Ариадна Рогожина поднялась по ступенькам вагона медленно, придерживаясь за поручень обеими руками. Колено ныло — как всегда после долгой дороги до вокзала. Год назад, после операции по эндопротезированию, врач строго предупредил: никаких лестниц без крайней нужды, верхняя полка в поезде — табу. Но Ариадна не жалела о билете. Шесть дней до Владивостока на легендарной «России» — её ежегодный ритуал, способ очиститься от накопившихся воспоминаний.
Купе оказалось чистым, пахло свежим бельём. Напротив, на другой нижней полке, примостилась молодая пара — он с бородой, она с косой до пояса. Они ехали до Байкала, шептались между собой, улыбались друг другу. Ариадна смотрела на них краем глаза и думала, что когда-то тоже так ездила — с мужем, который ушёл из жизни десять лет назад. Но сейчас эти воспоминания не жгли, а грели.
Первые два дня прошли как сон. Молодые соседи вышли на третий день, оставив после себя лишь лёгкий запах мандаринов. Ариадна осталась одна в купе — тишина, стук колёс, бесконечная тайга за окном. Она даже успела задремать после обеда, укрывшись пледом.
Ночью, когда поезд остановился в Новосибирске, дверь купе распахнулась с грохотом. Ариадна вздрогнула, открыла глаза. В проходе стояла женщина лет тридцати пяти — высокая, подтянутая, в чёрной спортивной куртке. За ней жалась маленькая девочка с растрёпанными косичками.
— Мам, я хочу пить, — пискнула девочка.
— Потерпи, — отрезала женщина и шагнула в купе, не глядя на Ариадну.
Ариадна села, потянулась за термосом.
— Может, водички дать ребёнку? У меня есть чистая.
Женщина обернулась. Взгляд тяжёлый, колючий.
— Не надо. У нас своё.
Она швырнула сумку на верхнюю полку напротив, потом ещё одну. Девочка стояла у двери, не решаясь войти.
— Залезай наверх, — скомандовала женщина.
— Мам, я боюсь, — прошептала девочка.
— Не выдумывай. Залезай.
Ариадна смотрела, как женщина подталкивает ребёнка к лестнице. Девочка начала карабкаться, цепляясь за перекладины, руки дрожали.
— Может, я помогу? — Ариадна поднялась.
— Не лезьте, — бросила женщина, даже не обернувшись.
Ариадна замерла. Девочка всё-таки забралась наверх, устроилась на полке. Женщина стащила куртку, села на нижнюю полку напротив Ариадны, достала телефон. Ариадна легла обратно, натянула плед до подбородка. Она уже почти заснула, когда услышала:
— Освободите полку.
Ариадна открыла глаза. Женщина стояла над ней, скрестив руки на груди.
— Что?
— Я вроде по-русски сказала: нижняя полка моя. Дочь наверху, я должна быть рядом, контролировать. Так что поднимайтесь.
Ариадна села. Сердце забилось часто, но она заставила себя говорить спокойно.
— Я не могу на верхнюю. У меня колено после операции, врач запретил строго.
— Ну да, конечно. Все так говорят.
— Я не все. У меня эндопротез.
Женщина хмыкнула.
— Эндопротез. Ясно. А билет на нижнюю у вас есть?
— Есть.
— Покажите.
Ариадна вытащила билет из сумки, протянула. Женщина едва глянула.
— И что? У меня тоже нижняя. Видите? Вон та. Но мне нужна именно эта, у окна. Потому что дочь.
— Но я не могу залезть наверх физически.
— Вам просто повезло, что здесь ребёнок, — женщина понизила голос, наклонилась ближе. — А то бы я показала, что такое ваш запрет врача.
Ариадна почувствовала, как внутри всё сжалось. Не от страха — от ярости. Холодной, ледяной. Она посмотрела на женщину — на её накачанные плечи, на сжатые кулаки, на этот взгляд, полный презрения. Спорить бессмысленно.
Ариадна встала. Колено сразу отозвалось острой болью. Она подошла к лестнице, взялась за перекладину. Женщина молча смотрела, как она карабкается наверх — медленно, с остановками, сжав зубы. Когда Ариадна наконец легла на узкую полку, всё тело дрожало. Внизу женщина устроилась, укрылась, включила телефон. Свет экрана бил в глаза.
Сна не было. Колено пульсировало, каждый стук колёс отдавался в суставе. Ариадна лежала и слушала, как женщина внизу строчит сообщения — быстро, зло, с остервенением. Ни разу не взглянула на дочь. Девочка тихо сопела на соседней верхней полке, свернувшись калачиком.
