Марина захлопнула ноутбук, и словно тяжкий груз, давивший месяцами, соскользнул с плеч. Двадцать третье декабря. Проект завершён. Акт подписан. Победа выбита потом и бессонными ночами – и вот она, звонкой монетой, на счету компании.
– Поздравляю, – Олег Викторович, её непосредственный руководитель, протянул ей плотный конверт. – Ты герой. Честно говоря, мало кто верил, что вытянешь такой объём.
Марина приняла конверт, не заглядывая внутрь. Она знала, что там – заслуженная награда, обещанная ещё в сентябре, когда безумная инициатива возглавить этот адский проект внезапно сорвалась с её губ на общей планёрке. В тот день, три месяца назад, все предпочли отвести глаза от неподъёмной задачи: жёсткие сроки, смехотворный бюджет, истеричный заказчик, внедрение новой системы учёта для сети из пятнадцати филиалов. И тогда Марина подняла руку первой.
– Я возьмусь.
Дима вечером, встревоженно нахмурив брови, спросил: «Марин, ты уверена? Это же будет кромешный ад». Она кивнула, ощущая тупую смесь решимости и упрямства. Или ей только казалось, что ощущала.
Адским – оказалось слишком мягкое определение.
Три месяца её рабочие дни безжалостно пожирали жизнь, выплёвывая ее обратно после одиннадцати вечера. Бесконечные созвоны в выходные. Четвёртая итерация технического задания, переписанная кровью и потом. Срыв сроков со стороны подрядчика, грозивший погрести под обломками весь проект. И яростный скандал с бухгалтерией головного офиса, едва не закончившийся увольнением нескольких человек. Две ночи она провела, не сомкнув глаз, вылавливая строчку за строчкой коварный баг, грозивший обрушить всю интеграцию. И нашла. Руками, с маниакальным упорством перебирая цифровые джунгли.
Дима молчал, понимающе и тихо. Он просто приносил ей чай и старался не давить. Благословенная Людмила Фёдоровна, его мать, звонила раз в неделю, словно по расписанию, и каждый раз Дима, с нежностью и твёрдостью в голосе, отвечал: «Мама, Марина сейчас очень занята, давай попозже перезвоню». И Марина была безмерно благодарна ему за это небольшое чудо.
Дома, оставшись наедине с тишиной, она вскрыла конверт. Сумма оказалась даже больше, чем она осмеливалась надеяться. Пересчитала трижды, не веря своим глазам, и невольно улыбнулась. Дрожащими руками набрала номер Димы.
– Диман, у меня премия! Огромная! Давай придумаем что-нибудь на Новый год? Может, сорвёмся куда-нибудь вдвоём? В Карелию, или…
– Маринка, это потрясающе! – голос у него был радостный, но со странной, еле уловимой ноткой неуверенности. – Слушай, я как раз хотел с тобой поговорить. Вечером, ладно? У меня тут одна идея появилась.
В груди нежданно кольнула тревога, но она не позволила ей разрастись. Просто отмахнулась, как от назойливой мухи. Пошла в душ, чтобы смыть с себя въевшуюся усталость последних месяцев.
Дима вернулся около восьми, с коробкой пиццы и бутылкой вина. Марина уже успела нарисовать в своём воображении идиллистическую картину: они вдвоём, у камина в уютном деревянном домике, за окном – сказочный снег и звенящая тишина. Никаких телефонов, никакой почты, никаких проблем, только они вдвоём.
– Мариш, – начал Дима, заботливо разливая вино по бокалам, – ты помнишь, мама в последнее время жаловалась на давление?
Марина кивнула, машинально отправляя в рот кусок пиццы. Людмила Фёдоровна действительно в последнее время особенно часто жаловалась на своё здоровье. Впрочем, она всегда на что-нибудь жаловалась. То сердце начинает барахлить, то ноги отекают, то голова кружится и мушки перед глазами летают.
