— Ты это видишь? Ты видишь, во что она превратила наш дом?
Голос Ксении не был громким. Он был низким и скрежещущим, как металл о камень, и от этого казался в сто раз страшнее любого крика. Она стояла посреди гостиной, не двигаясь, и её фигура, напряжённая до предела, была единственным островком порядка в океане хаоса. Воздух был густым и кислым — смесь пролитого дешёвого вина, табачного дыма и чужого пота. Липкие разводы на паркете, опрокинутые бокалы, окурки, затоптанные в ворс ковра, который она сама выбирала полгода. Но это было не самое страшное. Самым страшным была пустота. Пустота на стене, где ещё вчера висел большой телевизор. Пустота на полке, где стоял его ноутбук и её планшет. И самая зияющая, самая омерзительная пустота — в её спальне, где на туалетном столике лежала распахнутая, выпотрошенная шкатулка.
Денис стоял в дверном проёме, растерянно переводя взгляд с лица жены на разгром вокруг. Он только что вернулся с ночной смены, уставший, предвкушающий тишину и завтрак. А вошёл в эпицентр катастрофы.
— Ксюш, я… я не понимаю, что случилось…
— Что случилось? — она медленно повернула голову, и её глаза, тёмные, без единой искорки, впились в него. — Твоя сестра случилась. Твоя милая, бедная студентка Миланочка, которой негде жить. Она решила устроить небольшую вечеринку. Развеяться. Пригласила друзей. А её друзья, видимо, пригласили своих друзей. Очень гостеприимная девочка.
В углу, на единственном уцелевшем стуле, сжалась в комок сама виновница. Милана. Двадцатилетняя, с вечно обиженным выражением на пухлых губах, сейчас она казалась ещё меньше. Она смотрела в пол, и её плечи мелко подрагивали.
— Я не знала, что они такие… — прошептала она, не поднимая головы. — Они сказали, что просто посидим, музыку послушаем… Я не виновата, Ксюша…
— Не виновата? — Ксения сделала шаг в её сторону, и девушка вжалась в стул ещё сильнее. — Мои украшения, которые мне мама дарила, тоже не виноваты, что оказались в карманах твоих «друзей»? Наша техника, на которую мы год копили, тоже просто «музыку слушала», пока её выносили из нашей квартиры?
— Мы всё найдём! — встрял Денис, делая шаг вперёд. Он попытался взять Ксению за руку, но она отдёрнула её, как от огня. — Милан, кто это был? У тебя есть их телефоны? Имена?
Милана замотала головой, её светлые волосы растрепались.
— Я их почти не знаю… Это друзья друзей… Я не думала…
— Она никогда не думает! — отрезала Ксения, снова поворачиваясь к мужу. Её голос набрал силу, и в нём зазвенела сталь. — Она думает только о себе. Как приехать в чужой город, сесть на шею брату и его жене, а потом превратить их дом в притон и позволить каким-то ублюдкам обчистить нас до нитки!
— Ксюш, перестань, она же сестра моя, — Денис начал терять терпение, его лицо побагровело. — Ну, натворила дел, с кем не бывает. Она молодая ещё. Куда ей теперь идти? На улицу?
Этот аргумент стал последней искрой. Ксения выпрямилась, и её лицо превратилось в холодную, непроницаемую маску. Она посмотрела на мужа долгим, тяжёлым взглядом, будто оценивая его, взвешивая каждое его слово. А потом произнесла фразу, медленно, чеканя каждое слово, чтобы он понял весь её вес.
— Чтобы твоей сестры в нашем доме больше никогда не было! Если она не уедет сегодня же, после того, что она тут устроила, то я подам на развод, и тогда у тебя ни квартиры не будет, ни жены!
Денис замер. Он смотрел на неё, не веря своим ушам. Угроза была не просто словами. Она была абсолютной, холодной и окончательной. Это был не эмоциональный всплеск. Это был приговор.
— Ты… ты сейчас серьёзно? — выдавил он. — Из-за этого? Ты готова всё разрушить из-за телевизора?
Ксения криво усмехнулась.
— Ты правда думаешь, что дело в телевизоре? Ты идиот, Денис? Или просто притворяешься? Дело в ней. В том, что ты привёл её сюда, в наш дом, а она в этот дом нагадила. Она позволила чужим людям рыться в моих вещах, спать на нашей кровати, а потом обокрасть нас. А ты, вместо того чтобы вышвырнуть её вон, стоишь здесь и защищаешь её. Ты выбираешь её.
— Я никого не выбираю! — почти закричал он. — Это просто… это сложная ситуация!