Ариадна поняла: дочь тут ни при чём. Женщине просто нужна была власть. Возможность задавить, подмять, доказать своё превосходство.
Ариадна закрыла глаза, но вместо сна пришли воспоминания. Она вспомнила, как двадцать лет работала реставратором — восстанавливала старые церковные фрески, аккуратно, слой за слоем. Её учитель говорил: не разрушай то, что ещё может быть целым. Сейчас она чувствовала, что внутри неё что-то разрушено. Но не до конца.
Утром Ариадна спустилась с полки раньше всех. Колено почти не сгибалось, пришлось опираться на стенку. Женщина ещё спала, раскинувшись на нижней полке. Девочка сидела наверху, обняв коленки, смотрела на Ариадну большими глазами.
— Доброе утро, — тихо сказала Ариадна.
Девочка кивнула, но не ответила.
Ариадна вышла в коридор, прошла в тамбур, открыла окно. Холодный ветер ударил в лицо. За окном неслась тайга — бесконечная, равнодушная. Она стояла и пыталась вспомнить, зачем вообще села в этот поезд. Не за комфортом. За свободой. За тем, чтобы отпустить всё лишнее.
Она вернулась в купе через полчаса. Женщина уже не спала — сидела на полке, уткнувшись в телефон. Девочка по-прежнему наверху, рисовала что-то в альбоме.
Ариадна молча достала свои вещи, начала складывать их в сумку. Женщина подняла глаза.
— Куда это вы?
— К проводнице. Поговорить.
Женщина усмехнулась.
— Ну давайте, пожалуйтесь. Думаете, вам поверят?
Ариадна не ответила. Она взяла сумку, направилась к двери. И тут услышала тихий голос:
— Тётя…
Она обернулась. Девочка смотрела на неё сверху, и в глазах такая тоска, что Ариадна замерла.
— Спасибо вам, — прошептала девочка.
Женщина дёрнулась, посмотрела на дочь, потом на Ариадну. Лицо исказилось.
— Настя, замолчи. Немедленно.
Но девочка не замолчала. Она сползла вниз по лестнице, подошла к Ариадне, протянула ей листок из альбома. Там был нарисован поезд, окно и женщина с седыми волосами, которая улыбается.
— Это вы, — сказала девочка. — Вы добрая.
Ариадна взяла рисунок. Горло сдавило. Она присела, чтобы быть вровень с девочкой.
— Настя, почему ты сказала спасибо?
— Потому что вы не кричали. Мама всегда кричит. А вы нет.
Женщина вскочила.
— Настя, хватит! Иди сюда!
Настя вздрогнула, но не ушла. Она обняла Ариадну за шею — быстро, крепко — и прошептала:
— Я боюсь маму.
Ариадна обняла её в ответ, погладила по спине. Потом отстранилась, посмотрела девочке в глаза.
— Настя, ты сильная. Помни об этом.
Женщина уже стояла рядом, схватила дочь за руку, рывком оттащила.
— Вы кто вообще такая, чтобы лезть в чужую семью?
Ариадна поднялась. Колено снова стрельнуло, но она не поморщилась. Она посмотрела на женщину — долго, внимательно.
— Я та, кто тебя видит насквозь. Ты не за дочь боишься. Ты боишься сама. Потому и давишь всех вокруг.
Женщина побледнела. Открыла рот, но ничего не сказала.
— И знаешь что? — Ариадна сделала шаг ближе. — Сейчас я пойду к проводнице. Не жаловаться. Попрошу вызвать начальника поезда. Расскажу, как ты выгнала пассажира с медицинскими ограничениями на верхнюю полку, угрожая физической расправой. У меня есть билет, есть справка от врача. А у тебя есть свидетели? Нет. Зато камеры в коридоре есть. И запись, как я ночью ковыляла в туалет, держась за стенку.
Женщина попятилась.
— Вы… вы не посмеете.
— Посмею. Потому что таких, как ты, нужно останавливать. Не ради себя. Ради неё, — Ариадна кивнула на Настю. — Чтобы она не выросла такой же.
Женщина стояла, сжав кулаки, но взгляд уже был не таким уверенным. Ариадна видела, как в нём мелькнул страх. Настоящий.
— Извинитесь, — вдруг сказала женщина. Тихо, сквозь зубы.
— Что?
— Извинитесь передо мной. И я не буду… не буду кричать на дочь. При вас.
Ариадна усмехнулась.
— Ты правда думаешь, что так работает? Что я извинюсь за то, что ты мне сделала, и ты великодушно обещаешь не орать на ребёнка? При мне?
