— Витя, твоя жена не дала мне денег, которые ты мне обещал! Разберись с ней сам как можно быстрее, иначе я расскажу всё родителям и тебе придётся на эту тему разговаривать с папой!
Голос Алины, тонкий и резкий, как осколок стекла, ударил Виктора в тот самый момент, когда он провернул ключ в замке. Он ещё не успел снять ботинки, не успел выдохнуть после долгого рабочего дня. Он просто вошёл в собственный коридор и тут же оказался прижатым к стене — не физически, но морально. Сестра стояла перед ним, расставив ноги в дорогих ботильонах и уперев руки в бока. Её пальто было распахнуто, а лицо, обычно миловидное и капризное, сейчас было искажено откровенной злобой. Она не просто ждала его, она подкараулила.
Виктор побледнел. Усталость, накопившаяся за день, мгновенно испарилась, сменившись знакомым, ледяным ужасом. Упоминание отца всегда действовало на него безотказно, парализуя волю и заставляя желудок сжиматься в тугой, холодный комок. Он поставил на пол сумку с ноутбуком, и звук показался ему оглушительно громким.
— Твоя Светка совсем оборзела, — зашипела Алина, делая шаг вперёд и сокращая и без того ничтожное расстояние между ними. От неё пахло духами и уличным морозом. — Я пришла за деньгами, как ты и сказал. За своей несчастной двадцаткой на шоппинг. А она мне, представляешь, отказала! Сказала, что у неё бюджет, и на мои «хотелки», — Алина произнесла это слово с преувеличенным презрением, — денег нет. Она кто здесь вообще такая, чтобы решать?!
Виктор беспомощно оглянулся на дверь кухни, словно ища там спасения. Он действительно обещал. В прошлые выходные, когда Алина в очередной раз жаловалась на скуку, он по привычке брякнул: «Зайди на неделе, что-нибудь придумаем». Это была его стандартная тактика — пообещать, чтобы она отвязалась, а потом разбираться по факту. Но с тех пор, как Светлана взяла финансы в свои руки, «разбираться» стало почти невозможно.
— Алин, ну пойми… мы копим, — начал он мямлить, и сам почувствовал, насколько жалко это звучит.
— Мне плевать, на что вы там копите! — перебила она, её голос сорвался с шипения на звенящую ярость. — У вас есть деньги! Ты работаешь, она работает! А я твоя сестра! Единственная! Папа всегда говорил, что ты должен обо мне заботиться! И ты будешь! Или я прямо сейчас ему позвоню!
Она демонстративно полезла в карман пальто за телефоном. Виктор инстинктивно шагнул к ней, готовый схватить за руку, остановить. Он знал, что будет после этого звонка. Сначала долгий, унизительный разговор с матерью, а потом — тяжёлый, короткий вызов от отца, после которого хотелось провалиться сквозь землю.
И в этот самый момент щёлкнул замок кухонной двери.
На пороге стояла Светлана. На ней был домашний свитер и фартук, она вытирала руки о кухонное полотенце. Её лицо было абсолютно спокойным. Она не смотрела на Алину. Её взгляд, прямой, ясный и холодный, как зимнее небо, был направлен точно в глаза её мужу. Она не повысила голос, не стала встревать в перепалку. Она просто констатировала факт.
— Я тоже всё слышала, Витя. Особенно про папу.
Она сделала короткую паузу, давая словам впитаться в спертый воздух коридора. Алина на мгновение замолчала, сбитая с толку этим неожиданным спокойствием. Она ожидала криков, ответных обвинений, женской склоки. Но Светлана продолжала смотреть только на Виктора.
— Так вот, — продолжила она ровным, лишённым всяких эмоций тоном. — Пусть рассказывает. А ты выбирай. Либо ты сейчас, раз и навсегда, решаешь вопрос со своей сестрой и её финансовыми претензиями. Либо с завтрашнего дня у нас раздельный бюджет. Все деньги, которые приходят на твою карту, остаются у тебя. Все, что приходят на мою — у меня. И на квартиру ты будешь копить сам. А я, — она чуть заметно качнула головой, — себе на отдельную.
Сказав это, она не стала ждать ответа. Она не стала наслаждаться произведённым эффектом. Она просто развернулась и так же тихо, как появилась, ушла обратно на кухню, плотно прикрыв за собой дверь. Виктор остался стоять в коридоре, зажатый между яростным взглядом сестры и глухой кухонной дверью, за которой только что рухнул фундамент его привычного мира. Он был в ловушке. И оба выхода из неё вели в катастрофу.
Алина фыркнула, окинув брата взглядом, полным ядовитого презрения. Её игра была сорвана, причём так грубо и неожиданно. Светлана не стала участвовать в её спектакле, она просто сменила декорации и оставила главных актёров разбираться самим. Не в силах придумать достойный ответ, Алина бросила на прощание:
— Ну и сиди под каблуком у своей мымры. Только не думай, что это конец. Я жду твоего звонка до завтрашнего утра.
