— Опять этих к себе ведёт… а квартира-то и не её!
Баба Зоя прошептала это соседке, наблюдая из-за кустов смородины, как Инна Чернецова выпихивала из подъезда помятого мужика. Тот покачивался, сжимая недопитую бутылку «Балтики». За юбку Инны цеплялся заспанный мальчишка лет пяти, растирая кулачком глаза.
Мужик что-то бормотал, пытаясь обнять Инну за талию, но она ловко увернулась и толкнула его к лестнице. По двору разнёсся запах перегара и дешёвых сигарет.
В это время к подъезду подошёл Сергей. В руках он держал папку с квитанциями — брат попросил снять показатели счетчиков, пока находился в командировке.
Инна заметила его и быстро втолкнула ребёнка обратно в подъезд.
— Не мешай, я занята! — выпалила она и захлопнула дверь прямо перед носом Сергея.
Ключ провернулся в замке. Сергей стоял на крыльце ещё несколько секунд, потом сунул квитанции в карман и пошёл к машине. Надо было рассказать брату, что творится в его квартире.
***
Никита положил трубку и откинулся на спинку кресла. Звонок Сергея выбил из колеи — бывшая жена отказалась съезжать из его квартиры и не пускает никого. Он потёр виски, чувствуя начинающуюся мигрень. Как всё дошло до такого?
Родители, Людмила Николаевна и Павел Артемьевич, всю жизнь проработали инженерами на заводе «Электросигнал». Отец чертил схемы до полуночи, мать считала нормо-часы в плановом отделе. Копили каждую копейку — не покупали новую мебель десятилетиями, телевизор чинили сами, на дачу ездили на стареньких «Жигулях». Откладывали с каждой зарплаты в стеклянную банку под крышкой серванта. На двадцатилетие Никиты накопленного хватило на первый взнос за двухкомнатную квартиру в новостройке на окраине.
— Пусть будет твоя крепость, — сказал тогда отец, вручая ключи. Руки у него дрожали — не от возраста, от волнения. — Мы с матерью в общежитии начинали, пусть у тебя сразу своё будет.
Квартира была маленькая — сорок девять метров, но своя. Никита уехал учиться в Питер на программиста, квартира пустовала. Родители раз в месяц приезжали проветривать, протирать пыль. А когда вернулся через три года, привёл с собой девушку — Инну из какой-то глухой деревни под Вологдой. Познакомились в поезде — она ехала к подруге в Питер на заработки, он возвращался на каникулы.
Помнится, мать накрыла стол в родительской квартире для знакомства — достала чешский сервиз из стенки, тот самый, что берегла для особых случаев. Салат оливье, селёдка под шубой, домашние котлеты. Инна вертела в руках миксер, разглядывала хлебопечку:
— У нас такого и сроду не было! Боже ж мой, это ж сколько стоит? У нас в деревне до сих пор в печи хлеб пекут.
— Обычная техника, — смутилась мать. — Мы по акции брали.
Отец тогда нахмурился, разглядывая будущую невестку — яркий маникюр, обтягивающее платье, резкий парфюм. Но промолчал — не хотел портить сыну момент.
Свадьбу сыграли через полгода, скромную — в кафе «Берёзка» возле ЗАГСа. Со стороны Инны — только две подружки приехали, такие же крикливые и ярко накрашенные. Родственников она не звала — «что им тут делать, деревенским».
Родилась дочка Полина, через год — сын. Мальчика Инна назвала Русланом, хотя Никита хотел Павлом, в честь отца. Ребёнок был смуглый, черноглазый, с курчавыми волосами. В роду Даниловых, где все были русые и светлоглазые, таких не водилось. Бабушка Людмила Николаевна качала головой:
— Весь в мать пошёл, видать.
Инна начала пропадать вечерами — то к подруге, то на курсы маникюра. Приходила за полночь, пахло от неё сигаретами и чужим одеколоном. Соседка баба Зоя как-то шепнула Никите в подъезде:
— Видела твою с автомехаником из третьего подъезда в его машине. Целовались прямо под окнами.
Никита сделал тест ДНК втайне — взял волосы сына и дочки с расчёски, свои отрезал. Ждал результаты три недели, не спал ночами.
Когда пришёл конверт из лаборатории, он сидел в машине на парковке у родительского дома полчаса, не решаясь открыть. «Вероятность отцовства — 0%».
