— Да сколько можно стоять, Кира, открой наконец! — голос Тамары Сергеевны даже через металлическую дверь звучал так, будто она уже стоит внутри квартиры и командует, куда поставить обувь. — У меня руки онемели с этими пакетами. Ты что, специально нас морозишь?
— Мам, подожди, — Вадим возился у замка так, что скрежет разносился по всей лестничной клетке. — Это какой-то бред. Ключ, который я всегда использовал… он вообще не проворачивается.
Кира стояла в нескольких сантиметрах от двери, чувствуя, как ледяная сталь через футболку обжигает лопатки. Она не смотрела в глазок — не было нужды. Она и так знала, как Вадим нервно прикусывает губу, как жмурит глаза, будто в них попала стружка. И знала выражение его матери — надменное, оценивающее, будто перед ней не подъезд панельки, а зал какого-то элитного бутика, который почему-то не дотягивает до её стандартов.
Кира глубоко втянула воздух, будто собиралась нырнуть.
Тишина внутри была плотная, напряжённая, как перед разрядом.
Звонок разорвал её.
— Кира! — голос мужа стал громче, дерганее. — Ты дома? Открой, я не понимаю, что за чертовщина с замком!
Она дождалась ещё двух секунд. Потом развернула новый механизм, потянула дверь — и Вадим едва не ввалился внутрь, потеряв равновесие.
Тамара Сергеевна стояла за его плечом, аккуратно придерживая дорогущую сумку с логотипом гастронома, куда обычные люди заходят только по праздникам.
— Ну наконец-то! — бросила она, проходя взглядом по Кире сверху вниз. — Ты что, не слышала нас? Или это такая новая манера воспитания? Двери не открывать? Вадим, у вас тут что, замок сломан?
— Не сломан, — отчеканила Кира, не отступая ни на шаг, закрывая собой вход. — Просто этот ключ теперь больше ничего здесь не открывает.
Муж вскинул голову, глядя на неё тем самым хищным, холодноватым прищуром, который раньше казался ей признаком силы. Теперь — признаком опасного человека, который привык просчитывать людей, как шахматные фигуры.
— В смысле «не открывает»? — голос стал мягким, осторожным, почти вкрадчивым. — Кира… ты поменяла замок? Для чего?
— Для того, чтобы ты сюда не заходил.
— Ты шутишь? — Тамара Сергеевна шагнула вперёд, пытаясь протиснуться мимо. — Деточка, ну не устраивай цирк. Мы привезли каталоги, плитку выбрать, как договорились.
Кира подняла руку, блокируя проход резким, коротким движением.
— Прохода не будет. И плитки — тоже.
— Так, — Вадим рванул подбородком вверх. — Хватит истерик. Пропусти. У нас нормальный разговор должен быть, а не…
— Ремонта не будет. И «вложений» тоже. Тех самых, что делают чужую квартиру «общей».
Слова повисли в воздухе.
Лицо Вадима дрогнуло едва заметно. Мелькнуло — страх? — и мгновенно спряталось за стеклянно-спокойной маской.
— О чём ты говоришь? — выдохнул он, делая голос обиженным, почти нежным. — Кира, ты вообще… что случилось?
— Случилось? — она усмехнулась. — Юрист случился. Твой. Новиков.
Тамара Сергеевна выпрямилась так резко, что пакет с продуктами качнулся, ударившись о её колено.
— Это что ещё такое? — процедила она.
— Кира, — Вадим шагнул ближе, понижая голос. — Ты рылась в моём ноутбуке?
— Нет. Ты просто не умеешь закрывать вкладки на планшете, когда идёшь в душ. — Она смотрела прямо ему в глаза. — «Как перевести чужую квартиру в совместную через дорогой ремонт». Помнишь такую формулировку? И переписку с мамой — помнишь? Где ты пишешь ей, что я «подмахну смету, как обычно».
Он мертво замолчал.
— Это… — Вадим сглотнул. — Это просто юридические тонкости. Ты ничего не поняла.
— Я всё поняла. И черновик договора займа видела. Завтрашняя дата, твоя подпись, подпись твоей матери… вы бы меня в долги загнали — в моей же квартире.
Тамара Сергеевна вытаращила глаза — на миг в них мелькнуло почти уважение.
— Ну надо же, — протянула она, щурясь. — Я ведь Вадиму говорила: тише воды — опаснее всех. А ты, Кирочка, зубы прячешь.
— Мам, не лезь! — рявкнул Вадим, и от его голоса по бетону метнулся глухой гул. Он снова повернулся к жене: — Пускай. Нас. В. Дом.
