— Ты опять брал из конверта? — голос Ольги сорвался, стал резким, будто хлестнул по воздуху.
На кухне пахло кофе и утренним раздражением. Дмитрий стоял у холодильника в мятой футболке, жевал кусок хлеба и старательно делал вид, что не слышит.
— Дима, я спрашиваю! — повторила Ольга, положив ладонь на стол. — Ты снова взял деньги?
Он медленно обернулся. Лицо уставшее, небритое.
— Господи, Оль, да ты с ума сошла с этой заначкой, — он вздохнул и закатил глаза. — Да, взял. Что теперь?
Ольга замерла. Ответ прозвучал почти спокойно, без тени раскаяния.
— Ты… даже не думаешь извиниться? — в голосе дрожь, будто она пыталась удержать равновесие, стоя на краю.
— А за что? — Дмитрий пожал плечами. — Это же не чужие деньги. Мы семья.
— Семья? — Ольга усмехнулась. — С каких это пор семья — значит, можно лезть в чужие карманы?
— Да не в чужие, а в общие, — раздраженно бросил он. — Ты ведешь себя так, будто я у тебя из сейфа ворую.
— А чем это отличается? — она подошла ближе. — Эти деньги я копила годами. Это мой труд, мои переработки, мои бессонные ночи.
— Да ладно, — отмахнулся Дмитрий. — Всего-то двадцать тысяч.
— Всего-то? — Ольга резко подняла руку, словно собиралась что-то сказать, но только выдохнула. — Ты даже не понимаешь, что дело не в сумме.
— Тогда в чем, Оль? — он раздраженно стукнул ладонью по столу. — В том, что ты не доверяешь мужу? Что я взял, не отчитавшись перед своей бухгалтершей?
Ее будто ударили.
— Не начинай… — тихо сказала она. — Не переводи все в шутку.
— Это не шутка. Это правда, — Дмитрий выпрямился, опершись руками о край стола. — Ты относишься к деньгам, как к святыне. Мама попросила помочь, я помог. Что тут криминального?
— Мама, мама… — Ольга отвернулась к окну. — У тебя каждый раз мама. Коммуналка, лекарства, ремонт — все через маму. А я кто? Источник денег?
— Не передергивай, — буркнул он. — Я просто не хочу, чтобы ей было тяжело. Она одна меня тянула, когда отец ушел.
— И теперь ты решил тянуть меня? — с горечью спросила Ольга. — Только наоборот.
Молчание. Часы на стене тикали слишком громко. Дмитрий вздохнул, посмотрел на нее с усталостью, в которой уже не было вины — только раздражение.
— Ты все равно не поймешь, — сказал он наконец. — У тебя все по таблицам, по расчетам. Любовь у тебя — тоже по графику.
Он ушел из кухни, хлопнув дверью.
Ольга стояла, не двигаясь. Сердце колотилось. Она открыла шкаф, достала конверт, пересчитала деньги. Девяносто восемь тысяч. Две купюры по тысяче исчезли. Совсем мелочь, но теперь она знала — дело не в сумме.
Она села на край дивана и закрыла глаза. В голове крутились слова матери:
«Всегда держи заначку. Даже от самых близких. Не от жадности — от осторожности».
Тогда, в детстве, она не понимала, зачем такие предосторожности. А теперь — слишком хорошо понимала.
Вечером Дмитрий вернулся поздно. Пахло перегаром, на лице — раздражение, в руках — пластиковый пакет из магазина.
— Купил вина, — буркнул он, не глядя на нее. — Может, хоть сегодня без скандалов?
— Зависит от тебя, — спокойно ответила Ольга, хотя внутри все клокотало. — Деньги вернешь?
— О боже… — он устало опустился на стул. — Опять ты со своей бухгалтерией.
— Это не бухгалтерия. Это принцип.
— Принцип? — он криво усмехнулся. — Да ты просто жадная, Оль. Вот и всё. Моя мать права.
— Твоя мать? — Ольга резко подняла голову. — То есть вы уже обсуждали это с ней?
— А что такого? — Дмитрий снова налил себе вина. — Мама спросила, почему я нервный. Я рассказал.