Поехал к родителям. Мать накрывала на стол — суббота была, ждали на обед. Отец смотрел новости по старому телевизору. Никита молча положил бумаги на стол.
Дома Никита выложил Инне бумаги на кухонный стол, рядом с её лаками для ногтей. Она взглянула, усмехнулась:
— Ну и что? Воспитывал — значит отец.
Швырнула в него тарелкой — разбилась о стену. Потом полетела сковородка, солонка. Никита ушёл ночевать к брату.
Развод оформили за два месяца — быстро по меркам таких дел. Детей записали на Инну. Но квартиру она покидать не собиралась:
— Я тут прописана, дети тоже. Попробуй выселить.
Никита снял комнату у пожилой женщины на другом конце города — тётя Валя, бывшая учительница, сдавала за символические деньги. В комнате стоял скрипучий диван-книжка, трёхстворчатый шкаф с 60-х годов и письменный стол, заваленный тетрадями её внучки. По вечерам тётя Валя стучалась, приносила чай в алюминиевом подносе и печенье «Юбилейное».
— Не горюй, милый. Всё образуется, — говорила она, видя его потухший взгляд.
Но прошёл уже год, а ничего не образовывалось.
***
За год Никита сменил три съёмных угла. Сначала комната у тёти Вали, потом холодная времянка в частном секторе, теперь — угол в двушке с алкоголиком-соседом. Собственная квартира в центре — та самая, на которую родители полжизни копили — оставалась в пользовании бывшей жены.
Инна тем временем обустроилась основательно. Повесила на дверь табличку «Маникюр. Наращивание. Педикюр«, купила лампу для сушки, кушетку для педикюра, набор фрез. Никита видел объявление в группе района ВКонтакте — «Мастер с медицинским образованием, стерильные инструменты, большой выбор дизайна«. Медицинское образование — это три месяца курсов в каком-то подвале.
По вечерам в подъезде толпились клиентки, цокали каблуками по лестнице, звенели ключи от чужих машин. Запах ацетона и лака стоял до третьего этажа.
— Опять вчера до двух ночи музыка гремела, — жаловалась соседка снизу матери Никиты при встрече в магазине. — И мужики какие-то ходят. Один вообще до утра остался, утром видела — кроссовки в прихожей бросил, я через глазок видела, когда за газетой выходила. Здоровенный такой, лысый. На джипе уехал.
Людмила Николаевна только вздыхала.
В субботу Никита пришёл к родителям. Мать накрыла на стол — вчерашние щи, чёрный хлеб, квашеная капуста. Он сидел, сгорбившись над тарелкой, ковырял ложкой, вылавливая картофелины, но есть не мог.
— Мам, мне страшно домой даже зайти. Там чужие люди живут, а я — никто.
— Поешь нормально, — Людмила Николаевна подвинула хлебницу ближе. — Исхудал весь.
— Да какой там есть… — Никита отложил ложку. — Я вчера мимо шёл, специально крюк сделал. Хотел просто… посмотреть. Музыка орёт, весь двор слышит — какой-то шансон. В окне какой-то мужик курит. В моей квартире. А я по углам скитаюсь, как бомж.
Отец молча читал газету за соседним столом, но по напряженной лицу было видно — слышит каждое слово.
— Надо что-то решать, — тихо сказала мать. — Так жить нельзя, Никитушка.
— А что решать? — Никита отодвинул тарелку. — Я к юристу ходил. Она там прописана, дети прописаны. Суд на её стороне будет — мать-одиночка, двое детей, съёмное жильё не потянет. А то, что дети не мои — это никого не волнует.
Павел Артемьевич встал из-за стола, подошёл к окну. За стеклом — обычный спальный район, девятиэтажки, тополя под окнами. В песочнице копошились дети.
— Сергей вчера звонил, — медленно сказал отец. — Говорит, есть способы. Законные. Но действовать надо решительно.
— Какие способы? — Никита поднял голову.
— Если докажешь, что она создаёт невыносимые условия для соседей, нарушает правила проживания… Нелегальная предпринимательская деятельность в жилом помещении — это тоже нарушение. Сергей говорит, можно попробовать.
— Пап, она же не ду ра. Налоги платит как самозанятая.
— А регистрация деятельности по адресу? А санитарные нормы? Ты знаешь, сколько жалоб от соседей в управляющую компанию поступило? Антонина Петровна мне папку показывала — она копии собирает.
