— Я к вам!
Эта фраза, брошенная с порога твёрдым, не терпящим возражений голосом, ударила Ксению, как порыв ледяного ветра. Она ещё не успела до конца осознать, кто стоит перед ней, а монолитная фигура свекрови уже просачивалась в прихожую, бесцеремонно отодвинув её плечом. Евгения Петровна с хозяйским видом окинула взглядом квартиру, словно инспектор, прибывший с внеплановой проверкой. Её взгляд был лишён всякого тепла или родственного участия; это был взгляд собственника, оценивающего своё, пусть и временно отданное в чужое пользование, имущество.
Ксения стояла в строгом брючном костюме цвета графита, на высоких шпильках, с идеально уложенными волосами. Последний штрих — щелчок замка на дорогом кожаном портфеле — она сделала за секунду до звонка. Всё её существо было настроено на одну волну, на одну цель — презентацию, которая должна была состояться через час и двадцать минут. Проект, над которым она не спала ночами последние полгода, вытачивая каждую деталь, выверяя каждую цифру. Её карьерный олимп, её личный Эверест.
— Евгения Петровна, здравствуйте, — произнесла Ксения, механически закрывая за свекровью дверь. В голове уже стучал невидимый таймер, отсчитывая потерянные секунды, которые невозможно будет вернуть. — Простите, я немного не ждала гостей.
Свекровь, уже сняв своё тяжёлое пальто и вешая его на крючок так, будто делала это каждый день, лишь хмыкнула. Она прошла в гостиную, её уверенные шаги гулко отдавались в напряжённой тишине квартиры. Её объёмная сумка с глухим стуком опустилась на пол рядом с диваном, как якорь, брошенный с корабля, вставшего на долгую стоянку.
— А я и не в гости. Я по делу, — заявила она, поворачиваясь к Ксении. Её взгляд, цепкий и оценивающий, прошёлся по фигуре невестки с головы до ног, задержавшись на остроносых туфлях и деловом портфеле. — Куда это ты так вырядилась с утра пораньше? На парад?
Ксения сделала короткий, почти незаметный вдох, пытаясь удержать самообладание и не дать раздражению просочиться в голос. Она бросила быстрый взгляд на часы на своём запястье. Время не просто шло, оно утекало, как песок сквозь пальцы.
— Я очень спешу на работу. У меня сегодня ответственная встреча. Презентация проекта.
Она надеялась, что слова «работа», «проект», «ответственность» прозвучат достаточно весомо. Но для Евгении Петровны они были пустым звуком, назойливым жужжанием, которое следовало просто прекратить. Она проигнорировала их так же легко, как игнорируют уличный шум.
— Какая ещё презентация! — отмахнулась она, с царственным видом усаживаясь на диван. Она не просто села, она воссела, словно на трон, всем своим видом показывая, что прибыла надолго и разговор будет серьёзным. Пружины дивана едва слышно скрипнули под её весом. — Никуда ты не пойдёшь! Сядь, будем говорить!
Внутри у Ксении что-то неприятно похолодело. Это было не просто вторжение в её дом. Это был прямой, целенаправленный саботаж. Она физически ощутила, как стальной обруч тревоги сжимается вокруг груди. Мысли о слайдах, цифрах и ключевых тезисах доклада начали путаться, вытесняемые нарастающей, глухой яростью.
— Евгения Петровна, я не могу сейчас говорить. Это действительно очень важно для моей карьеры. Мы можем обсудить всё вечером? Или на выходных? — Ксения старалась, чтобы её голос звучал ровно, но в нём уже проскальзывали металлические нотки, как у натянутой до предела струны.
Свекровь посмотрела на неё с плохо скрываемым презрением. В её глазах читалась вся программа предстоящего визита.
— Карьера… Нашла слово. Главная карьера женщины — это семья и дети. А вы всё тянете, всё ждёте чего-то. Андрей вечно твердит «потом», «не сейчас». А я ждать устала! Мне внуки нужны! Сейчас! И мы будем говорить об этом именно сегодня. Сядь, я сказала. Разговор будет долгим.
