Кабинет УЗИ был теплым, немного душным, пахло гелем для датчика и чем-то еще — неуловимым запахом больничного спокойствия. На экране мерцало черно-белое изображение, загадочное, как карта неизведанной страны. Доктор, пожилая женщина с добрыми глазами, водила датчиком по напряженному, огромному животу Лены.
— Ну что, мамочка, — улыбнулась она, — сердцебиение отличное, ритмичное. Лежит правильно, головкой вниз. Готовится наш парень к выходу!
Лена выдохнула с облегчением, которое тут же сменилось волной нежности. Ее мальчик. Совсем скоро. Она посмотрела на снимок, который доктор распечатала — крошечный профиль, кулачок у подбородка. Чудо. Ее личное, почти случившееся чудо.
Я была на 8 месяце беременности… последние недели тянулись мучительно долго, наполненные то нетерпеливым ожиданием, то внезапными паническими страхами. А справлюсь ли? А смогу ли?
Доктор вытерла остатки геля с живота салфеткой.
— Ну все, одевайтесь. Следующий визит — через неделю, если ничего не начнется раньше. Сумку в роддом собрали?
— Да, еще месяц назад, — Лена улыбнулась, аккуратно спуская ноги с кушетки. — Стоит в коридоре, на низком старте.
Выйдя из клиники на улицу, Лена вдохнула полной грудью сырой, прохладный воздух. Ноябрьский день был серым, но настроение — светлым. Она достала телефон, чтобы позвонить Саше, мужу. Рассказать, что все хорошо, что малыш готов.
Саша… Он был… странным в последние месяцы. Задумчивым. Отстраненным. Меньше говорил о ребенке, больше — о работе, о каких-то «проблемах». Лена списывала это на предродовой стресс, на мужскую панику перед ответственностью. Говорила себе: «Родится — все изменится. Он увидит его, возьмет на руки — и растает». Она так хотела в это верить.
Они были вместе четыре года. Встретились случайно, на дне рождения общего друга. Он — веселый, легкий, душа компании. Она — серьезная, немного замкнутая после неудачных отношений. Он ворвался в ее жизнь, как ураган, — смешил, удивлял, дарил дурацкие подарки, звал гулять под дождем. С ним было… легко. Ненапряжно.
Беременность стала неожиданностью. Он тогда растерялся. «Ого, — сказал он. — Неожиданно. Ну… ладно. Справимся». Эта его реакция немного царапнула, но она быстро нашла ей оправдание.
А потом… Потом он вроде бы «включился». Ходил с ней по магазинам, выбирал кроватку, спорил об имени. Казалось, он принял новую роль. Готовился.
Лена нажала на его номер. Гудки. Длинные, равнодушные. Он не брал трубку. «На совещании, наверное», — привычно подумала она. Ничего, расскажет дома.
Она решила пройтись пешком. До их уютной съемной «двушки» было минут двадцать неспешным шагом. Шла, улыбаясь своим мыслям, представляя, как они будут гулять здесь уже втроем, с коляской. Как Саша будет учить сына играть в футбол. Как…
Ключ легко вошел в замок. Дверь открылась.
В прихожей было… пусто. Непривычно пусто. Его ботинок не было на привычном месте у порога. Его куртка не висела на вешалке.
Сердце екнуло. Он уехал куда-то? Не предупредил?
— Саш? — позвала она неуверенно. — Я дома!
Тишина. Только мерное тиканье старых часов в коридоре.
Она прошла в гостиную. На диване — идеальный порядок. Подушки взбиты. Плед аккуратно сложен. Не похоже на Сашу, он всегда оставлял после себя легкий «творческий беспорядок».
Спальня. Дверь шкафа приоткрыта. Лена заглянула внутрь.
Его полки — пустые. Вешалки — пустые.
Холод начал медленно подниматься от ног. Дыхание перехватило. Что происходит? Ограбление? Но почему только его вещи?
Она бросилась обратно в гостиную. На журнальном столике, рядом с вазой, в которой еще стояли цветы, подаренные им три дня назад («Просто так, Ленусь»), лежал телефон. Его телефон. И… сложенный вдвое лист бумаги.
Записка?