— Это уже не «наш» дом.
Кира выдохнула коротко, сухо:
— Твои вещи внизу. У консьержа. Чемоданы, коробки, техника. Всё.
Вадим дернулся, как от пощёчины.
— Ты что, совсем поехала?! Я тут прописан!
— Нет. Ты был временно зарегистрирован. До вчерашнего дня. Сегодня утром я сняла тебя с учёта. Ты ничего не продлил. Твоя проблема.
Он пытался найти лазейку — она видела, как обрабатывает варианты. Угрожать? Бесполезно. Лезть силой? Камеры, соседи. Давить жалостью? Слишком поздно.
Тамара Сергеевна переключила тактику:
— Кирочка… — её голос стал сладким, липким. — Мы же семья. Зачем ломать жизнь из-за бумажек? Вадим погорячился, но он чудесный парень. Ты же понимаешь, что в вашем возрасте…
— Спасибо, — перебила Кира. — Но мне не нужна ни семья вашего образца, ни ваш «чудесный» сын. Вы планировали загнать меня в долги. Всё. На этом точка.
— Ты… — свекровь побледнела. — Ты неблагодарная…
— Я — хозяин своей квартиры. И гра… — она сама осеклась, исправилась: — И предел этого дома закрыт для вас обоих. С этого момента.
Вадим кинулся к двери, пытаясь просунуть ногу в проём, но Кира уже тянула дверь на себя.
— Ты об этом пожалеешь! — выкрикнул он. Голос его сорвался, стал каким-то визгливым, почти женским. — Ты без меня никто! Ты сама будешь проситься обратно!
— Вот и проверим, — бросила она и захлопнула тяжёлую дверь так, что металл дрогнул.
Три оборота замка. Чёткие. Уверенные.
Тишина.
Потом — глухой удар. Ещё один. Ругательства. Скандальный визг Тамары Сергеевны, переходящий в злобное шипение. Стук удаляющихся шагов. Хлопок лифта.
Кира откинулась затылком на холодную дверь и закрыла глаза.
На кухне пахло только её кофе. Не его резким парфюмом, не чужими ботинками, не дорогими, но липкими запахами гастронома, который его мама любила выставлять напоказ.
Кира прошла на кухню, вылила остывший кофе в раковину, медленно, вдумчиво. Сняла телефон с подставки, открыла контакты, удалила два номера подряд.
— «Любимый» — удалить. — «Тамара С.» — удалить.
Она поставила чайник, потом вдруг остановилась перед окном. Внизу, у подъезда, две маленькие фигуры пытались впихнуть чемоданы в такси. Женщина махала руками, мужчина стоял, как побитый пёс. Машина тронулась и исчезла среди огней вечернего города.
Кира выдохнула. Плечи сами собой расправились.
И только она потянулась за кружкой — телефон взорвался звонком. На экране — «Нина».
— Кир! — подруга даже не дала ей поздороваться. — Ты думаешь, свекровь с ключами — это трагедия? Ты не представляешь, что у меня сегодня. Я домой прихожу — а у меня там… просто бардак. Как будто чужие люди квартиру перепутали. Витя сидит, глаза в пол, его сестра орёт, что я ей «должна». Серьёзно! За одну банку дешёвых шпрот я сегодня чуть не осталась без мужа и без денег!
Она шумно втянула воздух, где-то звякнула бутылка.
— Садись, Кира. Ты не поверишь, что было дальше…
— Ты сидишь? — Нина снова шумно втянула воздух, как будто бежала марафон. — Потому что я сама тут еле на ногах стою… Господи, Кира, это был ад. Реальный. Сцены из какого-то тупого сериала.
— Нин, — Кира опустилась на кухонный стул, — у меня сегодня самой слов нет. Давай по порядку. Что произошло?
— Что? — Нина фыркнула. — Да всё, что могло. Прихожу домой с работы, ключ вставляю — а дверь изнутри приоткрыта. Я думаю: «Ну всё, приехали». Захожу — и там…
— Что? — спросила Кира тихо.
— Посреди зала сидит какой-то мужик в спортивках, хлещет из горла водку и жрёт мои соления. МОИ, Кира! Которые я сама делала! Витя — рядышком, как наказанный школьник. А его сестра — Таня — орёт, что я ей «обещала» вернуть какие-то пять тысяч. Пять, Кира! И трясёт банкой дешёвых шпрот. Говорит, что это, видите ли, «символ». Что я «не ценю семью». У меня чуть глаз не дёрнулся.
Кира молча взяла чайник, который уже остыл, снова нажала кнопку. За окном шёл мокрый снег.
