью.
Он искал молодую лошадку, которая будет скакать вперед. А нашел новую обузу, возможно, еще тяжелее прежней. Он хотел от жизни легкости и праздника, а получил новые долги, ответственность и женщину, которая любила не его, а его былой успех.
Я же, пройдя через ад предательства и унижений, обрела нечто гораздо большее. Я обрела себя. Свою силу. Свое дело. Свое будущее, которое больше никто и никогда не сможет у меня отнять.
Я вышла на улицу, где ярко светило солнце. Легкий ветерок играл прядями моих волос. Я набрала номер дочери.
— Аленка, привет, солнышко! Заканчивай уроки, поедем за город, покатаемся на лошадках. Настоящих.
Я откинула голову, чувствуя на своем лице тепло весеннего солнца. Впереди была целая жизнь. Моя жизнь. И она только начиналась.
Гаражные посиделки