Моя лучшая подруга, крестная моих детей, на моем юбилее призналась, что всегда завидовала мне, обесценив 40 лет нашей дружбы одним тостом

Я до сих пор слышу этот звон. Не звон бокалов, нет. Звон тишины, которая наступила после ее слов.

Мой юбилей. Пятьдесят пять. Я готовилась к нему полгода. Не потому, что я так люблю праздники, а потому, что мне впервые в жизни по-настоящему захотелось собрать всех. Посмотреть на своих взрослых детей, на внуков, на коллег, которых уважаю. Почувствовать, что жизнь, в общем-то, удалась. Я надела новое платье, жемчужное, цвета шампанского. В ресторане было тепло, пахло розами и ванилью. Мой муж, Валера, сидел рядом и держал меня за руку. Я чувствовала себя… на своем месте.

Тосты шли один за другим. Сын сказал что-то трогательное, отчего я прослезилась. Коллеги шутили. Все было правильно. И вот встала Оля.

Ольга. Моя Олька. Моя лучшая подруга.

Что значит «лучшая подруга»? Это сорок лет. Это больше, чем сорок. Это с восьмого класса. Это она держала меня за руку, когда я рожала двойняшек. Это она их крестная. Это тот человек, которому я звонила раньше, чем мужу, когда случалось что-то страшное или что-то невероятно хорошее. Она — не родственник по крови. Она — та сестра, которую я выбрала сама.

Она встала, красивая, как всегда. Чуть нервно поправила прическу. Я улыбалась ей, ожидая услышать наши общие шутки, наши секретные воспоминания.

– Ирочка, – начала она, и голос ее слегка дрогнул. – Мы знаем друг друга… страшно сказать, сколько. Сорок лет.

Она оглядела зал.

– Вся моя жизнь прошла рядом с тобой. Я помню, как мы… – она запнулась, – как ты поступила в институт с первого раза. А я нет. Я помню, как за тобой начал ухаживать Валера, самый красивый парень на курсе. А за мной… ну, вы знаете моего первого мужа.

В зале кто-то нервно хихикнул. Я перестала улыбаться. Что она несет?

– Я была с тобой, когда родились твои замечательные дети, – продолжала она, и ее голос креп. – А у меня… не получилось. Я была рядом, когда ты защищала диссертацию. Когда вы покупали эту квартиру. Когда ты становилась… вот такой. – Она обвела рукой зал, меня, мой праздник.

Я смотрела на нее и не понимала. Это был не тост. Это был какой-то счет.

– Ты всегда была… лучше. У тебя всегда все получалось. Легко. Ты просто порхала по жизни. А я… я всегда была та, что рядом. Та, что помогает. Та, что радуется за тебя.

Она подняла бокал выше.

– И сегодня, Ира, глядя на твой триумф, я хочу наконец-то быть честной. Хотя бы перед собой. Я смотрела на тебя все эти сорок лет и думала: «Почему ей все, а мне — остатки?». Я так тебе завидовала. Всю жизнь. Черной, липкой завистью. Каждому твоему дню.

Тишина. Та самая, звенящая. Я слышала, как официант в дальнем углу уронил вилку. Муж перестал дышать.

– Ириш, – она улыбнулась мне, и в этой улыбке было столько яда, что у меня онемело лицо. – Я так рада, что могу наконец-то сказать тебе это. За тебя. За то, что у тебя всегда все было. Горько!

И она выпила бокал до дна.

Кто-то растерянно захлопал. Потом еще. Музыка, которую диджей включил слишком громко, разрезала эту тишину. Вечер был убит.

Я не помню, как он закончился. Я улыбалась. Я принимала цветы. Я что-то отвечала. Я была идеальной хозяйкой. Но внутри меня все умерло.

Я сижу дома. Уже третий час ночи. Платье валяется на полу. Я сняла жемчуг, он душил меня.

Моя лучшая подруга, крестная моих детей, на моем юбилее призналась, что всегда завидовала мне, обесценив 40 лет нашей дружбы одним тостом.

Я сижу и, как сумасшедшая, перебираю эти сорок лет.

Я думала, это дружба. А это был спектакль одного актера, у которого я была невольной и слепой зрительницей.

Всплывают картинки. Вот мы в институте. Я сдала сопромат на «отлично». Она плачет в коридоре — у нее «тройка». Я успокаиваю ее, покупаю ей пирожные. Она ест их и говорит: «Конечно, тебе легко, у тебя голова светлая». Она не сказала «ты умница» или «ты старалась». Она сказала «тебе легко». Обесценила.

Вот мы покупаем эту квартиру. Оля помогает мне мыть окна. «Какой у тебя Валерка молодец, – говорит она. – Настоящий мужик. Добытчик. Не то что мой…». Она хвалила моего мужа, а на самом деле — унижала своего. И меня. Как будто мой успех — это не мой выбор, не моя работа, не наша общая с Валерой заслуга, а просто… выигрыш в лотерею, который я не заслужила.

Вот она становится крестной. Я выбрала ее, потому что доверяла ей больше всех. А она… Боже. Я вспоминаю, как она учила моих детей: «Маму надо слушать, а то она у вас… строгая». Она не говорила «любящая» или «умная». Она говорила «строгая». Она настраивала их против меня? Тонко, исподволь?

Вся моя жизнь. Все мои достижения. Все, чем я гордилась, было для нее просто поводом для зависти.

Она не радовалась за меня. Она терпела меня. Она была рядом не для того, чтобы поддержать. А для того, чтобы собирать доказательства моей «везучести» и своей «несправедливой» судьбы.

Почему она сделала это сейчас? Публично?

Потому что юбилей стал последней каплей. Это был мой бенефис. А она не выдержала роли второго плана. Ей нужно было выйти на сцену и… плюнуть. Плюнуть в торт, в шампанское, в мою жизнь. Ей нужно было разрушить этот праздник, чтобы доказать себе, что она не хуже. Что она может. Что она — главная.

Она не просто призналась в зависти. Она сказала мне: «Все, что у тебя было, — ложь. Твоя дружба — ложь. Твоя жизнь — причина моей боли. Ты не заслужила своего счастья».

Она ушла, оставив меня с этим. И самое страшное… я смотрю в зеркало. И я не знаю, кто я. Я — та, кто всю жизнь вызывал черную зависть? Я — та, кто был слеп 40 лет? Я — причина несчастья моей «лучшей» подруги?

Она не просто обесценила дружбу. Она украла мои воспоминания. Я больше никогда не смогу посмотреть на старые фотографии, где мы обнимаемся, и почувствовать тепло. Я буду видеть только эту ее кривую, ядовитую улыбку. Она убила мое прошлое. И я не знаю, как с этим жить.