— И что ты? — спросила она.
— Что я?! — Нина повысила голос. — Я сказала им: «Так. Хватит. Все — вон!». Мужик этот в спортивках начал мычать, что «я не хозяйка». Таня топталась, как коза, и так кричала, что соседка снизу наверняка подумала, что у нас массовая драка. Витя меня глазами умолял «не гнать», но я уже была в таком состоянии…
Нина перевела дыхание:
— Потом, — продолжила она потише, — я вышвырнула всех. Витю заодно. Пусть идут, раз им так нравится эта институция под названием «семейный сбор».
Кира слушала молча. Внутри что-то дрогнуло — она почувствовала неожиданную, очень крепкую солидарность. Это был странный вечер: сначала она выкинула своих, теперь Нина своих.
— Нин… а Витя где сейчас?
— Да чёрт его знает. — Подруга смешала злость с усталостью. — Наверное, пошёл ночевать к сестре. Хотя скорее его туда потащили, как вещь.
Повисла тишина. Кира почувствовала, как в висках начинает стучать — не от злости, а от какого-то тупого, внезапного понимания: это всё не про случайности. Это — система.
— Слушай, — сказала она наконец. — Давай ты ко мне приедешь. Не сегодня, так завтра. Отдохнёшь, придёшь в себя…
— Да я уже на пороге твоего подъезда, — сказала Нина и фыркнула. — Ты думаешь, я просто так звякнула? Я в такси села, как только их выгнала.
Кира подскочила:
— Ты что? Нин, ты замёрзнешь! Я щас…
Но Нина уже стучала в дверь.
Кира открыла — Нина стояла на пороге, с покрасневшим носом, в шарфе, который был завязан так, будто она пыталась спрятаться от всего мира. Глаза блестели.
— Ну привет, — сказала Кира и обняла подругу.
— Привет, — выдохнула Нина, уткнувшись ей в плечо. — Я, кажется, вся промёрзла. В такси отопление не работало.
Они прошли на кухню. Нина присела, села на стул так, будто собиралась больше не вставать.
— Кир, — заговорила она, — ты не думай… мне не жалко Витю. Я его люблю, наверное. Но… у меня есть пределы. И он сегодня их протоптал грязными ботинками.
Кира криво усмехнулась:
— Знаю это чувство.
— Да? — Нина подняла голову. — Знаешь?
— Только что через это прошла.
Обе замолчали. В воздухе повисла странная смесь облегчения и тяжести.
— Кир, — сказала Нина после короткой паузы, — скажи честно. Ты правда не будешь жалеть?
Кира поставила две кружки на стол и медленно выдохнула:
— Уже нет. Удивительно, как легко закрывается дверь, когда за ней — люди, которые тебя не любят.
Нина закрыла лицо ладонями:
— Господи… как же всё это глупо. Мы в ноябре, а ощущение, что я праздники отмечаю — только наоборот: всё разваливается.
Кира села напротив.
— Слушай. Ты хочешь — поплачь. Хочешь — покричи. Я всё понимаю.
— Да я б поплакала, — Нина стёрла слезу. — Только знаешь что? Я вдруг поняла: я устала быть удобной. Устала объяснять взрослому мужику, что его сестра — шантажистка. Устала от этих гостей, которые приходят, как к себе домой. Устала от обещаний «я всё решу». Ничего он не решит.
— И Вадим тоже — ничего, — тихо сказала Кира.
Нина с грустной улыбкой посмотрела на неё:
— Ну что, подруга. Две идиотки, которые выбрали себе «маменькиных сынков»?
Кира фыркнула:
— Не идиотки. Опытные теперь.
Обе хмыкнули. Снег за окном усиливался, ложился крупными хлопьями на подоконник.
Минут через двадцать Нина уже дышала ровнее, но разговор всё равно вернулся к самому больному.
— Кира, — спросила она, крутя кружку в руках, — а Вадим… будет возвращаться? Писать? Звонить?
— Конечно, — кивнула Кира. — Сто процентов.
— А ты?..
— А я не буду открывать.
— Даже если он… ну… пожалеет, попросит прощения?
Кира покачала головой:
— Он не умеет извиняться. Он умеет только убеждать, что ты сама виновата.
Нина вздохнула:
— Похоже на моего. Прям родня по духу. Хотя, знаешь, — она внезапно уселась ровнее, — я сегодня Вите сказала: «Если хочешь жить со мной, выбирай. Или твоя эта дружная братия, или я». И что он? Сказал, что ему «надо подумать». Представляешь?