– Ну, я тут подумал, – Дима внезапно избегал её взгляда, сосредоточенно вращая бокал в руках, – у неё правда здоровье совсем ни к чёрту. И я нашёл один отличный санаторий в Подмосковье, там и кардиолог хороший, и всякие лечебные процедуры. На новогодние праздники как раз есть места.
Марина медленно опустила бокал на стол, не проронив ни звука.
– Ты хочешь, чтобы твоя мама поехала в санаторий?
– Да, представляешь, это было бы здорово! Она бы отдохнула, подлечилась. А по деньгам выходит не так уж и страшно, я прикинул – как раз в твой бонус впишемся. Ну, может быть, чуть-чуть добавим.
Тяжёлая пауза повисла в воздухе, словно душный туман. Марина чувствовала, как внутри медленно, но верно поднимается волна обжигающего гнева.
– Погоди… То есть ты уже присматривал путёвки? На мои деньги?
– Ну… в смысле, я просто примерно посчитал, – Дима наконец-то поднял глаза, и в них отразилась смесь вины и надежды. – Мариш, ну она же моя мама. И ей действительно нужна помощь.
– Дима, это мой бонус. За три месяца каторжной работы по двенадцать часов в сутки. Я надеялась, что мы проведём эти праздники вместе, отдохнём наконец-то от всего этого безумия.
– Ну, мы и проведём, – он попытался взять её за руку, но Марина резко отстранилась. – Просто… я думал, ты меня поймёшь. Это же для мамы. Для её здоровья.
– А ты со мной это обсудил?
Дима запнулся, покраснев. И Марину внезапно осенило.
– Ты уже ей пообещал, да? – голос её стал тихим и ледяным, как это обычно бывало, когда она была по-настоящему зла.
– Я… ну, я как бы обмолвился, что, возможно, смогу помочь с путёвкой. Она так обрадовалась, Марин. Ты бы видела её глаза. Она уже полгода мечтает об этом санатории, но у неё же пенсия мизерная, ты же знаешь.
Марина резко поднялась из-за стола. Нервно зашагала по кухне, словно загнанный зверь. Остановилась у окна, устремив взгляд в тёмный двор, тускло освещённый жёлтыми фонарями.
– То есть ты пообещал своей матери мои деньги, даже не посоветовавшись со мной?
– Мариш, не преувеличивай, я ничего не обещал, я просто…
– Что «просто»? – она резко развернулась к нему лицом. – Дима, я три месяца пахала как проклятая. Я пропустила день рождения своей сестры. Я почти не видела своих родителей. Я забыла, когда последний раз нормально высыпалась. И получила за это бонус. МОЙ бонус. За МОЮ работу.
– Я так гордился тобой…
– Гордился! – Марина истерически рассмеялась, и в этом смехе не было ни капли веселья. – Гордился, но при этом решил, что эти деньги нужнее твоей маме. Без моего ведома.
– Мне эти деньги слишком тяжело достаются, чтобы просто их отдать на чей-то отдых! И уж тем более твоей мамаше! – невольно вырвалось у неё, и она сама испугалась яда, плеснувшего в её голосе.
Дима моментально побледнел.
– Ты сейчас серьёзно? «Мамаше»?
Марина устало провела рукой по лицу, словно стирая с него гримасу боли и разочарования. Бессильно опустилась обратно на стул. Налила себе ещё вина, заглушая горечь обиды.
– Прости. Я не хотела так говорить. Но ты хоть понимаешь, что ты натворил?
– Я просто хотел помочь маме, – голос Димы внезапно стал обиженным, почти детским. – Она же одна. Ей плохо и одиноко. Разве это плохо – заботиться о своих родителях?
– Правильно. Но на свои деньги. Или хотя бы посоветовавшись со мной.
Они замолчали, каждый погрузившись в собственные мысли. Ароматная пицца стыла на столе, никому не нужная. За окном кто-то беззаботно запускал петарды, возвещая о скором наступлении Нового года, – до праздника оставалась всего неделя.
– Ладно, – тихо произнёс наконец Дима, нарушив затянувшееся молчание. – Хорошо. Я позвоню маме, скажу, что ничего не получится.