Ксения не села. Она осталась стоять посреди комнаты, прямая и неподвижная, как статуя из дорогого офисного камня. Её мозг, ещё несколько минут назад работавший на предельных оборотах, генерируя стратегии и оттачивая формулировки для доклада, теперь лихорадочно искал выход из этого бытового тупика. Каждый взгляд на часы на стене отзывался в висках глухим ударом. Время, её самый ценный ресурс сегодня, превращалось в пыль под тяжёлым, выжидательным взглядом свекрови.
— Евгения Петровна, я прошу вас, давайте не сейчас, — повторила она, стараясь говорить как можно спокойнее, будто обращаясь к неразумному, но важному клиенту. — У меня под угрозой срыва контракт на несколько миллионов. Это полгода моей жизни. Поймите…
— Пойми ты! — оборвала её Евгения Петровна, и в её голосе не было даже намёка на диалог. Это был голос лектора, поднявшегося на трибуну. — Твои миллионы — это бумажки. Сегодня они есть, завтра их нет. А род — это навсегда! Ты вообще понимаешь, что такое женское здоровье? Тебе тридцать один год! Тридцать один! Это последний вагон, Ксения! Врачи в один голос твердят, что лучший возраст до тридцати. Дальше — одни риски. Ты хочешь родить больного ребёнка? Хочешь потом всю жизнь по больницам бегать?
Её слова падали в тишину комнаты, как тяжёлые камни. Она не кричала. Она вещала, чеканя каждое обвинение с уверенностью профессора медицины. Ксения чувствовала, как в голове мутнеет. Стройные ряды слайдов её презентации начали расплываться, цифры и графики теряли свою чёткость.
— У Лидки, моей подруги, внучке уже пять лет, в этом году в подготовительный класс идёт! — продолжила свекровь, загибая палец. — У Вальки из второго подъезда двое, мальчик и девочка, уже в коляске обоих катает! А я? Что я им говорю, когда они спрашивают? Что мой сын женился на карьеристке, которой важнее её бумажки? Что я, как дура, сижу и жду, пока вы соизволите? А мой Андрей что, хуже других? Почему у всех нормальные семьи, дети смеются, а у нас в квартире тишина, как в музее?
Она обвела взглядом комнату, и в её глазах мелькнуло откровенное осуждение. Идеальный порядок, дорогие книги на полках, современная техника — всё это в её системе ценностей было лишь бездушной декорацией, прикрывающей главную несостоятельность их семьи.
Ксения стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони. Она чувствовала, как по спине к затылку поднимается горячая волна гнева. Это было уже не просто навязчивое желание. Это была целенаправленная атака, диверсия, рассчитанная на то, чтобы сломать её, подчинить, заставить чувствовать себя виноватой и неполноценной.
— Мы с Андреем сами решим, когда нам…
— Что вы решите?! — взметнула руки Евгения Петровна. — Он под твоим каблуком! Что ты ему скажешь, то он и делает! Бегает со своими компьютерами, а о главном не думает, потому что жена не велит! Мужик должен дерево посадить, дом построить и сына вырастить! А не презентации твои слушать! Ты ему всю жизнь ломаешь, а он и не видит!
Она сделала паузу, чтобы перевести дух, и уставилась на Ксению в упор. Её лицо выражало праведный гнев и непоколебимую уверенность в собственной правоте. Она ждала ответа, но на самом деле не нуждалась в нём. Она пришла не разговаривать. Она пришла объявить свою волю. И в этот момент Ксения поняла, что все её попытки договориться, объяснить, воззвать к логике — бесполезны. Она смотрела не на родственницу. Она смотрела на врага, который запер её в собственном доме, чтобы методично уничтожить самое важное, что у неё было в этот день.
В этот самый момент внутри Ксении что-то оборвалось. С громким, сухим щелчком, словно лопнула перетянутая струна. Вся вежливость, вся корпоративная выдержка, все тренинги по управлению конфликтами, которые она проходила, испарились без следа. Она вдруг увидела ситуацию с кристальной, леденящей ясностью. Это была не семейная беседа. Это был захват. Захват её времени, её дома, её карьеры и, в конечном счёте, её жизни. И она была главной целью.
Её лицо, до этого напряжённое, но сдержанное, стало непроницаемым. Она медленно, очень медленно опустила взгляд на свой портфель, лежащий на журнальном столике. Затем так же медленно подняла его на свекровь. В её глазах больше не было ни просьбы, ни попытки договориться. Там был холодный, сфокусированный расчёт хищника, которого загнали в угол и которому больше нечего терять.
