— Всё, собирай свои вещи и съезжай! Мать с роднёй завтра переезжают к нам, и ты тут будешь лишней.
Слова прозвучали так резко и неожиданно, что Алёна, только что переступившая порог квартиры, замерла в прихожей, не в силах снять промокшие осенние сапоги. Дождь хлестал в окно, оставляя мутные потоки на стекле. Она медленно подняла голову, пытаясь осознать, что только что услышала. Сергей стоял посреди коридора, его лицо было искажено непривычной, чуждой злобой, руки сжаты в кулаки. Казалось, он ждал её всё это время, копя напряжение, чтобы выплеснуть его одним ударом.
— Что… что ты сказал? — голос Алёны прозвучал тихо и хрипло, будто ей перекрыли кислород.
— Ты прекрасно слышала! — он сделал шаг вперёд, его дыхание стало тяжёлым. — Послезавтра мама, тётя Лида и их дети переезжают сюда. До Нового года. А ты будешь только мешать. Так что освобождай территорию.
Ощущение, будто её физически ударили в самое сердце, заставило Алёну прислониться к косяку двери.
Она смотрела на человека, с которым делила постель и жизнь последние полтора года, и не узнавала его. Это был не её Сергей, не тот спокойный, немного отстранённый мужчина, с которым она вязала свою судьбу. Это был кто-то другой, чужой и опасный.
— Я… буду мешать? — она повторила, всё ещё не в силах поверить. — В своей собственной квартире?
— В МОЕЙ! — его голос сорвался на оглушительный крик, от которого заложило уши. — Я здесь живу! Я имею право решать, кто будет здесь находиться!
Она наконец нашла в себе силы оттолкнуться от стены. Внутри всё заледенело, но разум, напротив, прояснился. Она скинула сумку на пол, и глухой стук о ламинат прозвучал как выстрел.
— Ты здесь живёшь, потому что я тебя сюда пустила, — её собственный голос поразил её ровностью и холодом. — Эта квартира оформлена на меня. Только на меня. Добрачная собственность. Наследство от моих родителей. И решения о том, кто переступает этот порог, принимаю исключительно я.
— Плевать я хотел на твоё наследство! — Сергей с силой ударил кулаком по стене, и штукатурка с тихим хрустом осыпалась за стоявшей в углу тумбой. — Моя мать хочет приехать — значит, она приедет! Ты поняла?
Он вплотную подошёл к ней, остановившись так близко, что она почувствовала запах его дневного пота и чужого табака. Его глаза были полны ненависти.
— Ты правда думаешь, что можешь мне что-то запретить? Здесь, в моём доме?
Алёна не отступила ни на сантиметр, подняв подбородок, и её взгляд стал твёрдым, как сталь.
— Я не запрещаю. Я констатирую факты. Квартира моя. И последнее слово всегда будет за мной.
Сергей фыркнул, развернулся и, громко топая, прошёл в спальню, с силой хлопнув дверью. Дребезжали стеклянные полки в серванте, доставшемся от родителей. Алёна осталась стоять одна в полумраке прихожей, глядя на запертую дверь. В ушах стояла оглушительная тишина, наступившая после грохота. Она медленно, как автомат, повесила куртку, поставила мокрые сапоги на поддон. Руки дрожали, но внутри была странная, кристальная пустота. Не страх, а полное, окончательное понимание. Точка невозврата была пройдена. Перейдена какая-то невидимая черта, за которой уже не было ни любви, ни уважения, ни даже простого человеческого сочувствия.
Мысленно она вернулась на полтора года назад. Эта самая квартира, двухкомнатная, в старом, но уютном кирпичном доме на четвертом этаже. Окна во двор, где росли высокие, шумящие листвой тополя и стояли покрашенные зелёной краской скамейки. Родители оставили всё в идеальном порядке, и после полугода бумажной волокиты она стала полноправной хозяйкой. Получила на руки свидетельство, долго сидела на том самом диване в гостиной, где они с матерью всегда смотрели вечерние сериалы, и привыкала к тяжелой мысли: это теперь её крепость. И её одиночество.
Сергей появился в её жизни почти сразу после этого. Знакомые познакомили. Спокойный, надежный, с хорошей работой в строительной компании. Он не был романтиком, букеты и признания в стихах – это не про него. Но он был твёрдо стоящим на ногах, и после года неспешных встреч он сделал предложение. Свадьба была тихой, без пышного торжества. Он продал свою однокомнатную хрущёвку на отшибе, вырученные деньги положили на общий депозит «на чёрный день». И переехал к ней.