— Нет. Ситуация предельно простая, — Ксения сделала шаг назад, к кухне, словно отгораживаясь от них невидимой стеной. — Либо она убирается отсюда до вечера. Либо убираться начну я. И поверь, я заберу ровно половину всего, что здесь есть. Каждую ложку, каждую тарелку. И ту половину квартиры, которая по закону моя. Выбирай.
Вечер не принёс разрядки. Он сгустил и без того ядовитый воздух в квартире до состояния желе. Ксения не произнесла больше ни слова ни мужу, ни его сестре. Она надела резиновые перчатки, вооружилась тряпками, щётками и самой едкой бытовой химией, какая нашлась в доме, и начала войну. Войну с грязью, с запахом, с самим фактом чужого присутствия. Она не просто убирала. Она выжигала. Она оттирала паркет так, словно пыталась содрать с него верхний слой лака вместе с воспоминаниями о чужих ботинках. Она мыла окна, будто хотела смыть сам вид на мир, который допустил это вторжение. Каждый её жест был точным, выверенным и полным холодного, безмолвного бешенства.
Денис несколько раз пытался подойти, заговорить, помочь. Первый раз он сунулся в гостиную со шваброй.
— Ксюш, давай я…
Она даже не посмотрела на него. Просто обошла, продолжая оттирать какое-то пятно у плинтуса. Он постоял с этой шваброй как истукан, а потом тихо ретировался. Второй раз он застал её на кухне, где она методично выгружала всю посуду из шкафов в раковину, чтобы перемыть её заново.
— Может, поедим чего-нибудь? Я закажу пиццу.
— Суп на плите. Если хочешь — ешь, — бросила она через плечо, не прекращая своего занятия. Голос был ровный, как у робота.
Он сдался. Поняв, что стена, которую она возвела, непробиваема, Денис пошёл в комнату, где забилась Милана. Она сидела на кровати, обхватив колени руками, и при его появлении подняла заплаканные глаза. Этот вид — жалкий, испуганный, родной — ударил его под дых. Он сел рядом.
— Ну что ты ревёшь? — он неловко погладил её по плечу. — Хватит уже.
— Она меня ненавидит, — всхлипнула Милана, утыкаясь ему в плечо. — Она меня выгонит, Дэн. Куда я пойду? У меня никого нет, кроме тебя. Я не хотела, честно. Этот Пашка… он привёл своих друзей, я даже имён их не знаю. Я пыталась их выгнать, а они смеялись только…
— Я знаю, что ты не хотела, — вздохнул он, чувствуя, как внутри всё сжимается от смеси жалости к сестре и глухого раздражения. — Но ты понимаешь, что ты натворила? Ксюша в ярости, и я её понимаю. Пропали все её украшения, ноутбук…
— Я всё верну! Я найду работу, две работы! Буду отдавать тебе каждую копейку, клянусь! Только не выгоняй меня сейчас, пожалуйста… Хотя бы на пару дней, пока я не найду, куда пойти. Я могу на коврике в коридоре спать, только не на улицу… Она говорила тихо, сбивчиво, и каждое её слово было как маленький крючок, цепляющийся за его совесть, за детские воспоминания, за чувство долга старшего брата. Выставить её сейчас за дверь, заплаканную, без денег, в чужом городе — он не мог. Это казалось ему чудовищным, неправильным. Он мужчина, он должен решать проблемы, а не создавать новые.
Из кухни доносился монотонный шум воды и резкий звон посуды. Ксения как раз вышла в коридор, чтобы вынести мусорное ведро, доверху набитое пустыми бутылками и окурками. Дверь в комнату была приоткрыта, и она на секунду замерла. Она не слышала слов, но видела картину в целом: Денис сидит на кровати, обнимая рыдающую сестру, гладит её по волосам, успокаивает. Защищает. В этот самый момент, когда их общий дом был осквернён и разграблен по вине этой девочки, её муж утешал виновницу. Не её, свою жену, а её.
На лице Ксении ничего не дрогнуло. Она не вздохнула, не покачала головой. Она просто развернулась, молча вынесла мусор и вернулась на кухню. Но что-то внутри неё окончательно омертвело. Последняя ниточка надежды, что он одумается, что выберет их семью, лопнула. Он свой выбор сделал. Он выбрал свою кровь, свою безответственную сестру. А значит, ей не оставалось ничего другого, кроме как выполнить своё обещание. Ультиматум был проигнорирован. Теперь в силу вступали последствия. Она посмотрела на часы. Вечер наступил. Милана была всё ещё здесь. Значит, игра начинается. И правила в этой игре будет устанавливать только она.