— Я всё сказала. Будем решать, — подытожила Евгения Петровна, довольная произведённым эффектом и ожидая капитуляции.
Но Ксения не ответила. Она молча обошла диван, взяла в одну руку портфель, в другую — ключи от машины с брелоком, который тихо звякнул в наступившей тишине. Этот звук был единственным нарушением молчания, резким и неуместным. Евгения Петровна наблюдала за ней с недоумением, её победоносная поза слегка пошатнулась. Она ожидала слёз, оправданий, звонка мужу, но точно не этого спокойного, методичного сбора.
Ксения не пошла к двери. Она сделала несколько шагов и остановилась прямо перед диваном, возвышаясь над сидящей свекровью. Она посмотрела на неё сверху вниз, и эта смена ракурса мгновенно изменила всю динамику в комнате. Теперь хозяйкой положения была она.
— Я вас услышала, Евгения Петровна, — произнесла Ксения. Её голос был ровным, лишённым всяких эмоций, и от этого звучал ещё более угрожающе. — А теперь выслушайте меня. И слушать будете очень внимательно, потому что повторять я не стану.
Евгения Петровна опешила от такой наглости. Она открыла рот, чтобы выдать очередную порцию обвинений, но Ксения не дала ей вставить ни слова.
— Эта квартира куплена на мои деньги. Каждый квадратный метр, каждая чашка на кухне и каждая книга на этой полке оплачены мной. Андрей внёс сюда только свой компьютер и зубную щётку. Это мой дом. Не ваш. Не ваш с Андреем. Мой.
Она сделала паузу, давая словам впитаться в воздух, стать материальными. Свекровь смотрела на неё, и в её глазах недоумение сменялось яростью.
— Да как ты…
— Молчать, — отрезала Ксения, и это слово ударило, как пощёчина. — Вы пришли в мой дом без приглашения. Вы пытаетесь сорвать самую важную сделку в моей жизни. Вы оскорбляете меня, указывая, как мне жить и что делать. Вы закончили. Ваше время вышло.
И тут она произнесла ту самую фразу. Медленно, отчётливо, вбивая каждое слово, как гвоздь.
— А вас никто не звал к нам в гости, Евгения Петровна! Сами выйдете или вам помочь? И то, что тут живёт ваш сын, не делает скидки на то, что вы заявились к нам без приглашения и качаете тут права!
На несколько секунд в комнате воцарилась абсолютная тишина. Не звенящая, не тяжёлая, а мёртвая. Евгения Петровна смотрела на невестку так, будто та только что на её глазах превратилась в чудовище. Её лицо из багрового стало мертвенно-бледным. Она медленно поднялась с дивана, её тело выпрямилось, как сжатая пружина. Презрение и гнев в её взгляде сменились чем-то другим — холодной, расчётливой ненавистью.
— Ах вот ты как… — прошипела она, её голос был едва слышен. — Вот значит, какая ты на самом деле. Ну что ж. Хорошо. Теперь я всё поняла.
Она не стала больше ничего говорить. Она медленно, с оскорблённым достоинством королевы в изгнании, направилась в прихожую. Но Ксения знала — это не конец. Это было только начало. И следующий удар будет нанесён не в лоб, а в самое уязвимое место.
Евгения Петровна не пошла домой. Она села на лавочку у подъезда, достала телефон и нажала на вызов. Её руки не дрожали. Её палец уверенно нашёл в списке контактов «Сыночек». Она выждала ровно три гудка и, когда Андрей ответил, её голос мгновенно преобразился. В нём появились страдальческие, уязвлённые нотки, которых не было и в помине пять минут назад. Она говорила сбивчиво, но так, чтобы каждое слово било точно в цель, в самое больное место — в его сыновний долг.
Ксения в это время уже сидела в машине. Она завела двигатель, и салон наполнился ровным, успокаивающим гулом. Адреналин от схватки отступал, уступая место ледяной, сконцентрированной энергии. Она не думала о том, что только что произошло. Все её мысли были там, в переговорной, где через сорок минут решалась её судьба. Она выехала со двора, даже не посмотрев в сторону лавочек.
Звонок от Андрея застал её уже на полпути к офису. Она подключила телефон к громкой связи.
— Ксюш, что случилось? Мама звонит, вся в расстройстве. Говорит, ты её выгнала.