Первые месяцы были… мирными. Он почти не лез в обустройство быта. Она расставила мебель так, как привыкла с детства. На стенах остались фотографии родителей, в серванте – мамин старый сервиз с незабудками, на комоде – папины часы. Сергей не возражал. Он приходил с работы поздно, ужинал, смотрел телевизор и ложился спать. Жили, как соседи, делившие одну территорию. Скандалов не было, но и радости особой не было. Просто существование.
Потом в этом существовании появилась Раиса Степановна.
Сначала свекровь приезжала раз в неделю, по воскресеньям. Потом – чаще. Всегда с пакетами, полными еды: соленья, варенья, пирожки. Она входила без звонка, как к себе, с порога окидывая квартиру придирчивым, хозяйским взглядом. Алёна заставляла себя улыбаться, ставить чайник, слушать бесконечные «добрые» советы.
— Хоть бы ты о муже подумала, — говорила Раиса Степановна, с осуждением водя пальцем по поверхности комода и проверяя на пыль. — Серёжа с работы валится с ног, а тут у тебя не дом, а склеп какой-то. Холодно. Надо обои повеселее, занавески новые. Создай человеку уют.
Алёна молчала, сжимая в кармане платка кулаки. Квартира была её последним пристанищем, островком памяти о родителях. Менять его, перекраивать под чьи-то вкусы она не собиралась. Но и вступать в открытый конфликт со свекровью не хотелось. Проще было кивнуть и сделать вид, что согласна.
— Всё своё получила, а распорядиться нормально не можешь, — продолжала Раиса Степановна, расставляя по полкам в холодильнике свои банки с солёными огурцами. — Мой Серёжа пашет как вол, а дома никакой отдушины. Один холод.
— Сергей никогда не жаловался, — тихо парировала Алёна.
— Он и не пожалуется! Характер у него такой, весь в отца. Молчаливый. Но материнское сердце чувствует, когда его дитятке плохо, — свекровь тяжело вздыхала, и Алёна понимала, что этот спектакль разыгрывается специально для неё.
«Дитятке» было тридцать два года. Но для Раисы Степановны Сергей навсегда остался маленьким мальчиком, которому нужна постоянная опека. Алёна научилась пропускать эти колкости мимо ушей. Выслушать, сделать нейтральное лицо, заняться своими делами.
Сергей же, казалось, не замечал, как его мать медленно, но верно травила атмосферу в их доме. Более того, он, похоже, был этому только рад. Он вырос без отца, Раиса Степановна тянула его одна, работая на двух работах, и внимания ему в детстве не хватало. Теперь она с лихвой наверстывала упущенное. Звонила каждый вечер, подробно расспрашивала о работе, давала советы, которые звучали как приказы. Алёна, находясь на кухне, часто слышала обрывки его разговоров:
— Да, мам, всё нормально… Нет, не волнуйся… Хорошо, я понял… Спасибо.
Она не вмешивалась. Считала, что у каждого свои отношения с родителями. Главное, чтобы они не разрушали их собственную, такую хрупкую, семью.
Но сейчас, стоя в прихожей и глядя на щель под дверью в спальню, где засел её муж, Алёна поняла, как жестоко ошибалась. Эти отношения не просто разрушали её семью. Они уже её уничтожили.
Она прошла на кухню, механически включила свет. Заварила себе чай, села у окна. За стеклом, в свете фонарей, косо падал ноябрьский дождь. Он смывал последние жёлтые листья с тополей, оставляя голые, мокрые ветки. Грядущий декабрь, который она всегда так любила, теперь висел над ней тяжёлой, тёмной тучей. Она думала о Новом годе, о котором мечтала: тихий вечер, вдвоём, может быть, пригласить Катю, свою школьную подругу, с мужем. Украсить ёлку старыми родительскими игрушками, зажечь свечи. Никакой помпы, просто уют и покой.
А Сергей в последние недели стал странным. Задумчивым, закрытым. Уткнулся в телефон, а на её вопросы отмахивался: «Устал, голова болит». И вот теперь этот удар. Прямо в спину.
Первый разговор о новогодних планах состоялся за ужином дня три назад.