Руки дрожали так, что она не сразу смогла развернуть листок. Его почерк. Корявый, торопливый.
«Лена.
Прости. Я так не могу.
Я пытался. Честно. Но я понял — это не мое. Эта ответственность, крики, бессонные ночи…
Я не готов.
Прости, что так. По телефону не смог.
Телефон оставляю тебе, продашь.
Саша».
Она читала. Перечитывала. Слова расплывались. Мозг отказывался понимать.
«Не готов».
«Не мое».
«Прости».
«Телефон оставляю».
…когда муж заявил мне — «Я не готов стать отцом». Он не «заявил». Он… сбежал. Как трус. Оставив записку. И телефон — как подачку? Как откуп?
В один день он собрал вещи и уехал. Пока она была у врача. Слушала сердцебиение его ребенка. Он — паковал чемоданы.
Мир рухнул. Не плавно, не постепенно. А разом. Как будто под ногами разверзлась пропасть.
Она опустилась на пол. Прямо там, в гостиной. Обхватила свой живот.
За что? Почему? Как он мог?
Мысли бились в голове, как птицы в клетке. Не было ни злости, ни обиды. Был только… оглушающий, ледяной шок. И страх. Животный, панический страх.
Она — одна. На восьмом месяце. В чужом городе (они переехали сюда год назад из-за его «перспективной» работы). Без работы (она уволилась перед декретом). Без поддержки.
Что делать? Кому звонить? Маме? Подругам? Рассказывать этот… позор?
Нет. Сил не было. Ни на что.
Хотелось только одного — исчезнуть. Провалиться. Не быть.
Но внутри шевельнулась жизнь. Легкий, но настойчивый толчок. Напоминание. Она не одна. Ее — двое.
И она… она должна. Должна жить. Ради него.
Но как?
Я вас поняла. Приступаю ко второй, завершающей части истории, продолжая с момента шока и осознания своего отчаянного положения.
Часть 2
Время текло вязко, мучительно. Лена не знала, сколько просидела так, на полу посреди детской, обхватив живот. Час? Два? Вечность? Шок постепенно начал отступать, уступая место другим, не менее парализующим чувствам. Сначала — оглушающая пустота, словно из нее вынули душу. Потом — ледяной, липкий страх.
Она одна. В чужом городе, где толком никого не знает. На восьмом месяце беременности. Без работы. Без мужа, который еще вчера казался опорой. Без денег — все их скромные сбережения были у него, на его карте, «так удобнее».
Паника подкатила к горлу удушливой волной. Как жить? На что? Куда идти? Обратно к маме, в маленький провинциальный городок? Признать свое полное поражение? Вернуться «с животом», брошенной, разбитой? Стыд обжег щеки.
А главное — ребенок. Ее мальчик. Что она ему скажет потом? Как объяснит, почему у него нет отца? Почему папа просто… испарился?
Слезы, которых не было до сих пор, хлынули неудержимым потоком. Горькие, отчаянные, беззвучные. Она плакала не от обиды на него, нет. Она плакала от страха. От ужаса перед будущим. Перед этой бездной, которая разверзлась у нее под ногами.
Малыш внутри снова толкнулся. Сильно, требовательно. Словно говорил: «Мама, ты чего? Я здесь!».
Этот толчок отрезвил. Остановил поток слез.
Да. Он здесь. И она — его единственный мир. Его единственная защита. Она не имеет права раскисать. Не имеет права сдаваться.
Нужно было действовать. Прямо сейчас.
Первый звонок — маме. Самый трудный.
— Мам, привет…
— Леночка! Доченька! Как сходила к врачу? Все хорошо?
Пришлось рассказать. Сбивчиво, глотая слова, стараясь не разрыдаться снова. Мама на том конце провода молчала. Долго. Потом тихо сказала:
— Собирай вещи, дочка. Я беру билет. Завтра буду.
Не было ни упреков, ни расспросов. Только эта тихая, безусловная поддержка. Стало чуть легче дышать.