Утро наступило в оглушительной тишине. Денис проснулся на диване, куда ушёл спать, чтобы не обострять конфликт. В квартире было неестественно чисто. Ксения не просто убрала следы погрома, она стерилизовала пространство, лишив его всяких признаков жизни. Нигде не валялась забытая книга, не стояла случайная чашка. Порядок был абсолютным, почти больничным, и от этого становилось жутко. Он прошёл на кухню. Миланы не было видно, видимо, она заперлась в своей комнате. Ксении тоже нигде не было. На плите стояла кастрюля с овсяной кашей. Он с облегчением вздохнул. Может, остыла. Может, всё обойдётся.
Он ошибся. Когда он открыл дверь в их спальню, он застал Ксению за странным занятием. Она не собирала чемодан. Она методично разбирала их общую кровать. С её половины было снято всё: одеяло, подушка, простыня, даже толстый ортопедический наматрасник. Голый, сиротливый матрас зиял белой пустотой. Сложенное в аккуратные стопки бельё лежало у её ног. Она действовала без суеты, с сосредоточенностью хирурга, проводящего сложную операцию.
— Что ты делаешь?
Она не вздрогнула, словно ожидала его появления. Подняла на него спокойные, пустые глаза.
— Я сплю на диване. Здесь слишком много места для одной. А вам вдвоём будет в самый раз. Это теперь твоя кровать. И её.
Слова ударили его, как пощёчина. «Вам вдвоём». Она уже не разделяла его и Милану. Для неё они стали единым целым. Вражеским лагерем. — Ксения, прекрати. Это уже не смешно. Ну, погорячилась вчера, я понимаю. Но зачем этот спектакль?
— Это не спектакль, — она подняла с пола свою подушку. — Это новые правила нашего общежития. Раз уж ты не смог принять решение, я помогу тебе. Я просто разграничиваю территорию.
Она вышла из спальни, оставив его стоять посреди комнаты с наполовину разобранной кроватью, которая вдруг перестала быть их общей постелью, а превратилась в символ раскола. Он пошёл за ней. В гостиной она подошла к стене, где висели их фотографии в рамках. Их свадьба. Их первая поездка на море. Дурацкое селфи из парка аттракционов. Она начала снимать их. Одну за другой. Не бросала, не рвала. Аккуратно снимала со стены и складывала стопкой на пол, лицом вниз.
— Что ты творишь? Поставь на место! — его голос сорвался.
— Зачем? — она даже не обернулась, снимая очередную рамку. — Этого ведь больше нет. Это просто картинки из прошлой жизни, они мешают. Создают ложное ощущение того, чего уже не существует.
Она работала молча, и это молчание было страшнее любой ругани. Она стирала их общую историю с этих стен, методично, безжалостно. Он смотрел на пустые квадраты на обоях, оставшиеся на месте фотографий, и чувствовал, как из него уходит воздух. Это был не просто ультиматум. Это была казнь их семьи, приводимая в исполнение с ледяным спокойствием.
Последней точкой стал холодильник. Он открыл его, чтобы достать молока для каши, и замер. Внутреннее пространство было разделено, как Берлинская стена. На его полке стояли кастрюля с супом, упаковка сосисок, сыр, масло. На её полке — йогурты, контейнер с салатом, бутылка минеральной воды. К полке был приклеен маленький белый стикер, на котором аккуратным, каллиграфическим почерком было выведено одно слово: «Моё». На его полке красовался другой стикер: «Ваше».
— Ты… ты с ума сошла? — прошептал он, не в силах поверить своим глазам. — Ты еду делишь?
Ксения появилась в дверях кухни, вытирая руки полотенцем. Она посмотрела на него, потом на открытый холодильник. В её взгляде не было ни тени сомнения.
— Я делю не еду, Денис. Я делю нашу жизнь. Ты ведь свой выбор сделал вчера, когда оставил её здесь. Теперь живи с ним. Ты и твоя сестра. А я — отдельно. В этом же доме, но отдельно. Привыкай.
Предел наступил к обеду. Денис, доведенный до исступления молчаливой войной, не выдержал. Он рывком распахнул дверь холодильника, указал пальцем на унизительные стикеры и повернулся к Ксении, которая резала салат на своей «территории» кухонного стола.
— Ты наигралась? Этот маскарад закончится сегодня или нет? Мы будем жить как в сумасшедшем доме, деля еду по полкам?
Ксения не удостоила его взглядом. Она продолжала методично кромсать огурец, и стук ножа о разделочную доску был единственным звуком в кухне.