— И что рассказал? Что я не разрешаю тебе воровать у меня из шкафа?
Он не ответил. Только криво усмехнулся.
— Да ладно тебе, — сказал он наконец. — Сделай лицо попроще. Я же не из злобы.
— Из привычки, да? — холодно сказала она. — Лезть в чужие вещи, оправдываться потом мамой.
— Ты сама виновата. Держишь деньги на виду, будто специально провоцируешь.
— На виду?! Они лежат под полотенцами!
— Ага. В шкафу, в который я тоже вещи кладу. Уж извини, не знал, что там святая реликвия!
Он поднялся, схватил бокал и пошел в комнату.
Ольга осталась сидеть на кухне. Хотелось кричать, но вместо этого она взяла конверт, аккуратно сложила его в другой, потуже, и спрятала под подкладку старого пальто. Вряд ли он догадается. Хотя… Дмитрий умел находить.
На следующий день она ушла на работу раньше обычного. В офисе привычная рутина — цифры, счета, отчеты. Но мысли постоянно возвращались домой. Что, если он опять полезет? Проверить будет страшно, но нужно.
Когда вечером вернулась, первым делом подошла к шкафу. Пальто висело как ни в чем не бывало. Ольга выдохнула, достала конверт. Сто тысяч ровно.
Может, понял наконец, — подумала она.
Но через неделю конверт снова стал тоньше.
— Дмитрий, ты понимаешь, что это уже не случайно? — голос Ольги дрожал, когда она встретила его у двери.
— Что случилось опять? — он закатил глаза. — Только не начинай с этого порога.
— Деньги снова пропали.
— Ну и что?
— Что? — она схватила его за руку. — Ты вообще себя слышишь?
— Оля, я устал, — Дмитрий выдернул руку. — Маме нужны были лекарства. У нее давление, голова кружится.
— И ты решил взять у меня? Без слова?
— Да ты бы все равно начала нудеть! — он резко повысил голос. — Ты же не умеешь по-человечески помочь, только считать и перепроверять.
— Может, потому что я знаю цену труду! — сорвалась Ольга. — Ты хоть раз принес в дом свои деньги? Хоть рубль отложил?
— Ага, началось… — Дмитрий зло усмехнулся. — «Я коплю, я работаю, я все сама!» Вот и живи сама, раз такая самостоятельная.
— Не перегибай, — сказала она тихо, но твердо. — Я просто не хочу, чтобы ты воровал у меня.
Он резко развернулся, стукнул дверцей шкафа.
— Да задолбала ты уже со своим «воровал»! Я что, бандит? Я муж твой!
— Муж, который берет без спроса — уже не муж, — холодно сказала она.
Он подошел ближе, так что она почувствовала запах алкоголя и усталости.
— Остынь, — произнес Дмитрий почти шепотом. — У тебя просто паранойя. Я верну. Обязательно верну.
— Не надо, — Ольга отступила на шаг. — Просто больше не трогай.
— Ладно, — бросил он. — Как скажешь, бухгалтер.
Несколько дней прошли тихо. Но тишина — не мир, это затишье перед бурей.
Ольга вернулась в пятницу раньше обычного. В квартире — свет, хотя Дмитрий должен быть на работе. Тихие шаги, шорох в спальне.
Она замерла у двери и услышала — открывается шкаф. Медленно, как будто кто-то старается не шуметь.
Ольга вошла. Дмитрий стоял спиной, тянулся вверх, нащупывая полку.
— Что ты делаешь? — спросила она.
Он вздрогнул, обернулся. Взгляд виноватый, губы сжаты.
— Искал… запонки, — выдохнул он.
— Какие еще запонки? — Ольга скрестила руки. — У тебя их нет.
Пауза. Секунда. Потом другая.
— Ладно, — сдался Дмитрий. — Мне нужны были деньги.
— Опять? — Ольга сделала шаг вперед. — На что теперь?
— Маме на обследование. Ты же знаешь, сердце.
— Знаю только то, что ты врешь, — сказала она устало. — Потому что неделю назад ты говорил про лекарства от давления.
Он замер. И все стало ясно без слов.