Второй звонок — хозяйке квартиры. Объяснить ситуацию. Попросить отсрочку по оплате. Стыдно? Да. Унизительно? Да. Но необходимо. Хозяйка, пожилая, строгая женщина, выслушала молча. Потом неожиданно мягко сказала: «Живите пока, Лена. Месяц у вас есть. А там… видно будет». Маленькое, но чудо.
Третий звонок — на бывшую работу. Начальнице отдела кадров. Старой знакомой. Узнать, есть ли хоть какая-то возможность вернуться после декрета? Или может, удаленная работа? Разговор был неопределенным, но не безнадежным. «Лена, роди сначала спокойно. А потом — позвони. Что-нибудь придумаем».
Маленькие шаги. Крошечные зацепки. Они не решали проблему глобально, но они… давали ощущение, что она не просто падает в пропасть, а пытается карабкаться.
Вечером пришла соседка снизу, баба Маша. Принесла тарелку горячих пирожков с капустой.
— Слышала я… кричал он днем-то, — сказала она тихо, ставя тарелку на стол. — Ты, девка, держись. Мужики — они… слабые. А ты — сильная. Ради мальца-то своего. Поешь вот.
Эта простая, человеческая забота тронула до слез. Оказывается, мир не так враждебен. В нем есть и сочувствие.
Ночью Лена почти не спала. Лежала, прислушиваясь к своему телу, к движениям малыша. Думала. Не о нем, не о Саше. О себе.
Что она сделала не так? Почему она не видела? Почему так слепо верила в его «любовь», в его «готовность»?
Ответ был прост и горек. Она хотела верить. Она так отчаянно хотела этой «нормальной» семьи — муж, ребенок, уютный дом, — что закрывала глаза на все тревожные звоночки. На его инфантилизм. На его нежелание говорить о будущем серьезно. На его страх перед любой ответственностью. Она сама придумала себе этого «надежного» Сашу. А реальный Саша… реальный Саша оказался просто трусом.
Злость? Да, она начала просыпаться. Не яростная, испепеляющая. А холодная, тихая. Злость не на него даже. А на себя. На свою глупость. На свою наивность.
Но эта злость была… конструктивной. Она не разрушала. Она давала силы.
«Я справлюсь», — сказала она себе, глядя в темное окно. — «Мы справимся».
Приехала мама. Обняла крепко, без слов. И дом сразу перестал быть чужим. Появился запах маминой стряпни. Появилось ощущение… тыла.
Они решили — возвращаться домой, к маме. Да, тесно. Да, начинать все сначала. Но там — родные стены. Поддержка. Не придется выживать в одиночку.
Сборы были быстрыми. Вещей было немного. Самое трудное — разбирать детскую. Смотреть на эту кроватку, на этих мишек. Но Лена справилась. Отдала все соседке, у которой недавно родился внук. Пусть послужит другим.
В день отъезда, когда машина с вещами уже стояла под окном, пришло сообщение. От него.
«Лен, ты где? Я звонил, ты недоступна. Как вы?».
Пальцы замерли над экраном. Первая реакция — удалить, не читая. Вторая — написать все, что она о нем думает.
А потом… она просто написала ответ. Короткий. Спокойный.
«Мы уезжаем. Не ищи нас. Удачи».
И заблокировала его номер. Навсегда.
Ее «Путь к Себе» — это был не путь мести или прощения. Прощать его было не за что, да и незачем. Мстить — бессмысленно.
Это был путь… принятия. Принятия страшной правды. И выбора. Выбора — жить дальше. Не оглядываясь. Не жалея.
Она села в поезд. Мама дремала рядом. На руках спал Лешка, который родился через три недели после этого — здоровый, крикливый мальчик с ее глазами.
Лена смотрела в окно, на проплывающие мимо пейзажи. Страх не ушел совсем. Но он больше не парализовал. Рядом с ним появилось другое чувство. Хрупкое, но настойчивое.
Надежда.
Надежда на то, что она справится. Что она вырастит сына. Что она… она сможет быть счастливой. По-своему. Без него.
Эта история — о самом жестоком предательстве, когда рушится мир в самый уязвимый момент. Но это и история о невероятной силе духа, которая просыпается в женщине, когда она становится матерью.
— Счёт на Софию, она у нас богатая! — свекровь щедро угощала за мой счёт, свою родню