Она резко развернулась, так что полы её дорогого пальто хлестнули Виктора по ногам, и вышла, не хлопнув дверью, а закрыв её с медленным, демонстративным щелчком. Этот звук, тихий и окончательный, прозвучал в оглушительной тишине коридора громче выстрела. Виктор остался стоять, глядя на гладкую поверхность двери. Он чувствовал себя так, словно из него выпустили воздух. Он не мог пошевелиться, не мог даже толком вдохнуть. Две женщины, главные в его жизни, только что разыграли первую партию в войне, где полем боя была его душа, а главным призом — его будущее.
Собрав остатки воли, он медленно снял куртку, повесил её на крючок и прошёл на кухню. Светлана стояла у столешницы спиной к нему. Она не обернулась. Она методично, с холодным, ровным ритмом, шинковала капусту для салата. Острый нож с глухим стуком опускался на разделочную доску. Тук. Тук. Тук. Этот звук был единственным в квартире, и он отмерял секунды его унижения. На плите что-то скворчало в сковороде, наполняя кухню запахом жареного лука и мяса. Запах домашнего ужина, который сейчас казался абсолютно неуместным.
— Света, — начал он, и его собственный голос показался ему чужим и слабым.
Она не остановилась. Нож продолжал своё монотонное движение.
— Зачем ты так? Можно же было решить всё спокойно. Она бы ушла.
— Она бы ушла сегодня, — ответила Светлана, не поворачиваясь. Её голос был таким же ровным и холодным, как лезвие ножа в её руке. — А потом пришла бы через неделю. А потом ещё через две. Витя, это никогда бы не закончилось.
— Ну она же сестра моя… — он сделал шаг вперёд, протягивая руку, чтобы коснуться её плеча, но в последний момент отдёрнул. — Это же не последние деньги. Всего лишь двадцать тысяч…
В этот момент нож остановился. Светлана положила его на доску, вытерла руки и медленно повернулась. Её лицо было спокойным, но в глазах стоял такой холод, что Виктору стало не по себе.
— Двадцать тысяч в этот раз. Пятнадцать — в прошлом месяце «на новые туфли». Тридцать — два месяца назад «срочно закрыть сессию». Я открывала нашу таблицу расходов перед твоим приходом, Витя. За последние полтора года, с тех пор как мы начали копить, мы отдали Алине четыреста двадцать тысяч рублей. Четыреста. Двадцать. Тысяч.
Она произносила цифры отдельно, чётко, вбивая их в его сознание, как гвозди.
— Ты понимаешь, что это такое? Это почти половина нашего первоначального взноса. Это год нашей с тобой экономии. Год, в который я отказывала себе в новой одежде, мы не ездили в отпуск и выбирали в магазине продукты по акции. Мы отдали год нашей жизни на «хотелки» твоей сестры.
Аргументы были неоспоримы. Виктор это знал. Он просто предпочитал не думать об этом, не считать, не замечать. Ему было проще отдать, чем спорить, проще согласиться, чем выслушивать скандал. А Светлана всё считала. Каждый рубль.
— Но ты же знаешь моего отца… — это был его последний, самый отчаянный довод. — Он… он же мне всю жизнь этим попрекать будет. Он сказал мне заботиться о ней.
Светлана подошла к нему вплотную. Она не кричала. Она говорила почти шёпотом, и от этого шёпота по спине у Виктора пробежал мороз.
— Он сказал тебе. Не нам. Он твой отец, Витя, а не мой. И это твоя сестра. Ты взрослый мужчина, у которого скоро будет своя семья и своя квартира. Или не будет. Потому что ты до сих пор боишься папу больше, чем потери уважения собственной жены. Я свой ультиматум озвучила. И я от него не отступлю. Теперь иди и решай, Витя. Ты мужчина в этом доме или просто старший брат своей сестры, исполняющий приказы отца.
Она обошла его, взяла со стола тарелки и начала накрывать на ужин, будто этот разговор был такой же обыденной частью вечера, как и нарезка салата. А Виктор остался стоять посреди кухни, оглушённый не криком, а этой ледяной, убийственной логикой. Он чувствовал себя голым. Его привычные уловки, его попытки сгладить углы, его страх — всё это было выставлено на свет и препарировано с хирургической точностью. Он был загнан в угол не только обстоятельствами, но и своим собственным безволием. И впереди его ждал звонок от отца. Неизбежный, как смерть.