— Мама с роднёй хотят встретить Новый год у нас, — сказал Сергей, не глядя на неё, вороша вилкой картошку. — У них там с жильём проблемы, тётя Лида квартиру продаёт, племянников снимать выгнали. Места у нас много, вдвоём-то. Разместим всех.
Алёна отложила вилку.
— Всех? Это сколько человек?
— Ну, мама, тётя Лида, её двое детей… Андрей со Светой. Шесть человек. Мы же не уйдём, так что впишемся.
— Шесть человек? В двух комнатах? Сергей, ты в своём уме? Это же не вокзальная гостиница!
Он нахмурился, и в его глазах мелькнуло то самое раздражение, которое она сейчас увидела в полную силу.
— Опять начинается? «Моя квартира, мои правила»?
— Да, моя квартира! — не выдержала она тогда. — И я не собираюсь ютиться с шестью родственниками, половину из которых я в глаза не видела!
— Это моя мать! — его голос зазвенел. — Моя семья!
— А я твоя семья? Или я так, временный приживал?
— Не заводись! Поговорим, когда остынешь.
Он ушёл, хлопнув дверью. Они не разговаривали весь следующий день. А сегодня… сегодня прозвучал ультиматум.
Чашка с чаем остыла у неё в руках. Алёна вздрогнула, когда в тишине резко зазвонил её телефон. На экране горело имя «Раиса Степановна». Алёна смотрела на него, словно на гремучую змею. Пять, шесть, семь гудков. Потом тишина. Через минуту пришло сообщение от Сергея из спальни: «Маме позвони. Не позорься».
Она не стала перезванивать. Встала, вылила холодный чай в раковину и пошла в гостиную. Села на диван, тот самый, родительский, и обняла подушку. В голове прокручивалась одна и та же мысль: что делать? Уступить? Позволить этому десанту высадиться в её крепости и превратить её жизнь в ад на всё время праздников? А что будет дальше? «Пожить до Нового года» плавно перетечёт в «пожить до весны», а там… она уже ничем не будет распоряжаться в собственном доме.
Нет. Этого не будет.
Она не знала, как именно, но она была уверена – этого не будет. Она закрыла глаза, прислушиваясь к стуку дождя в стекло. Это был звук её одиночества. Но сегодня это одиночество пахло не тоской, а свободой. Горькой, колючей, но свободой.
Тишина, наступившая после ухода Сергея, была оглушительной. Алёна ещё несколько минут стояла в прихожей, глядя на запертую дверь, словно ожидая, что он вернётся, что всё это – лишь дурной сон. Но тяжёлые шаги, грубо стихающие вниз по лестничному пролёту, и последующий оглушительный хлопок входной двери подъезда расставили всё по своим местам. Он ушёл. Бросил чемодан с его же вещами у её ног и ушёл.
Она медленно, на автомате, подняла связку ключей, брошенную им на пол. Металл был холодным. Она положила её на комод, на привычное место, но понимала, что это лишь формальность. Всё изменилось. Навсегда.
Внутри не было ни злости, ни триумфа, лишь огромная, всепоглощающая усталость, будто она только что перенесла тяжелую болезнь.
Она заварила себе крепкого чая, села на кухне у окна. За ним кружилась в свете фонаря позёмка, первые намёки на грядущую зиму. Ноябрь был на исходе, и город постепенно облачался в холодный, безразличный наряд. Она взяла телефон, увидела десяток пропущенных от Раисы Степановны и три – от Сергея. Пришли сообщения. Она открыла их, не испытывая ничего, кроме легкого curiosity.
«Ты с ума сошла?! Вернись немедленно и открой дверь!»
«Мать в истерике! Что ты себе позволяешь?»
«Алёна, это переходит все границы! Я приеду завтра, и мы поговорим как взрослые люди!»
Она не стала отвечать. Просто отключила звук и убрала телефон в ящик стола. Ей нужно было думать. Не о нём, не о его истеричной матери, а о себе. О своей безопасности. Мысль пришла мгновенно, чёткая и неоспоримая. Замок. Нужно поменять замок.
На следующее утро, едва открылись первые сервисы, она позвонила в службу по ремонту и установке дверей. Мастер, молодой парень в спецовке, приехал через два часа. Он работал быстро, профессионально, без лишних слов. Дрель гудела, сверло вгрызалось в металл. Алёна стояла рядом, и каждый звук казался ей симфонией её нового, только начинающегося освобождения.
