— Мама подала на алименты, — прошептал растерянно муж

Утро начиналось с привычного хаоса. В трешке, пахнущей свежей краской, царил ритм, известный только семьям с маленькими детьми.

Марк, заспанный, в натянутой на плечо майке, пытался одновременно помешать кашу на плите и удержать на руке полуторагодовалого Степана, который капризничал и выгибался дугой.

— Тише, Степуша, тише, папа всё быстро-быстро, — пробормотал он, и в голосе его послышалось не столько раздражение, сколько усталое упорство.

Алина стояла у зеркала в прихожей, пытаясь застегнуть брюки на растущем, как на дрожжах, животе.

Она была на пятом месяце, и с каждым днем простые действия давались ей всё труднее.

Алина поймала в отражении взгляд мужа, и они одновременно улыбнулись друг другу.

— Держись, командир, — сказала она, — сегодня пятница. Вечером пицца и сериал.

— Рай земной, — фыркнул Марк, перехватывая Степана, который уже тянулся к горячей конфорке.

Именно в этот момент раздался резкий, сухой стук в дверь. Марк передал сына Алине и пошел открывать.

За дверью никого не было. Только на полу лежал плотный коричневый конверт. Марк поднял его. Сердце бешено заколотилось, едва он увидел штамп и исходящий номер.

— Из суда, — произнес мужчина, вернувшись в квартиру.

Алина, прижимая к себе Степана, посмотрела на мужа с немым вопросом. Марк молча вскрыл конверт. Его лицо вытянулось.

— Мама, — прошептал он растерянно, — подала на алименты.

Тишина в квартире стала звенящей. Даже Степан замолк, ощутив смену настроения.

— На… что? — не поняла Алина.

— На алименты. С меня. Десять тысяч в месяц.

Десять тысяч для их бюджета, расписанного по копейкам до следующей зарплаты, с ипотекой, кредитом на машину, ожиданием второго ребенка — были катастрофой.

— Но… как? — голос Алины задрожал от несправедливости. — Ей же только пятьдесят два! Она работает и на море в Турцию ездила в прошлом месяце!

— В иске написано, что она нетрудоспособна и нуждается в материальной помощи, — монотонно зачитал Марк и сжал кулаки. — Нетрудоспособна… Да она в свои немощные пятьдесят два на двух работах батрачит без передышки! Она здоровее нас с тобой вместе взятых!

Алина расплакалась. Не из-за денег, а из-за чудовищной несправедливости. Свекровь, Галина Петровна, всегда была женщиной с характером — властной, любящей быть в центре внимания.

Однако никто из супругов не ожидал, что она может выкинуть такой фортель. Следующие недели превратились в кошмар.

Подготовка к суду, сбор документов, нервы. Алина, с растущим животом и постоянной тошнотой, чувствовала, как трещит по швам их хрупкое счастье.

Марк ходил мрачнее тучи. Он звонил матери, пытался поговорить, но та лишь рыдала в трубку о своей старости и черствости единственного сына.

Спустя две недели состоялся суд. Супруги пришли в зал, который пах старым деревом и пылью.

Галина Петровна сидела на лавочке для истцов, и Алина, глядя на нее, едва узнала свекровь.

Вместо бодрой, подтянутой женщины перед ними сидела сгорбленная старушка. На ней было какое-то бесформенное темное платье, на ногах — стоптанные туфли.

Лицо было бледным, без единой капли косметики, руки с синими прожилками дрожали.

Она умудрилась выглядеть на все семьдесят. Судья, женщина лет пятидесяти с усталым, но проницательным лицом, открыла заседание.

— Гражданка Семенова, обоснуйте ваши требования.

И Галина Петровна начала. Голос у нее был тихий, прерывистый, полный слез.

— Ваша честь… Я одна… Муж давно умер, сын… сын обо мне забыл. Здоровье совсем никудышное… Давление, сердце пошаливает, суставы болят. На зарплату в двадцать тысяч не проживешь… Лекарства дорогие… А они живут хорошо, в новой квартире, машина… А я, мать родная, вынуждена считать каждую копейку…

Алина смотрела на это представление с открытым ртом. Она вспоминала, как две недели назад Галина Петровна хвасталась перед соседками новой шубой, как лихо управлялась на даче с лопатой и ведрами.

