— Я подал на развод, Алина. — Виктор произнёс это так буднично, словно сообщил о покупке новых брюк.
Она стояла у плиты, мешала суп, и ложка замерла в её руке. Пахло жареным луком и чем-то горелым. Секунду ей показалось, что ослышалась, что он пошутил, но его лицо было слишком серьёзным и даже чуть облегчённым.
— Повтори, — голос сорвался, как плохо натянутая струна.
— Развод. Я ухожу. У меня другая. Полгода уже как. Ты должна понять.
Её словно толкнули в грудь. Не боль — скорее пустота, в которой эхом разлетелось его «ты должна понять».
— И что мне теперь делать? — она опустилась на табурет, кулаками вцепилась в колени.
— Не драматизируй, — Виктор раздражённо снял пиджак, повесил на спинку стула. — Ты взрослая женщина, у тебя диплом. Но согласись: обычная училка — не самый завидный вариант.
Она дернулась, словно он дал пощёчину.
«Обычная училка — не самый завидный вариант».
Фраза прижгла её, как каленым железом.
— А имущество? Дом, машина, бизнес? — спросила она тихо, будто боялась услышать ответ.
Он пожал плечами, налил себе в стакан вина, даже не предложив ей.
— Всё на мне оформлено. Это нормально, так удобнее. Ты же знала.
— Я знала? — голос её стал металлическим. — Десять лет я таскала на себе твой бизнес, писала планы, сидела ночами с бумагами, пока ты разъезжал по «деловым встречам»…
— Хватит пафоса. Ты была помощницей. Не более.
Она рассмеялась, но смех сорвался в истерику.
— Помощницей? Да без меня у тебя и трёх клиентов не задержалось бы!
Он махнул рукой, будто отгонял назойливую муху.
— Всё, хватит. Завтра я уезжаю к Лене. Вещи соберу сегодня.
— Лена… — Алина попробовала вспомнить, кто это. Мелькало какое-то лицо, общие ужины, пустяковые разговоры. И вот теперь это лицо заняло её место.
— Да, Лена. Она понимает меня. С ней легко.
— А я? Я десять лет не понимала? — она прикусила губу до крови.
— Ты слишком серьёзная, — отрезал он. — Впереди никаких перспектив.
Она посмотрела на него так, будто впервые увидела чужого. Не того Виктора, с которым они начинали всё «с нуля», считали каждую копейку. Этот мужчина перед ней был холодный, чужой, будто он всегда ждал момента, чтобы перечеркнуть её жизнь.
Три дня она почти не выходила из комнаты. Не ела, не мыла голову, сидела среди смятых простыней. Сжигала старые фотографии в раковине — они чернели и крошились, оставляя мерзкий запах.
Соседка Нина, женщина с громким голосом и тяжёлыми руками, стучала в дверь, приносила булочки.
— Алиночка, ну ты чего? Не мужик — ещё свет клином сошёлся. Хочешь, познакомлю с моим племянником? — говорила она и громко смеялась, словно хотела вытолкнуть чужую боль из квартиры.
Алина не отвечала. Только ночью, лёжа в темноте, повторяла: «Обычная училка… перспектив нет…» — как заклинание, от которого трещала голова.
На четвёртый день она поднялась, вымылась, достала из шкафа аккуратно спрятанный диплом. Бумага пожелтела, но буквы были чёткие: «Учитель русского языка и литературы».
— Ну что, обычная училка, — сказала она отражению в зеркале, — посмотрим, кто ты есть.
Первым делом сняла комнату в старой пятиэтажке у вокзала. С хозяином, сухим пенсионером, договорилась быстро: он был рад любой надёжной жилке.
Потом пошла в школу. Директор, усталый мужчина с серыми глазами, посмотрел резюме и вздохнул:
— Ставка есть. Часы будут. Зарплата — смешная. Но если хотите…
— Хочу, — твёрдо сказала она.
Ученики в классе встретили её настороженно. Алина ещё не верила сама себе, но голос звучал уверенно. Она рассказывала про Тургенева так, словно от этого зависела её жизнь. В какой-то момент заметила: дети слушают, даже те, кто обычно рисует в тетрадях каракули.
Вечером она возвращалась в пустую комнату с облезлыми обоями и железной кроватью. Ужинала чаем с хлебом. И всё равно в груди жила странная лёгкость — она впервые почувствовала, что решает сама.
Однажды по дороге домой её остановил коллега — учитель истории Андрей. Невысокий, с насмешливыми глазами.
— Алина Сергеевна, вы, наверное, думаете, что у нас тут болото? — он улыбнулся. — А мне кажется, здесь можно горы свернуть.
— Сначала хотя бы яму засыпать, — ответила она сухо.
— Ну, а это и есть первый шаг к горам, — сказал он и рассмеялся.
Она неожиданно улыбнулась в ответ.