Ночь прошла в ледяном молчании. Они легли спать спиной друг к другу, и пространство между ними на огромной кровати казалось непреодолимой пропастью. Утром они двигались по квартире, как два призрака, старательно избегая даже случайных прикосновений. Виктор наливал себе кофе, пока Светлана была в ванной. Она готовила себе завтрак, когда он уже одевался в комнате. Ни слова. Ни упрёка. Ни вопроса. Эта тишина была хуже любого скандала. Она была плотной, вязкой, она давила на барабанные перепонки и заставляла вздрагивать от каждого бытового звука: щелчка чайника, скрипа дверцы шкафа, звона ложки о чашку.
День на работе превратился для Виктора в пытку. Он не мог сосредоточиться, цифры в отчётах расплывались, а коллеги казались далёкими и нереальными. Он ждал. Каждую минуту он ждал звонка. И он раздался ровно в обеденный перерыв, когда он сидел в своей машине на парковке, пытаясь заставить себя съесть безвкусный сэндвич. На экране высветилось «Мама». Сердце ухнуло куда-то вниз.
— Да, мам, — ответил он, стараясь, чтобы голос звучал как можно более буднично.
— Витенька, что у вас там происходит? — зазвучал в трубке встревоженный, плаксивый голос матери. — Алиночка мне позвонила, вся в расстроенных чувствах. Говорит, твоя Светлана её из дома выгнала, денег не дала, нахамила… Господи, Витя, что это за жена такая, которая брата с сестрой ссорит?
Он закрыл глаза. Всё шло по самому предсказуемому сценарию.
— Мам, всё не совсем так. Света её не выгоняла. Просто… просто у нас сейчас каждая копейка на счету. Мы же на квартиру копим.
— На квартиру они копят! — в голосе матери появились истеричные нотки. — А сестра родная по миру пойдёт? Витя, ты старший брат! Твой отец всегда говорил, что ты за неё в ответе! С тех пор как эта Светлана у вас появилась, семью не узнать. Она что, главнее родной крови стала? Ты должен на неё повлиять! Ты мужчина, в конце концов! Успокой свою жену и дай девочке денег, сколько она просит! Она и так натерпелась…
Виктор слушал этот поток обвинений, и ему хотелось просто отключить телефон. Он что-то мямлил в ответ про бюджет, про общую цель, про то, что Алина уже не ребёнок. Но его слова тонули в материнских причитаниях, не достигая цели. Он был виноват во всём: в том, что выбрал «не ту» жену, в том, что посмел иметь свои планы, в том, что не бросился немедленно исполнять сестринский каприз. Разговор закончился ничем. Мать бросила трубку, оставив его с ощущением грязи и бессилия.
Вечером он вернулся домой. Светлана сидела в кресле с книгой. Она подняла на него глаза, когда он вошёл, и в её взгляде не было вопроса. Она всё знала и без слов. По его осунувшемуся лицу, по сгорбленным плечам. Он подошёл к ней, остановившись в паре шагов. — Звонила мама.
— Я догадалась, — спокойно ответила она, откладывая книгу.
— Света, я тебя умоляю, — его голос сорвался на отчаянный шёпот. — Давай просто дадим ей эти деньги. Один раз. И всё закончится. Я поговорю с ней, скажу, что это в последний раз…
Она молча смотрела на него. Просто смотрела. И в этом молчании было столько разочарования, что Виктору стало физически больно. Она не стала повторять про четыреста двадцать тысяч. Она не стала напоминать про свой ультиматум. Она просто смотрела на своего мужа, который после первой же атаки был готов сдаться и принести в жертву их общее будущее ради минуты своего спокойствия.
И тут зазвонил его телефон. Снова.
На экране высветилось «Отец».
Виктор замер. Этот звонок был страшнее. Мать можно было перетерпеть. Отца — нет. Он медленно нажал на кнопку ответа, поднеся телефон к уху, как будто это было раскалённое железо.
— Слушаю, пап.
В трубке не было ни приветствий, ни вопросов. Только низкий, рокочущий голос, от которого у Виктора всегда холодели руки.
— Я так понимаю, разговоры по телефону на тебя не действуют. Значит, будем говорить лично. Завтра вечером я приеду. Будь дома.
И короткие гудки.
Отец не угрожал. Он не кричал. Он просто сообщил о своём решении. Как о чём-то неизбежном. Как о природном явлении. Виктор опустил руку с телефоном. Он посмотрел на Светлану. Она всё поняла по его мертвенно-бледному лицу. Он не сказал ей ни слова. Да и что тут было говорить? Приговор был вынесен. Исполнение назначено на завтра. И он знал, что завтра ему придётся выбирать не между женой и сестрой. Ему придётся выбирать между своей жизнью и страхом.
Следующий день тянулся для Виктора, как дурной, бесконечный сон. Он не жил, а функционировал на автомате, ожидая вечера с тем же фатализмом, с каким приговорённый ждёт рассвета. Светлана, напротив, была воплощением собранности. В ней не было ни паники, ни злости. Она двигалась по квартире с холодной, отстранённой грацией, занимаясь обычными делами. Но её спокойствие было страшнее любой истерики. Это было спокойствие хирурга перед сложной операцией, уверенного в каждом своём движении. Она не собирала вещи. Она не плакала. Она просто ждала, и Виктор кожей чувствовал, что ждёт она не приезда его отца, а момента, когда ей придётся действовать.