— Отдай, — тихо сказала Ольга.
— Что?
— Деньги. Верни.
— Нет у меня сейчас, — буркнул Дмитрий. — Потом.
— Сейчас, — повторила она.
Он достал из кармана несколько смятых купюр, швырнул на кровать.
— Вот! Довольна?
— Нет, — сказала она. — Я просто поняла, что больше не смогу с тобой жить.
— Чего? — он не поверил. — Ты серьезно из-за каких-то бумажек?!
— Из-за лжи, — ответила она. — И из-за того, что тебе врать легче, чем сказать «прости».
Он молчал. Потом усмехнулся.
— Да пошла ты, — бросил он и вышел, хлопнув дверью.
Ольга долго стояла в пустой комнате. На кровати лежали смятые купюры — жалкое подобие извинений. Она собрала их, сунула обратно в конверт и спрятала. Но в этот раз уже не из осторожности. А просто потому, что привычка прятать оказалось единственным, что у нее осталось.
— Знаешь, Дим, — сказала Ольга, задвигая тарелку, — твоя мама отлично умеет делать вид, что ей неловко.
— Что ты опять начинаешь? — Дмитрий тяжело вздохнул. — Мы же просто ужинали.
— Просто ужинали? — она прищурилась. — Когда она при всех назвала меня жадной, а ты сидел молча, ковырял еду и не вякнул ни слова? Это ты называешь «ужин»?
Он замер у мойки, держа тарелку. Потом, не оборачиваясь, сказал:
— Мама вспылила. Не бери в голову.
— Не брать в голову? — Ольга встала. — Твоя мать в лицо сказала, что я не женщина, а калькулятор. И что ты со мной «ошибся».
— Ну… — он пожал плечами. — Она просто переживает за меня.
— За тебя? — Ольга усмехнулась. — Она переживает, что ты перестал быть ее кошельком.
Дмитрий бросил тарелку в раковину, стекло треснуло.
— Хватит уже! — рявкнул он. — Мама не заслужила твоих оскорблений.
— А я заслужила? — Ольга шагнула к нему. — Чтобы про меня болтали за твоей спиной, а ты — молчал?
Он отвернулся, вытер руки полотенцем, будто разговор закончился.
— Дим, я устала, — сказала она тише. — Я не могу жить, зная, что каждое утро ты врешь мне в глаза.
— Ты все преувеличиваешь, — буркнул он. — У тебя всегда трагедия из ничего.
— Из «ничего» у меня исчезло больше половины накоплений! — голос сорвался. — Я могла уже внести первый взнос за квартиру. А теперь все ушло «на маму», которой, кстати, как я выяснила, никаких обследований не назначали!
Дмитрий обернулся, побледнев.
— Что?
— Да. Я сама позвонила в поликлинику, — сказала она спокойно, будто сообщала прогноз погоды. — Ни на какие анализы она не записана.
Он открыл рот, потом захлопнул.
— Ты… ты следила?
— Проверяла, — ответила Ольга. — Потому что устала верить.
Молчание повисло тяжелым комом.
— И что теперь? — наконец спросил он. — Выставишь меня?
— Да, — сказала Ольга. — Сегодня.
Он усмехнулся — зло, с какой-то горькой обреченностью.
— А знаешь, чего ты боишься, Оль? — произнес он, шагая к двери. — Что без своей заначки ты — никто. Ни семья, ни любовь тебе не нужны, если нет конверта под полотенцем.
Она не ответила. Только тихо сказала:
— Собери вещи, пожалуйста.
Дмитрий ушел через полчаса. Без сцен, без криков. Только захлопнул дверь так, что стекла в раме дрогнули.
Ольга сидела на кухне с чашкой остывшего чая. За окном моросил мелкий дождь, и город казался чужим. Она открыла телефон — десятки сообщений от свекрови. Одно за другим, будто из пулемета:
“Ты его разрушила.”
“Мой сын всегда тебе верил.”
“Ты еще пожалеешь.”
Она пролистала, не читая до конца, и выключила звук.
Впервые за долгое время стало тихо.