— Нет, — Марина вперила в него взгляд. — Не надо.
— То есть, ты согласна?
— Нет. Я не согласна жертвовать своим бонусом на эту авантюру. Ты так печёшься о её здоровье? Изыщи способ, будь рядом, в конце концов.
Дима беспомощно моргнул, будто его окатили ледяной водой.
— Но ты только что сказала…
— Я сказала, что не отдам свои деньги. И не отдам ни копейки. Это твоё обещание, ты и выпутывайся. Купи путёвку за свой счёт.
— Мариш, у меня сейчас таких денег просто нет…
— Вот и поломай голову, где их достать.
На следующий день Марина, отпросившись с работы, как будто сбежала на свободу, направилась в турагентство. Девушка-менеджер, искрящаяся жизнерадостностью, в несуразном новогоднем свитере с оленями, тут же засыпала её калейдоскопом предложений.
— Вдвоём планируете поездку?
— Нет, одна.
— О! Тогда взгляните на этот шикарный вариант — Италия, Доломитовые Альпы. Горные лыжи, СПА, захватывающие дух пейзажи. Недёшево, конечно, но на Новый год в Европу ценник взлетает до небес.
Марина скользнула взглядом по цифрам. Сумма бонуса, как под заказ. Уголки губ дрогнули в едва заметной улыбке.
— Беру.
Вечером Дима застал её посреди хаоса раскрытого чемодана.
— Ты… уезжаешь?
— Да. В Италию. Тридцатого декабря. Вернусь седьмого января.
— На Новый год? — он замер в дверях спальни, словно привидение увидел. — Мы же всегда встречали вместе…
— В этом году придётся сделать исключение.
— Марина, ты не можешь так…
— Могу, — она тщательно сложила горнолыжный костюм, будто запёлёнывая младенца. — Знаешь, я вот что подумала. Твоей маме сейчас как никогда нужна поддержка. Постоянная. Так что ты останешься с ней. Будешь с ней гулять по парку, водить на процедуры, если потребуется. Заботиться, утешать. Разве не об этом ты твердил?
— Но она же будет в санатории!
— Ты нашёл деньги на путёвку?
— Пока нет. Но если найду…
— Санаторий в Подмосковье, Дим. Два часа на машине. Хоть каждый день навещай. Или сними номер там же, если так испереживался.
— А ты?..
— А я отдохну. Наконец-то. После этих адских трёх месяцев. За свои кровные. За те, которые заработала сама.
Дима опустился на край кровати, словно подкошенный.
— Ты мне мстишь.
Марина замерла с тёплыми носками в руках. Повернулась к мужу.
— Нет. Я не мщу. Я просто делаю то, что должна была сделать давным-давно — забочусь о себе. Ты сделал выбор за меня, даже не спросив. Решил, что мои деньги, моя работа, моё время — это всё можно пустить по ветру без моего согласия. Теперь я делаю свой выбор. Без твоего ведома.
— Это жестоко.
— Жестоко — раздавать чужие обещания. Жестоко — не ценить чужой труд. Жестоко — ставить свою маму выше моего отдыха.
— Она моя мать!
— А я твоя жена! – в голосе Марины зазвенела сталь. – Которая три месяца пахала как проклятая. Которая мечтала провести праздники с тобой. Которую ты даже не удостоил вопросом — а чего же хочет она?
Тяжёлая тишина накрыла комнату, словно первым снегом.
— Я не думал, что это так важно для тебя, — прошептал Дима, сломленный.
— Вот именно. Не думал. Ты вообще обо мне не подумал. Только о маме. Только о том, как ей плохо, как она страдает. А я что? Я не заслужила отдыха? Я не устала? Мне не нужно прийти в себя?
— Нужно, но…
— Никаких «но». Я еду отдыхать. А ты остаёшься ухаживать за матерью, раз так за неё тревожишься.