Мать встала, начала убирать со стола. Тарелки звякнули в раковине.
— Может, поговорить с ней по-человечески? — без надежды в голосе предложила она.
— Мам, — Никита криво усмехнулся. — Ты её не знаешь. Она мне в последний раз сказала — с дох ни где-нибудь, и квартира детям достанется без проблем.
Отец резко развернулся от окна:
— Всё. Хватит. Завтра идём к Сергею, пусть готовит документы. И в опеку заявление — пусть проверят, в каких условиях дети живут. В при тоне, судя по всему.
***
Инспектор опеки постучала трижды. Никита и Сергей стояли на лестничной площадке этажом ниже — их присутствие при проверке было нежелательно, но уйти они не могли.
Инна открыла в засаленном халате с павлинами, тушь размазалась под глазами чёрными кругами. Волосы спутаны, на виске засохшая ранка — видимо, расчесала.
— Чего надо? — голос хриплый, пахнуло перегаром.
— Елена Васильевна Крупина, отдел опеки. Плановая проверка условий проживания несовершеннолетних.
— Какая ещё проверка? Никого не звала!
Инспектор — женщина лет пятидесяти в строгом костюме — спокойно достала удостоверение:
— Пропустте, я должна пройти.
В квартире стоял кислый запах — смесь немытой посуды, прокисшего молока и ацетона. На полу в прихожей громоздились чёрные мусорные пакеты, из одного высыпались пустые бутылки. Инспектор брезгливо переступила через липкую лужу непонятного происхождения.
В комнате — разгром. Диван завален грязным бельём вперемешку с детской одеждой. На журнальном столике — батарея пустых пивных банок, окурки прямо в блюдце из-под чашки, флаконы с лаком, использованные ватные диски с красными и чёрными разводами. Телевизор работал на полную громкость — какое-то ток-шоу с криками и руганью.
— Где дети? — инспектор достала блокнот.
— Спят ещё. Или в комнате сидят. Откуда я знаю?
Из кухни выглянул младший, Руслан. Майка серая от грязи, под носом засохшие сопли. На предплечье — фиолетовый синяк, явно от взрослой руки.
— Здравствуй, — инспектор присела на корточки. — Как тебя зовут?
Мальчик молчал, теребил дырку на майке.
— Руслан его зовут, — буркнула Инна. — Чего пристали к ребёнку?
— Руслан, это что у тебя на руке? — инспектор осторожно взяла мальчика за запястье.
— Тётя Марина толкнула, — пробормотал ребёнок. — Я пить хотел ночью, а она с дядей Костей на кухне была. Сказала, чтоб я проваливал.
— Какая ещё Марина?! — Инна вскочила с дивана, халат распахнулся, под ним была измятая ночнушка. — Врёт он всё! Выметайтесь отсюда, это моя квартира!
— Это не ваша квартира, гражданка Чернецова. И я обязана осмотреть все помещения.
Инспектор прошла на кухню. В раковине гора посуды, по тарелкам ползали мухи. На плите — кастрюля с заплесневевшей кашей. Холодильник пустой — две банки майонеза и пакет просроченного молока.
— Чем вы кормите детей?
— Нормально кормлю! Макароны варю!
— Где старшая девочка?
Инна махнула рукой в сторону комнаты:
— Там где-то.
Полина сидела на полу в углу, обхватив колени. Худенькая, бледная, волосы сальные.
— Привет, — инспектор села рядом на пол, не обращая внимания на грязь. — Ты завтракала?
Девочка помотала головой.
— А вчера ужинала?
Молчание.
— Она у подруги ела! — крикнула Инна из коридора. — Чего вы ко мне прицепились? Я мать-одиночка! Двоих тяну!
Инспектор записывала в блокнот: «Антисанитарные условия. Дети не накормлены. Следы физического воздействия на младшем ребёнке. Присутствие посторонних лиц в ночное время. Мать в состоянии похмелья, агрессивна.»
Потом достала телефон:
— Алло, Михаил Петрович? Нужен наряд полиции и представитель органов опеки для изъятия детей. Да, срочно. Адрес…
— Не смейте! — Инна бросилась к инспектору, но та отступила к двери.
— Дети останутся здесь до приезда сотрудников. Вы успокойтесь.