Кира кивнула:
— Они всегда «думают», когда им удобно.
— Вот-вот! — Нина оживилась. — А когда тебе плохо — они уже думать не успевают. У них всегда всё «случайно», «не так поняли», «я хотел как лучше».
Кира уставилась на чайник:
— Слушай… а что, если это вообще не про мужиков?
— А про кого? — удивилась Нина.
— Про нас. Что мы выбираем. Что терпим. Что оправдываем. Что сами закрываем глаза, пока не припекло.
Нина криво улыбнулась:
— Да уж. Очнулась, называется.
Телефон Киры на столе резко завибрировал. Одна, вторая, третья вибрация. На экране высветилось: «Вадим» (звонок через Telegram).
Кира прищурилась.
— Ну вот, началось, — пробормотала она.
— Не бери, — Нина сразу качнула головой. — Не вздумай. Сейчас тебя занесёт.
Телефон снова завибрировал. Потом ещё. И снова.
— Упертый, — усмехнулась Кира.
— Конечно. Они все такие, — Нина говорила, как старший специалист отдела «Разводы и расставания». — Если б ты ему была не нужна — он бы молчал. А раз звонит… значит, деньги нужны. Или контроль. Или обе опции.
Кира вздохнула и нажала «Отклонить».
Через секунду пришло сообщение:
«Кир, поговорим?»
Ещё одно:
«Ты неправильно всё поняла. Я еду к тебе.»
— Охренел, — сказала Кира. — Он реально едет.
Нина вскочила:
— Так, стоп. А он где?
— Пишет: «Через 10 минут буду».
— Да он офигел! Кира, — Нина встала, как на боевой пост, — мы ему дверь не откроем. Мы две взрослые женщины, мы не обязаны пускать мужика, который решил, что он хозяин положения.
Кира кивнула, но внутри что-то дрогнуло. Не страх — раздражение. Очень большое.
— Пошли в прихожую, — сказала она.
Через девять минут в дверь стукнули. Глухо, тяжело.
— Кира, открой. Нам надо поговорить. — голос Вадима был низким, грубым, без ласковости.
Кира переглянулась с Ниной. Подруга тихонько прошептала:
— Я с тобой. Если что — вызываем полицию.
— Всё нормально, — сказала Кира.
Стук стал громче:
— Я знаю, что ты там не одна! Это Нина, да? Ты серьёзно прячешься за подругами? Открой дверь.
Кира повысила голос:
— Я не прячусь. Я просто не хочу тебя видеть.
— Кира, давай без этого. — Вадим попытался сделать голос «рассудительным». — Я перегнул, ты перегнула. Давай обсудим. Я замёрз, между прочим!
— Никогда больше не войдёшь сюда, — сказала Кира тихо, но чётко.
— Ты совершила ошибку, — прошипел он. — И я не уйду, пока ты это не признаешь.
— Единственная ошибка — это была ты, Вадим.
В ответ — тишина. Затем слышно: он тяжело выдохнул.
— Ладно. — Голос стал ледяным. — Тогда слушай: ты сама напросилась. И если ты думаешь, что всё так просто закончится — нет. Я ещё вернусь к этому разговору.
— Угрожаешь? — вскинула Кира бровь.
— Предупреждаю.
— Ну-ну, — бросила она.
Тишина. Потом шаги. Лифт.
Кира закрыла глаза, выдохнула — будто воздух наконец вернулся в лёгкие.
— Кир, — Нина тихо тронула её за руку. — Ты молодец. Ты реально молодец.
— Посмотрим, — сказала Кира. — Пока просто устала.
Они вернулись на кухню и долго сидели молча. Снег за окном превращался в лужи. Телефон больше не звонил.
Нина сняла шарф, положила его на спинку стула:
— Слушай… может, правда, пора каждый из нас жить для себя? Хотя бы немного?
Кира улыбнулась впервые за вечер:
— Я думаю, пора. Давно пора.
И когда Нина уснула на диване, Кира ещё долго сидела у окна, слушала, как редкие машины проезжают по мокрому асфальту. Она думала о Вадиме, его матери, о том, как легко чужой человек может занять слишком много места в твоей жизни.
И как страшно — и вкусно — вернуть это место себе.
Утром было тихо. Нина уже проснулась, сидела с телефоном и что-то печатала.
Кира налила чай и вдруг почувствовала — не пустоту, не страх, не тоску.
А свободу.
Ту самую, которой так давно не было.
И больше — никому не отдаст.
— Снимем немного с твоих сбережений, ведь это на общее дело, — говорил муж, уверенный, что я не проверю детали