Но Виктор не оставлял её в покое. Он звонил.
— Как ты? — говорил его голос.
— Живу.
— Ну не дуйся. Мы же взрослые.
— Взрослые? — её смех был колким. — Взрослые не предают так, Виктор.
— Ты драматизируешь. Я счастлив. Лена рядом.
— Я никогда не была так несчастлива, как с тобой в последние годы, — сказала она и положила трубку.
После этого она перестала плакать.
И всё же тень его слов сидела внутри. Каждое утро, надевая скромное платье, она слышала: «Обычная училка — не самый завидный вариант». Но с каждым уроком, с каждой благодарной улыбкой учеников это заклинание теряло силу.
Виктор мог отнять имущество. Но он не мог отнять её ум, её руки, её голос.
Она начинала понимать: впереди у неё — не пустота. Впереди — дорога.
— Ну что, «обычная училка», покажешь сегодня свой новый метод? — насмешливо спросил завуч, сутулый мужчина с сединой в висках.
Алина держала в руках стопку тетрадей. На неё смотрели коллеги в учительской. Кто-то с интересом, кто-то с откровенным скепсисом.
— Покажу, — ответила она спокойно. Голос звучал твёрдо, хотя внутри всё дрожало.
С того дня, как она решилась работать иначе — не по сухому плану, а через живое слово, через обсуждения, споры, — школа словно ожила. Дети, привыкшие отсиживаться молча, стали спорить, задавать вопросы. Конечно, не всем это нравилось: некоторым коллегам казалось, что «слишком много свободы». Но её уроки обсуждали, ученики стали ждать литературу, как праздника.
Именно это был её ответ Виктору.
«Посмотри на себя».
Эти его слова, произнесённые с пренебрежением, стали теперь вызовом. Она смотрела на себя каждый день и видела: да, усталая, с синяками под глазами, в дешёвом пальто. Но глаза светились. И это была сила.
Прошло пять лет. Алина уже не снимала тесную комнату у вокзала. Она жила в собственной квартире — купленной в ипотеку, но своей. Машина, пусть и подержанная, стояла под окнами. Самое главное — у неё был свой образовательный центр.
Она собирала туда детей, которым в школе было тесно и скучно. Родители везли к ней учеников из других районов, и она впервые за долгие годы чувствовала уважение к себе не как к «жене успешного мужчины», а как к специалисту.
Андрей, тот самый учитель истории, оказался рядом всё это время. Не броскими словами, не обещаниями, а тихой поддержкой: помогал составлять программы, таскал мебель в первый офис, шутил тогда, когда ей хотелось рыдать.
И вот однажды, в субботний день, на пороге её центра появился Виктор.
Он постарел, заметно осунулся, волосы поредели. Но в глазах всё та же уверенность, будто мир обязан крутиться вокруг него.
— Алина… — начал он, делая шаг внутрь.
Она подняла голову от стола, где проверяла работы детей, и увидела его. Внутри не дрогнуло ничего.
— Виктор, — сказала она спокойно. — Ты что-то хотел?
— Хотел увидеть тебя. Посмотреть, как ты. Слышал, ты поднялась… — он кашлянул, смялся. — Ну, молодец.
Она улыбнулась уголком губ.
— Спасибо.
Он смотрел на вывеску центра, на оживлённых родителей в коридоре, на детей, что выбегали с занятого. И впервые за всё время в его взгляде мелькнула тень — то ли зависти, то ли сожаления.
— Я помню, как ты говорила, что хочешь учить по-другому… Я тогда посмеялся. Видишь, ошибся.
— Ты много где ошибся, Виктор, — сказала она.
Он будто ждал упрёков, слёз, но их не было. Только её спокойствие. И это было хуже для него, чем любая истерика.
— Я никогда не была так счастлива, как сейчас, — добавила она. — И знаешь, я благодарна тебе. Если бы не твоё предательство, я бы так и продолжала жить чужими мечтами, раздавая себя по кусочкам.
Он отвернулся.
— Лена ушла от меня, — пробормотал он. — Нашла другого.
— Мне жаль, — произнесла она, и в этих словах не было ни грамма злорадства. Только вежливость.
Он постоял ещё минуту, потом ушёл, так и не предложив даже руку.
А она вернулась к детям. Села за стол, посмотрела на их тетради, и внутри было ровное, тихое счастье. Не громкое, не нарядное — настоящее.
Вечером она рассказывала Андрею о встрече.
— Приходил Виктор.
— Смотрел на тебя, как на памятник, да? — усмехнулся он.
— Скорее как на доказательство собственной глупости.
— Ну и хорошо, — сказал Андрей и налил ей чаю.
Она посмотрела на него и подумала: вот это и есть её жизнь. Не чужая, не отданная в залог. Её.
— Ты где ША-RI-HSA?! У меня родственники сидят голодные! — визжал муж в трубку