Я стою на своей кухне.
Это не просто кухня. Это — витрина. Мой личный пьедестал. Итальянский гарнитур, цвет «слоновая кость», заказанный по каталогу. Гранитная столешница, холодная, как лед, даже в июле. Я каждый вечер протираю ее специальным средством с запахом лимона, чтобы она блестела. На индукционной плите, которая никогда не видела пригоревшей каши, стоит сотейник.
Там — «правильный» ужин. Лосось на пару и брокколи.
У меня «идеальная» жизнь. Мне сорок девять.
У меня «идеальный» муж, Андрей. В пятьдесят два он выглядит на сорок — триатлон, витамины, дорогая стоматология. Он крупный руководитель в банке. Он никогда не повышает на меня голос. Он предсказуем, как восход солнца. Он дарит мне на праздники дорогие, «правильные» подарки — сертификаты в спа, новый телефон, браслет.
Мой сын, Денис, — «идеальный» сын. Он окончил МГИМО, работает в крупной корпорации, недавно женился на «правильной» девушке из хорошей семьи. Он звонит мне по воскресеньям. Ровно в десять утра.
Двадцать лет я была абсолютно, непоколебимо уверена, что у меня всё получилось. Я — женщина, которая сделала единственно верный выбор. Я — та, которой завидуют подруги.
А вчера я встретила Мишу.
И вся моя идеальная, гранитная жизнь дала трещину. От пола до потолка.
…
Я не видела его двадцать пять лет.
Я сидела в маленьком, нелепом кафе на Покровке, ждала Дениса — он должен был заехать за какими-то документами. Шел дождь. В кафе пахло кофе и сыростью.
Дверь скрипнула, впуская облако мокрого воздуха, и вошел он.
Растрепанный, в какой-то брезентовой куртке, которая была ему велика. Седина на висках. Он выглядел старше своих сорока девяти. Он не занимался триатлоном.
Но у него были те же глаза.
Он не был «идеальным». Он был… живым.
Он остановился у моего столика. Я, наверное, побледнела.
— Лариса?
У меня замерло сердце. Я не слышала этого голоса — с хрипотцой, насмешливого — целую вечность.
— Миша…
Он сел напротив, не спрашивая. Стряхнул капли дождя с волос.
— Вот так встреча, — он улыбнулся. — А я тебя сразу узнал.
От него пахло дождем, табаком и чем-то еще… чем-то, что я, кажется, похоронила давным-давно. Свободой.
— Как ты?
— Хорошо, — ответила я. Слишком быстро. — Все хорошо.
Мы говорили пять минут. О ерунде. Он не стал крупным начальником. Он реставратор. Восстанавливает старые иконы где-то под Ростовом.
— Пыльная работа, — усмехнулся он. — Но мне нравится.
У него двое детей. Он в разводе.
Он смотрел на меня, и эта его улыбка…
— А ты совсем не изменилась, Лара. Такая же…
— Какая? — я почему-то ждала этого слова, как приговора.
— «Правильная», — сказал он мягко, без осуждения. — Все у тебя получилось, да? Муж, дом, как ты хотела.
— Да, — ответила я, и мой голос прозвучал фальшиво даже для меня самой. — У меня… идеальный брак.
И тут он посмотрел на меня. Не на мою укладку. Не на мои дорогие часы, которые подарил Андрей. А внутрь. Так, как Андрей не смотрел на меня никогда.
— Лар, — сказал он тихо. — А ты… ты правда счастлива?
Один. Простой. Вопрос.
Он не обвинял. Он не звал обратно. Он не упрекал. Он просто спросил.
Я открыла рот. Хотела сказать «конечно!». Хотела рассказать про Андрея, про Дениса, про кухню цвета слоновой кости.
А вместо этого я просто… промолчала.
Я не помню, что было дальше. Кажется, пришел Денис. Кажется, Миша кивнул ему и ушел.
Я ехала домой в своей машине, пахнущей дорогим ароматизатором. Я смотрела на мокрый асфальт. А в ушах у меня стучал этот вопрос.
«Ты правда счастлива?»
…
Я стою на своей идеальной кухне.
Андрей придет в семь. Ровно. В 19:02 он войдет на кухню. Поцелует меня в щеку — привычный, прохладный поцелуй. Спросит: «Как день, дорогая?». И сядет ужинать. Он съест свой лосось. Он похвалит меня за «правильный» ужин.
Я 20 лет считала свой брак «идеальным». Я гордилась им. Я выставляла его напоказ, как этот гранит.
А вчера встретила первую любовь, и он одним вопросом разрушил все, во что я верила 20 лет.
Он спросил: «Ты правда счастлива?».
И я поняла — нет.
Я не несчастна. Нет. Это слово — не про меня. Несчастными бывают в коммуналках, с мужьями-пьяницами.
Я… пустая.
Я вспомнила, почему я выбрала Андрея.
Мне было двадцать четыре. Я любила Мишу. Любила так, что не могла дышать. Он был — огонь. Он был — хаос. Он звал меня жить в палатке на Алтае и рисовать. Он говорил, что я — гений.
А потом моя мама, «правильная» мама, села напротив меня на нашей старой кухне.
— Ларочка, — сказала она, мешая варенье. — Любовь — это химия. Она проходит. А надежность — остается.
— Мама, я его люблю!
— А через год ты будешь плакать в этой палатке с ребенком на руках, пока твой Миша ищет вдохновение. У этого Миши — ветер в голове. А Андрей… Андрей — это стена. За ним ты будешь уверена в завтрашнем дне.
И я выбрала стену. Я предала не Мишу. Я предала себя.
Я научилась быть «правильной». Я научилась хотеть «правильных» вещей. Бежевых стен. Гранитной столешницы. Надежного мужа, который приходит в 19:02.
Я так долго убеждала себя, что это и есть счастье, что почти поверила. Я сама стала этой стеной. Холодной, гранитной, идеальной.
А вчера я поняла, что променяла огонь на идеально работающий, холодный холодильник.
Андрей не виноват. Он — прекрасный, честный человек. Он именно тот, кого я выбрала. Он — стена.
Я просто… Я не думала, что за этой стеной я задохнусь.
Что мне делать теперь?
Разрушить все? В сорок девять? Уехать в Ростов, к пыльным иконам? Глупо. Мне не двадцать четыре.
Я стою посреди своей идеальной кухни, в своей идеальной жизни, и я в ловушке. В красивой, дорогой, идеальной ловушке, которую я сама себе построила.
Я подхожу к шкафу. Открываю дальнюю полку. Там, за парадными скатертями, которые я достаю два раза в год, лежит старый, пыльный ящик.
Я достаю его.
Там — мои краски. Мои кисти. И старый альбом для рисования.
Я не открывала его двадцать пять лет. С тех пор, как Андрей вежливо сказал, что мой «этюд» не вписывается в наш бежевый интерьер.
Я сажусь за свой идеальный стол. Кладу альбом на ледяной гранит.
Я не знаю, что я буду делать завтра. Я не знаю, как я буду смотреть в глаза Андрею, когда он придет.
Но сегодня…
Я открываю первую страницу. И беру карандаш. Он кажется чужим в моей руке, привыкшей держать только «правильные» вещи.
Я не могу изменить прошлое. Я не могу разрушить настоящее.
Но, может быть, я смогу… вспомнить себя. И начать дышать.
Эта история — не о предательстве мужа. Она о предательстве самой себя. О том, как, выбрав «правильную» жизнь, можно похоронить себя заживо.
— Твои родители заслуживают хороших подарков, а нам, свекрам, и так сойдет? — хмыкнула свекровь