Двадцать девятого Марина получила сообщение от Людмилы Фёдоровны: «Мариночка, спасибо тебе и Диме за путёвку! Я так тронута вашей заботой! Дай Бог вам здоровья!»
Марина проигнорировала это послание.
Тридцатого декабря она стояла в зале ожидания аэропорта Шереметьево, обременённая чемоданом и рюкзаком. Дима провожал её в полной тишине, как тень. Возле стойки регистрации он остановился, словно споткнулся.
— Я ведь хотел как лучше.
— Знаю. Но не учёл, что «лучше» бывает разным.
Она коснулась его щеки невесомым поцелуем — формально, отстранённо — и двинулась к стойке регистрации. Обернулась у паспортного контроля. Дима по-прежнему стоял там, руки в карманах, потерянный и жалкий.
На долю секунды ею овладело мимолётное сожаление. Но лишь на мгновение.
Италия встретила её ослепительным солнцем и кружащимся снегом. Кортина-д’Ампеццо, жемчужина Доломитовых Альп, казалась сошедшей с рождественской открытки — белые склоны гор, уютные шоколадные шале, пьянящий аромат глинтвейна. Марина поселилась в отеле с видом на заснеженные вершины гор, распаковала вещи и впервые за долгие месяцы ощутила, что может дышать полной грудью.
Первое января она встретила на горнолыжном склоне, рассекая ночную тишину под россыпью звёзд. Снег мелодично шуршал под лыжами, словно нашептывая сказки. Внизу, в долине, вспыхивали разноцветные гирлянды салютов — далёкие, словно игрушечные. Кто-то рядом открывал шампанское с хлопком, кто-то заразительно смеялся. Марина остановилась, сняла шлем и закрыла глаза.
Счастье. Чистое, звенящее, всепоглощающее.
Дима названивал трижды – Марина не ответила ни на один звонок. Затем пришло короткое сообщение: «Я всё понял. Прости меня. Обсудим всё по возвращении».
Она оставила его без ответа. Не сейчас. Сейчас она стояла на вершине мира, вдыхая морозный воздух, пропитанный свободой.
На третий день она познакомилась с Паоло — инструктором по сноуборду, пришедшим ей на помощь, когда она неловко упала в очереди на подъёмник. Они пили горячий кофе в уютной горной хижине, и он рассказывал о Доломитах с такой любовью, будто говорил о своей возлюбленной. Марина слушала его, и в сердце постепенно прорастало понимание — вот оно, то самое чувство истинной ценности. Когда тебя ценят не за то, что ты можешь предложить, а просто за то, что ты существуешь.
Паоло не было известно ни о её изнурительном проекте, ни о злополучном бонусе, ни о Диме, ни о Людмиле Фёдоровне. Он просто одаривал её искренней улыбкой, предлагал ещё чашечку капучино и показывал самые живописные трассы.
— Ты счастлива? — с акцентом спросил он однажды вечером, борясь с корявым произношением английских слов.
Марина задумалась на мгновение. Устремила взгляд на заснеженные вершины, окрашенные в нежные оттенки розового заката.
— Знаешь, — ответила она, — кажется, да.
Седьмого января она вернулась домой. С сияющим загаром на лице, отдохнувшая, с охапкой сувениров и бесценной памятью о том, как ощущает себя человек, когда его желания имеют значение.
Дима встречал её в аэропорту. Постаревший, осунувшийся, с потухшим взглядом. Они ехали в полном молчании, и лишь у подъезда дома он нарушил затянувшееся молчание:
— Нам нужно поговорить?
— Нужно, — согласилась Марина. — Но сначала выслушаешь меня. Я объясню тебе, почему нельзя посягать на чужие деньги. И на чужую жизнь. И почему забота о себе – это не проявление эгоизма, а жизненная необходимость.
Он безмолвно кивнул.
А Марина подумала, что седьмое января – идеальный день для новых начинаний. Или для окончаний. Время покажет.
Но бонус она потратила правильно. Она была убеждена в этом безоговорочно.
— Помоги племянникам, ты же одна! Им потом тебя всё равно дохаживать в старости