Женщина молчала. Настя стояла рядом, прижавшись к стене.
— Нет, — сказала Ариадна. — Вот что ты сделаешь. Сейчас ты отдашь мне мою полку. Я лягу, отдохну. А ты сядешь рядом с дочерью и поговоришь с ней. По-человечески. Без криков. И если начальник поезда придёт проверять — а он придёт, я уже попросила проводницу его вызвать — ты скажешь, что произошла ошибка, что ты не знала про моё колено, и что теперь всё в порядке. Иначе я расскажу всё. И пусть разбираются, кто из нас прав.
Женщина стояла, тяжело дыша. Потом резко кивнула, отвернулась.
— Забирайте свою полку.
Ариадна устроилась на нижней полке, вытянула больное колено, закрыла глаза. Тело гудело от усталости, но внутри было тепло. Она слышала, как женщина тихо разговаривает с дочерью — неловко, с паузами, но без крика. Настя отвечала односложно, но голос у неё был уже не таким испуганным.
Через час пришёл начальник поезда — строгий мужчина с седыми усами. Женщина, как и обещала, сказала, что произошла ошибка, что она не знала о медицинских ограничениях Ариадны, что теперь всё улажено. Начальник посмотрел на Ариадну, на женщину, на Настю. Кивнул.
— Хорошо. Но если ещё раз будут жалобы — составлю акт. Учтите.
Женщина кивнула. Начальник ушёл.
Вечером, когда поезд мчался через Забайкалье, женщина вдруг встала, подошла к Ариадне.
— Можно? — она кивнула на край полки.
Ариадна пожала плечами. Женщина села, смотрела в окно.
— Мне стыдно, — сказала она наконец. — Честно. Я просто… я всю жизнь боролась. С мужем, с родителями, с начальством. И разучилась не бороться.
Ариадна промолчала. Женщина сжала руки в замок, посмотрела на дочь, которая спала наверху.
— Я не хотела, чтобы она меня боялась. Но получилось именно так.
— Тогда меняйся, — Ариадна не смотрела на неё, продолжала смотреть в окно. — Пока не поздно.
— Как?
— Перестань воевать. Хотя бы с ней.
Женщина кивнула, поднялась и вернулась на своё место. Больше они не разговаривали. Но на следующее утро, когда Настя проснулась, мать впервые спросила у неё:
— Ты хочешь есть? Что тебе принести?
Настя удивлённо посмотрела на мать, потом тихо ответила:
— Яблоко.
Женщина ушла в вагон-ресторан, вернулась с яблоком и булочкой. Села рядом с дочерью на нижнюю полку, обняла её за плечи. Настя сначала напряглась, потом осторожно прижалась.
Ариадна смотрела на них и думала, что иногда одна бессонная ночь на чужой полке может изменить больше, чем годы молчания.
Когда поезд прибыл во Владивосток, Ариадна спускалась по ступенькам медленно, держась за поручень. Колено всё ещё ныло, но это было неважно. Она доехала. Она выстояла.
На перроне женщина вдруг окликнула её:
— Подождите!
Ариадна обернулась. Женщина стояла с Настей за руку, смотрела растерянно.
— Я не знаю, как вас зовут.
— Ариадна.
— Ариадна… — женщина замолчала, потом выдохнула. — Спасибо. За то, что не промолчали.
Ариадна кивнула. Настя вдруг вырвала руку из материнской ладони, подбежала, обняла Ариадну за талию.
— До свидания, тётя Ариадна.
— До свидания, Настя. Будь сильной.
Девочка кивнула и вернулась к матери. Они пошли в одну сторону, Ариадна — в другую. Она не оглядывалась. Просто шла вперёд, чувствуя, как с каждым шагом становится легче.
Вечером, уже в гостинице, она достала рисунок, который Настя ей подарила. Женщина с седыми волосами, которая улыбается. Ариадна повесила его на стену напротив кровати.
Она легла, закрыла глаза и подумала, что в следующем году снова сядет в этот поезд. Снова поедет через всю страну. И, может быть, встретит кого-то, кому тоже нужна будет поддержка. Тихая, без лишних слов. Просто человеческая.
А пока она знала одно: право занимать место — не только в поезде, но и в жизни — нужно отстаивать. Не агрессией. Не криком. Просто твёрдостью. И тогда даже самая тяжёлая ночь на верхней полке приведёт к рассвету.
Ариадна улыбнулась в темноте и уснула. Впервые за много лет — без тяжести на душе.
— Я подаю на развод! Мне надоели твои таблетки и вечные боли! Хочу молодую жену! — заявил муж