— Готово, — мастер вставил в скважину два новых ключа, блестящих и острых. — Два комплекта. Рекомендую один на всякий случай у trusted person оставить.
— Спасибо, — Алёна взяла ключи. Они были тёплыми от его руки. Она протянула ему купюры. — Это не потребуется.
Она проводила его, закрыла дверь и повернула новый, тугой ключ в замке. Щелчок прозвучал глухо и уверенно. Теперь это была не просто её квартира. Это была её крепость. С новыми, надёжными стенами.
Она прошла в гостиную. Тишина давила, но уже не пугала. Она была наполнена смыслом. Она подошла к шкафу, где на верхней полке, в старой картонной коробке, хранились ёлочные игрушки. Родительские. Каждый шарик, каждую слюдяную фигурку она помнила с детства. Она принесла коробку, села на пол и стала аккуратно разбирать её содержимое. Стеклянные шары, потускневшая от времени мишура, картонные домики, гирлянда-«бегущий огонь», которая работала ещё с советских времён. Она включала её в розетку, и разноцветные лампочки, мигая, отражались в её глазах. В этих бликах была вся её прежняя, безопасная жизнь.
К вечеру она принесла из кладовки небольшую, но пушистую живую ёлку. Установила её в углу, где всегда стояла новогодняя красавица при родителях. Она наряжала её одна, без музыки, без суеты. Просто вешала игрушку за игрушкой, обвивала гирляндой. Когда она включила свет, комната преобразилась. Тёплый, мягкий свет шаров и мерцание гирлянды наполнили пространство тем самым уютом, в котором ей так долго отказывали.
Раздался звонок в дверь. Резкий, настойчивый. Алёна вздрогнула, сердце на мгновение ушло в пятки. Она подошла к глазку. На площадке стояла Раиса Степановна. Лицо её было багровым от злости, рядом – Сергей, мрачный, с опущенной головой.
— Алёна! Открывай! Я знаю, что ты дома! — кричала свекровь, ударяя кулаком по двери.
Алёна не двигалась. Она просто смотрела на них, как на актёров в плохом спектакле.
— Мы вызваем полицию! Слышишь! — вопила Раиса Степановна. — Ты выгнала законного мужа на улицу! Это самоуправство!
Сергей что-то пробормотал ей, пытаясь утихомирить, но она оттолкнула его.
— Алёна! Открывай немедленно! Иначе мы… мы выбьем дверь!
И тут Алёна не выдержала. Она не крикнула в ответ, не стала спорить через дверь. Она медленно, чётко повернула ключ в замке и открыла дверь ровно настолько, чтобы её было видно, цепляя дверную цепочку – старую, родительскую, которую она никогда не использовала.
Наступила тишина. Раиса Степановна, застигнутая врасплох, на мгновение опешила.
— Наконец-то! — выдохнула она, пытаясь просунуть руку в щель. — Открывай!
— Зачем? — голос Алёны прозвучал спокойно, почти отстранённо.
— Как «зачем»?! Мы приехали домой! Сергей будет жить здесь! А тебе, стерве, найдём место!
Алёна перевела взгляд на Сергея, который упорно смотрел куда-то через её плечо, и в её душе что-то окончательно перемололось, превратившись в холодную, закалённую сталь.
— Сергей здесь больше не живёт, — произнесла она чётко, отчеканивая каждое слово. — И жить не будет. Эта квартира – моя частная собственность. Вы же мне сами постоянно об этом напоминали. «Твоя квартира, твои проблемы». Вот я и решила свои проблемы. Без вас.
— Я твой муж! — вдруг крикнул Сергей, поднимая на неё воспалённый взгляд. — Мы расписаны!
— Недолго осталось, — парировала Алёна. — Документы на развод я уже подготовила. Через ЗАГС, без раздела имущества. Вам ведь делить со мной нечего, верно? Всё ваше – при вас.
Раиса Степановна попыталась надавить на дверь.
— Ты не имеешь права! Мы… мы не уйдём!
— Хорошо, — Алёна кивнула. — Тогда я вызову полицию. И заявлю, что на моей частной территории находятся посторонние лица, которые угрожают мне и пытаются проникнуть в мой дом с применением силы. Уверена, им будет очень интересно послушать вашу историю о «законном муже», которого я «выгнала» из его же дома, которого у него никогда и не было.