Через полчаса приехали. Двое полицейских, женщина из опеки с папкой документов. Детей забирали в социальный центр — Полина плакала, Руслан вцепился в дверной косяк.
Инна орала, грозилась засудить всех, но полицейский преградил ей путь:
— Гражданка, не мешайте работать.
***
Через месяц состоялся суд. Инна явилась в обтягивающем леопардовом платье и на шпильках, губы ярко-красные. Рядом с ней — какой-то тип в кожаной куртке, представился как «моральная поддержка».
Никита сидел с другой стороны. Костюм, купленный специально для суда, жал в плечах. Сергей рядом перебирал документы.
Судья — пожилая женщина в очках — внимательно изучала акт проверки.
— Гражданка Чернецова, по данным проверки, дети систематически не посещают школу, не обеспечены питанием, младший ребёнок имеет следы побоев.
— Он упал!
— Ребёнок дал показания о том, что его толкнула посторонняя женщина, находившаяся в квартире ночью.
— Врёт он!
Судья сняла очки, потёрла переносицу:
— Также имеется заключение о ведении вами незаконной предпринимательской деятельности в жилом помещении.
— Я самозанятая! Плачу налоги!
— Но не имеете права использовать жилое помещение как салон красоты. Это нарушение жилищного кодекса. К тому же, вы не являетесь собственником данной квартиры.
Инна повернулась к Никите:
— Пусть он мне купит трёшку — и я уйду! Он мне должен! Я его детей растила!
— Это не его дети, — спокойно сказал Сергей, поднимая папку. — Вот результаты генетической экспертизы.
— Мне плевать на ваши бумажки! Он отец по документам!
Судья надела очки, внимательно изучила документы:
— Отцовство оспорено в установленном порядке. Гражданин Данилов не имеет обязательств перед детьми. Гражданка Чернецова, согласно акту опеки, вы не обеспечиваете безопасную среду для несовершеннолетних. Дети остаются под опекой государства до решения вопроса о дальнейшем месте проживания. Вам предписывается освободить квартиру в недельный срок. Без права на проживание вы больше не можете оставаться в чужом жилье.
— Это незаконно! Я буду жаловаться! У меня есть права!
— Заседание окончено, — судья ударила молотком.
Инну вывели из зала — она выкрикивала угрозы, обещала «засудить всех». Тип в кожанке поплёлся за ней.
Никита сидел, не в силах подняться. Сергей похлопал его по плечу:
— Всё, братан. Конец этому аду.
На улице моросил дождь. Никита стоял под козырьком суда, смотрел, как Инна с своим спутником садятся в побитую «девятку». Из открытого окна донеслось:
— Найдём мы на него управу! У меня связи!
Машина газанула и скрылась в потоке.
Никита достал телефон, набрал маме:
— Всё. Суд обязал её съехать. Через неделю смогу зайти домой.
В трубке послышались сдавленные всхлипы матери.
***
Год спустя квартиру было не узнать. Никита сам клеил новые обои — спокойные серо-голубые, без узоров. Поменял линолеум на ламинат, купил простую мебель из Икеа. На кухне появилась кофемашина — подарок от коллег на новоселье.
В IT-компании, куда он перешёл весной, Никиту ценили за педантичность. Он больше не опаздывал, не забывал о встречах. На корпоративной конференции познакомился с Мариной — системным аналитиком из филиала. Она смеялась над его занудными шутками про код.
— Дети как? — спросила Марина, разглядывая книжные полки в гостиной.
— Тётка Инны забрала, в Тульскую область. Говорят, в школу ходят, младший футболом занялся.
— А она?
— Пропала. Мать слышала от соседей — то ли в Москву уехала, то ли замуж вышла. Не знаю.
Марина подошла к окну. Внизу шумел субботний двор — дети на качелях, бабушки на лавочках.
— Хороший вид, — сказала она.
Никита встал рядом, обнял за плечи:
— Когда-то я думал, что потерял всё. А оказалось — я просто не там искал своё счастье.
Он прикрыл створку окна. На подоконнике стоял небольшой кактус — первое растение за много лет, которое он не забывал поливать. Марина улыбнулась, и Никита улыбнулся в ответ — спокойно, без напряжения в уголках губ.
— Ваш сын не получит ни сантиметра от моего дома, — решительно сказала я свекрови, которая хотела отсудить у меня жилье при разводе.