Развод оформили быстро. Дмитрий не пришел ни на одно заседание — прислал представителя с доверенностью. Никаких претензий, ничего делить. Только один раз позвонил.
— Надеюсь, счастлива теперь, — сказал он. — Со своими конвертами.
— Счастье — это когда не боишься открыть шкаф, — ответила Ольга и положила трубку.
Прошел год. Потом еще один.
Работа, привычные маршруты, редкие звонки от родителей, редкие — от подруг. Все будто стерлось, стало спокойным, как ровная линия кардиограммы. Но внутри у Ольги будто открылась новая грань — терпкая, взрослая уверенность, что теперь она никому не должна оправдываться.
Она копила снова. Без фанатизма, но упрямо. Каждую премию, каждую подработку — в тот самый конверт, теперь уже лежащий в старой жестяной коробке из-под печенья.
Иногда по вечерам садилась у окна с чашкой чая и ловила себя на мысли: вот бы мама увидела, как я держусь.
Мать умерла два года назад, тихо, во сне. Но слова её звучали, как будто вчера:
«Не держи зла, доченька, но и не позволяй садиться себе на шею. Мягкость — не значит слабость.»
Ольга вертела в руках ту самую коробку. Ровно миллион. Наличными. Без банков, без процентов.
“Своя квартира”, — подумала она. — “Моя. Наконец-то.”
Квартира оказалась небольшой — сорок квадратов в новом доме на окраине. Серые стены, запах свежей штукатурки, голые лампочки под потолком. Но для Ольги это был дворец.
Первые недели она делала ремонт сама: шпаклевала, красила, клеила обои, слушая старые плейлисты. Подруги удивлялись:
— Оль, найми бригаду, чего ты мучаешься?
— Мне нужно самой, — отвечала она. — Хочу знать, что каждый гвоздь здесь забила я.
Когда поставила последнюю розетку, когда в комнатах стало пахнуть краской и чистотой, она наконец позволила себе открыть бутылку вина. Налила в бокал, села на подоконник и включила телефон.
Старые чаты с Дмитрием давно были удалены. Но иногда, признавалась себе, вспоминала его лицо. Не от любви — от сожаления. Как будто смотрела старый фильм, где герои сделали все не так, но уже поздно переснимать.
Однажды, весной, позвонил неизвестный номер.
— Ольга Сергеевна? Это Наташа, сестра Дмитрия.
— Здравствуйте, — насторожилась она. — Что-то случилось?
— Мама умерла.
Ольга молчала несколько секунд. Потом тихо спросила:
— Дмитрий… как он?
— Не знаю, — голос Наташи дрогнул. — Он исчез. После похорон никто его не видел. Говорят, уехал куда-то в область, работает на стройке.
— Понятно.
— Просто подумала, вы должны знать.
— Спасибо, — сказала Ольга и отключилась.
Она долго сидела в тишине. Потом достала из шкафа тот самый конверт, который когда-то спасала, как драгоценность. Пустой, пожелтевший, с заломами.
Положила его на стол, провела пальцем по сгибу и вдруг улыбнулась.
— Ну что, мам, — тихо сказала она. — Я все-таки научилась. Не деньги хранить — себя.
Вечером она пошла на балкон. Город снизу шумел: машины, смех, лай собак. Где-то за соседним домом мальчишка играл на гитаре, фальшиво, но с душой.
Ольга стояла, укутанная в плед, смотрела на небо. Ни жалости, ни злости — только спокойствие.
Она вспомнила, как когда-то боялась остаться одна, как держалась за Диму из страха, что без “семьи” ее жизнь не имеет смысла. А оказалось — смысл начинается именно после потери.
Телефон завибрировал — сообщение от банка: “Поздравляем! Вы внесли последний платеж за квартиру.”
Ольга усмехнулась.
— Наконец-то все на своих местах, — сказала она и закрыла глаза.
Где-то внутри стало по-настоящему тихо. Без страха, без долга, без обмана. Только ровное, уверенное дыхание человека, который вытащил себя из чужих рук и, впервые, почувствовал себя дома.
— Какая же ты жадная!. — Четверых детей я вырастила, и никто не умер, а ты копейку к копейке складываешь