Она увидела, как дрогнуло лицо Сергея. Он понял. Понял всё. Юридически он был абсолютно бесправен. Все их угрозы – просто пустой звук.
— Ты… ты всё испортила, — прошипел он, и в его глазах была уже не злость, а какое-то животное отчаяние. — Мы могли бы жить нормально!
— Нормально? — в голосе Алёны впервые прозвучали нотки горькой иронии. — Под каблуком у твоей матери? В вечных упрёках и с постоянным чувством, что я здесь чужая? Нет, Сергей. Это не норма. Это ад. А я из ада только что выбралась.
Она посмотрела на них в последний раз – на разъярённую, беспомощную свекровь и на жалкого, сломленного мужа.
— С Новым годом, — тихо сказала она и захлопнула дверь, повернув ключ.
Снаружи ещё несколько минут доносились приглушённые крики, потом они стихли. Ушли.
Наступило 31 декабря. Утро началось с тихого, почти бесшумного падения снега. Крупные, пушистые хлопья укутывали город, превращая его в чёрно-белую сказку. Алёна спала долго, проснулась с ощущением непривычной лёгкости. Она приготовила себе кофе, ароматный, какой любила именно она, а не тот, что пил Сергей. Накрыла на стол для одной персоны. Салат «Оливье» по маминому рецепту, запечённая куриная ножка с горчицей и мёдом, мандарины.
Вечером она включила телевизор, но звук убавила. Смотрела на мелькающие картинки, на улыбающихся ведущих, на толпы людей на улицах. Ей никто не звонил. Ни Сергей, ни его мать. Никто из их общей когда-то компании. И в этой тишине было не одиночество, а глубокое, пронзительное спокойствие.
Когда часы на Спасской башне начали отбивать полночь, она подошла к окну с бокалом красного вина. За стеклом, в тёмном небе, одна за другой расцветали разноцветные вспышки салютов. Где-то кричали «Ура!», слышались смех, музыка. Она подняла бокал, и её отражение в стекле сделало то же самое.
— С Новым годом, мама, папа, — прошептала она. — С новым годом, я.
Она чокнулась с призрачным отражением. Было тихо. Не было визга племянников, нравоучений свекрови, угрюмого молчания мужа. Была только она. И её дом.
Январь пришёл с лютыми морозами. Алёна вернулась на работу в бухгалтерию. Коллеги, загорелые после отпусков, спрашивали: «Как отдохнула?». Она улыбалась и отвечала: «Прекрасно. Очень спокойно». И это была правда.
Сергей позвонил только в середине месяца. Его голос в трубке звучал устало и приниженно.
— Алён… Привет. Давай встретимся. Поговорим.
— О чём, Сергей? — спросила она, глядя на заснеженный двор из окна своего офиса.
— Ну… Я понял, что был неправ. Мать… она, конечно, перегнула палку. Но давай попробуем всё сначала? Я съеду от неё, снимем что-нибудь…
Она слушала его, и в душе не было ни капли жалости. Только лёгкое удивление – как же быстро он сдался, как легко отказался от той роли «хозяина», которую так яро пытался на себя примерить.
— Сергей, ничего у нас не было, — тихо, но твёрдо сказала она. — Ничего настоящего. Было удобное соседство. Оно закончилось. Живи своей жизнью.
— Но я же люблю тебя! — вырвалось у него, и это прозвучало так фальшиво, что ей стало почти смешно.
— Нет. Ты любил идею иметь свой дом. Без ипотеки. И ты готов был ради этого терпеть меня. Но когда твоя мать предложила тебе вариант «дом без меня», ты сразу же согласился. Просто не рассчитал сил.
Он что-то ещё пытался сказать, бормотал о ошибках, о семье, но она уже не слушала.
— Документы на развод я подала. Тебе пришло извещение из ЗАГСа. Всё будет быстро. Нам делить нечего.
Она положила трубку. И впервые за очень долгое время на её губах расплылась настоящая, лёгкая улыбка. Не от счастья. От облегчения.
Развод оформили через месяц. В ЗАГСе Сергей был мрачным и молчаливым. Подписал бумаги, не глядя на неё, и быстро ушёл. Алёна получила своё свидетельство о расторжении брака, новенький, ни к чему не обязывающий документ. Она положила его в папку с остальными важными бумагами и поехала домой.
Она зашла в свою квартиру, сняла куртку и повесил
Пл0хая хозяйка