Марк, сидевший рядом, был бледен. Когда дали слово ему, он говорил сдержанно, но голос предательски дрожал от обиды.

— Ваша честь, моя мать работает официально бухгалтером в ООО «Вектор», ее зарплата составляет около тридцати тысяч. У нее есть дачный участок, который она активно обрабатывает и продает излишки. Я не отрицаю, что помогаю ей, когда она просит — то стройматериалы куплю, то с сантехникой помогу. Но систематической помощи ей не требуется. У меня своя семья, жена в положении, ребенок маленький, ипотека… Десять тысяч для нас — приличная сумма.

Судья внимательно выслушала обе стороны, перебирая бумаги. Ее взгляд скользнул по Галине Петровне, по ее новым, хоть и искусно замаскированным под старые, часам на руке.

— У вас есть справки, подтверждающие вашу нетрудоспособность, Галина Петровна? — спросила она. — Заключение МСЭ?

Галина Петровна занервничала.

— Нет, ваша честь, но я же чувствую! Я каждое утро с таблеток начинаю! Врачи говорят, что состояние тяжелое…

— Медицинские заключения имеются?

— Они… они дома, я забыла…

Судья посмотрела на Марка и Алину, с ее большим животом и испуганными глазами, на их простую, небогатую одежду.

— Дело не простое, — сказала она. — Требуется время для изучения всех обстоятельств. Предоставьте, Галина Петровна, все необходимые медицинские документы, подтверждающие вашу нетрудоспособность и нуждаемость. Заседание переносится.

Галина Петровна не ожидала такого. Ее план, построенный на жалости и давлении, дал трещину.

Она рассчитывала на быструю победу, на то, что сын не станет спорить. А тут — перенос. Судья явно не повелась на её спектакль.

*****

Супруги ехали домой в метро молча. Алина держала Марка за руку. Он смотрел в окно на мелькающие в темноте огни.

— Я не понимаю, — тихо сказала она. — Зачем? Зачем ей это? Чтобы доказать свою власть? Чтобы мы к ней приползли?

— Чтобы напомнить о себе, — хрипло ответил Марк. — Она всегда была эгоисткой.

Дома их ждал Степан и мать Алины, которая с ним сидела. Беззубая улыбка сына, его теплые объятия стали лучшим лекарством.

Они уложили его спать, сели на кухне и стали разговаривать о том, как будут справляться, если суд все же вынесет решение не в их пользу.

Прошла неделя. Потом еще одна. Нервы были натянуты, как струны. Каждый звонок телефона заставлял супругов вздрагивать.

А однажды вечером, когда Марк вернулся с работы, ему позвонила мать. Он взял трубку, готовый к новой ссоре.

— Марк… — голос Галины Петровны зазвучал сдавленно и зло. — Я забрала заявление.

— Как? Почему? — Марк остолбенел.

— А потому что мне твои копейки не нужны! — вспыхнула она, и в ее тоне вновь появилась знакомая властность. — Насмешили вы меня там, в своем суде, со своей нищетой! Я посмотрела на вас, на твою беременную дуру, и поняла — с вас взять нечего! Одни слезы да сопли. И судья ваша дура, ничего не понимает!

Она что-то еще кричала, но Марк уже не слушал. Он медленно опустил телефон и посмотрел на Алину, которая замерла в дверях с тарелкой фруктов для Степана.

— Она забрала заявление, — сказал мужчина с ошарашенным видом — И, кажется, больше не имеет права подавать по этому же делу.

Они были готовы закричать от радости. Но сдержались только потому, что не хотели напугать сына.

— Все, — прошептал Марк. — Все кончено.

— Боже мой, как же хорошо! — Алина прижалась к мужу, молчаливо ликуя от счастья.

Галина Петровна больше не звонила, не писала и не приходила к молодой семье.