— Это не игра, Денис. Это наша новая реальность, которую ты выбрал. Или ты думал, что я просто покричу и успокоюсь? Нет. Я сказала, что у тебя не будет ни жены, ни квартиры. С женой можешь попрощаться. Теперь я начинаю делить квартиру.
Именно в этот момент из комнаты, словно учуяв ослабление вражеского контроля, выскользнула Милана. Вид у неё был заспанный и недовольный. Не говоря ни слова, она подошла к холодильнику, проигнорировала полку с надписью «Ваше» и решительно взяла с верхней полки персиковый йогурт. Тот, который Ксения покупала для себя.
Время остановилось. Стук ножа прекратился. Ксения медленно положила нож на доску. Денис застыл, понимая, что эта маленькая пластиковая баночка сейчас взорвётся, как граната.
— Поставь на место, — голос Ксении был тихим и абсолютно ровным.
Милана вздрогнула, но, почувствовав за спиной присутствие брата, осмелела. Она развернулась, вызывающе держа йогурт в руке.
— Да что такого? Это просто йогурт. Тебе жалко, что ли?
— Я сказала, — Ксения сделала шаг вперёд, и в её глазах не было ничего, кроме холодной ярости, — поставь. Его. На. Место.
— Да хватит уже! — взорвался Денис, заслоняя сестру собой. — Она просто поесть хочет! Ты совсем с катушек съехала из-за своей гордости? Будешь теперь нас голодом морить? Это и мой дом тоже, и я решаю, кому и что здесь есть!
Это было ошибкой. Роковой, последней ошибкой. Ксения посмотрела на него так, будто видела впервые. С презрением, с отвращением, с окончательным пониманием. Она увидела не мужа, а слабого, бесхребетного мальчика, прячущего за своей спиной нашкодившую сестрёнку. А Милана, почувствовав полную безнаказанность, добавила, кривя губы:
— Подумаешь, цаца какая. Сама устроила тут цирк, а мы страдать должны.
Всё. Это был конец. Ксения больше не кричала. Она не спорила. Она просто усмехнулась. Тихо, страшно, уголком рта.
— Хорошо. Ты прав, Денис. Ты решаешь.
Она развернулась и прошла в спальню. Он подумал, что она пошла собирать вещи, и даже почувствовал какое-то извращённое облегчение. Но она вернулась через минуту. В руках у неё ничего не было. Она подошла к нему вплотную, глядя ему прямо в глаза. Её взгляд был настолько пустым, что ему стало холодно.
— Поздравляю. Ты победил, — сказала она всё тем же ровным, безжизненным голосом. — Ты отстоял свою сестру.
Затем она сделала то, чего он никак не ожидал. Она стянула с безымянного пальца своё обручальное кольцо. Простое, золотое, которое не снимала ни разу за пять лет их брака. Она не бросила его ему в лицо. Она не швырнула его на пол. Она сделала хуже. Ксения подошла к распахнутому холодильнику, открыла дверцу и аккуратно положила кольцо на полку с надписью «Ваше», рядом с сосисками и кастрюлей супа. — Это тоже теперь ваше. Можешь отдать ей, пусть в ломбард снесёт. Компенсирует часть украденного.
Милана ахнула. Даже Денис отшатнулся, как от удара. Этот жест был страшнее любого скандала. Он был окончательным. Это было не разделение имущества. Это было отречение. Она только что выбросила их брак в холодильник, как просроченный продукт.
— А теперь живите. Вдвоём, — сказала Ксения, повернувшись к выходу. Она не взяла ни сумку, ни куртку. Только телефон со стола и ключи от машины. — Этот дом — твой. И её. Можешь завесить все стены её фотографиями. Можешь разрешить ей устраивать вечеринки хоть каждый день. Наслаждайтесь своей победой.
Она открыла входную дверь.
— Ксюша, постой! Куда ты?! — крикнул он ей в спину, но в его голосе уже не было силы, только паника.
Она обернулась на пороге, и в последний раз посмотрела на него.
— Подальше от вас. От тебя и твоего довеска.
Дверь за ней закрылась. Не хлопнула. Просто тихо щёлкнул замок. Денис и Милана остались стоять посреди стерильной квартиры. Он смотрел на закрытую дверь, она — на него. В её глазах уже не было страха, только настороженное ожидание. А он медленно повернулся к холодильнику, открыл его и уставился на маленькое золотое кольцо, лежащее на холодной полке. Он отстоял сестру. Он сохранил ей крышу над головой. И в этот самый момент он понял, что проиграл абсолютно всё…
Незрелый муж