Его голос был встревоженным, но, как всегда, примирительным. Голос человека, который заранее готовит почву для компромисса.
— Я попросила её уйти, — ровно ответила Ксения, перестраиваясь в левый ряд. — Она пришла без предупреждения и пыталась помешать мне уехать на работу.
— Но это же мама! Можно было как-то мягче, поговорить… Она говорит, ты ей сказала, что она никто в этом доме.
Ксения усмехнулась, но в этой усмешке не было веселья.
— Андрей, она пришла, чтобы сорвать мне презентацию. Целенаправленно. Ты это понимаешь? Она села на диван и заявила, что я никуда не пойду, пока мы не решим вопрос с внуками. Это, по-твоему, называется «поговорить»?
В трубке на несколько секунд повисло молчание. Андрей переваривал информацию, пытаясь, как обычно, склеить две взаимоисключающие правды — свою и мамину.
— Я понимаю, что ты спешила… Но она пожилой человек, она переживает за нас…
— Андрей, давай так, — прервала его Ксения, её голос стал твёрдым, как сталь. — Я сейчас проведу встречу, от которой зависит моя карьера. А когда я вернусь домой, мы поговорим. И не о твоей маме. А о нас.
Она завершила вызов, не дожидаясь ответа.
Когда Ксения вернулась вечером, Андрей уже был дома. Он сидел на кухне, перед ним стояла остывшая чашка чая. Атмосфера в квартире была густой и тяжёлой, как непролитая гроза. Он поднял на неё глаза, и она увидела в них всё ту же мучительную нерешительность.
— Ты поговорил с ней? — спросила Ксения, ставя портфель на пол.
— Да. Она считает, что ты её ненавидишь. Что ты хочешь отнять у неё сына.
Ксения устало прислонилась к дверному косяку.
— А ты? Ты что считаешь, Андрей? Ты был здесь? Ты видел, как она пыталась меня сломать?
— Ксюш, она просто хочет внуков. Все женщины её возраста этого хотят. Она не со зла…
И в этот момент Ксения поняла, что всё кончено. Он никогда не поймёт. Он всегда будет искать для неё оправдания. Он всегда будет ставить её чувства, её переживания, её материнскую любовь выше всего, что происходит с ней, Ксенией. Он будет вечно пытаться усидеть на двух стульях, которые уже давно разъехались в разные стороны.
— Хорошо, — сказала она тихо и очень внятно. — Я тебя поняла. Тогда слушай моё решение. Ноги твоей матери в этом доме больше не будет. Никогда. Ни по какому поводу. Ни на праздники, ни по делу. Это не обсуждается.
Андрей вскочил.
— Ты не можешь так говорить! Это моя мать!
— Это мой дом, — отрезала Ксения. — И я не позволю больше никому себя здесь унижать. А ты можешь выбрать. Либо ты живёшь здесь со мной по моим правилам, либо ты собираешь вещи и едешь к своей маме. Утешать её, понимать, переживать вместе с ней. Прямо сейчас.
Он смотрел на неё, и лицо его исказилось. Он не верил, что это происходит наяву. Это был не тот сценарий, к которому он привык. Не было криков, упрёков, сцен. Был только холодный, спокойный ультиматум.
Он схватил телефон, чтобы снова позвонить матери, чтобы что-то ей объяснить, чтобы снова попытаться стать мостом над пропастью. Но Ксения опередила его. Она молча прошла в спальню, взяла его дорожную сумку, бросила туда пару его рубашек, ноутбук, зарядку, несессер из ванной. Она вынесла сумку в прихожую и поставила у двери.
— Она ждёт твоего звонка, Андрей, — сказала Ксения, глядя ему прямо в глаза. — Только лучше не звони. Лучше поезжай. Ей сейчас очень нужна твоя поддержка. Гораздо больше, чем мне.
Он стоял посреди кухни, раздавленный и уничтоженный этим спокойствием, которое было страшнее любой истерики. Он посмотрел на жену, на сумку у двери, и понял, что выбирать больше нечего. За него уже всё выбрали. Он молча взял сумку и вышел. Дверь за ним закрылась с тихим щелчком, который прозвучал в пустой квартире, как выстрел…
— Как хочешь, но я больше не пущу твоих родителей в нашу квартиру, — озлобленно произнесла жена.