Звонок в дверь прозвучал не как приглашение, а как выстрел стартового пистолета, объявляющего начало конца. Виктор вздрогнул, а Светлана, сидевшая с книгой в кресле, даже не повела бровью. Она просто закрыла книгу, положив в неё закладку, и осталась сидеть, глядя на дверь.
Виктор открыл. На пороге стоял отец. Высокий, грузный, с тяжёлым, непроницаемым лицом, которое, казалось, было высечено из гранита. Он не вошёл — он внёс себя в квартиру, как монумент. Его взгляд скользнул по Светлане с полным безразличием, будто она была предметом мебели, и впился в сына.
— Ну, здравствуй, сын, — его голос был низким и лишённым всяких эмоций. Он не разулся, прошёл в грязных ботинках прямо в гостиную, оставляя на светлом ламинате мокрые следы. Это была демонстрация власти. Он пришёл в свой дом, наводить свой порядок.
— Пап, ты чего… — начал было Виктор, но отец прервал его властным жестом.
— Молчи. Я приехал не слушать твои оправдания. Я приехал посмотреть в глаза мужчине, который забыл, что такое семья и что такое долг.
Он остановился посреди комнаты, возвышаясь над сидящей Светланой и оцепеневшим Виктором. Он говорил, обращаясь только к сыну, демонстративно игнорируя невестку.
— Мне позвонила твоя мать, вся в слезах. Мне позвонила твоя сестра, которую унизили в твоём же доме. Ты позволил женщине решать, как нашей семье жить. Ты позволил ей ставить условия твоей родной крови. Я тебя не так воспитывал. Твоя сестра — это твоя забота. До тех пор, пока я жив, так и будет. И никакая… — он запнулся, так и не удостоив Светлану имени, — …посторонняя не будет здесь устанавливать свои порядки.
Виктор стоял, опустив голову. Каждое слово отца било его, как плетью. Он чувствовал себя маленьким, провинившимся мальчишкой, которого отчитывают за двойку. Страх перед отцом был глубинным, въевшимся в него с детства, и он парализовал любую попытку возразить.
— Поэтому сейчас, — отец повысил голос, переходя к финалу своего монолога, — ты пойдёшь, достанешь деньги и отдашь их сестре. Она внизу в машине ждёт. И на этом все разговоры закончатся. Ты меня понял?
В этот момент Светлана молча поднялась с кресла. Она не сказала ни слова. Она спокойно, не глядя ни на мужа, ни на свёкра, прошла мимо них и скрылась в спальне. Отец с Виктором проводили её недоумёнными взглядами. Они ждали чего угодно: слёз, криков, хлопанья дверью. Но она просто ушла. Через минуту она вернулась. В руках у неё был ноутбук.
Она подошла к журнальному столику, поставила на него ноутбук и открыла. Экран осветил её бесстрастное лицо. Она развернула его так, чтобы цифры были видны и Виктору, и его отцу.
— На нашем общем накопительном счету, — её голос был ровным, дикторским, лишённым малейшей дрожи, — один миллион двести сорок шесть тысяч рублей.
Щелчок тачпада. Движение курсора.
— Ровно половина этой суммы — шестьсот двадцать три тысячи рублей.
Она спокойно, методично ввела сумму в поле для перевода, выбрала свой личный счёт и нажала кнопку «Подтвердить». На экране высветилось уведомление об успешной операции.
Звук захлопнувшейся крышки ноутбука прозвучал в оглушительной тишине как точка, поставленная в конце длинного предложения. Светлана подняла глаза и посмотрела прямо на Виктора. Её взгляд был пуст. В нём не было ни ненависти, ни обиды, ни любви. Ничего.
— Оставшаяся половина — твоя. Можешь отдать её сестре. Этого должно хватить, чтобы она больше не беспокоила папу. А значит, и тебя.
Сказав это, она развернулась и так же молча ушла обратно в спальню, на этот раз плотно, но тихо прикрыв за собой дверь.
Отец, который несколько минут назад казался несокрушимой скалой, обмяк. Его лицо растерянно вытянулось. Он смотрел то на сына, то на закрытую дверь, не в силах осознать произошедшее. Его власть, его слова, его авторитет — всё это только что было уничтожено одним тихим, деловым действием. Виктор смотрел на закрытую дверь спальни, и до него медленно, мучительно доходило, что он только что потерял. Не половину денег. Он потерял всё. Он остался один в разрушенном мире, с отцовским приказом и деньгами, которые теперь были ценой его будущего…
Малыш