— Ты понимаешь, что это уже не просто раздражает, а бесит до дрожи? — Нина говорила ровно, но голос был натянутым, как струна. — Каждое утро одно и то же. «Нин, дай денег». «Нин, переведи». «Нин, выручи». У меня уже рефлекс — слышу твоё «Нин», и сразу ищу телефон, готовая сделать очередной перевод.
Андрей стоял у дверей кухни в старой толстовке, волосы взъерошены, под глазами — следы от недосыпа. Он держал кружку с кофе так, будто она могла стать щитом от её слов.
— Ты перегибаешь, — тихо сказал он. — У всех бывают трудные периоды.
— Трудные периоды? — Нина резко закрыла холодильник. — Твой «период» длится уже третий год. И всё это время я одна тяну и квартиру, и коммуналку, и продукты, и твою маму с её бесконечными «небольшими неприятностями».
Андрей сморщился, будто его ударили словом.
— Мама… она просто…
— Да знаю я, что она «просто». Просто ей захотелось новый телефон. Просто она взяла кредит. Просто она не смогла платить. Просто ты попросил меня помочь. — Нина вскинула руки. — И так каждый раз. У вас семейное хобби — жить за чужой счёт.
Он хотел что-то ответить, но в этот момент его телефон завибрировал на столе. Имя подсветило экран: «Мама».
У Нины дернулся глаз.
— Ну давай, бери, — бросила она. — Пусть мне с утра настроение окончательно испортит.
Андрей нажал на громкую связь.
— Андрюша? Сынок? — потянулся голос Светланы Петровны, сладкий, как дешёвый сироп. — Можно тебя на минутку?
— Мы оба слушаем, — сухо вставила Нина.
— Ох, Ниночка, ты тоже тут… — в голосе свекрови появилась драматическая нота. — Ну что ж… Я просто хотела сказать, что у меня снова накладка вышла. Маленькая такая. На пару недель. Мне бы чуть-чуть помочь…
— Маленькая, да? — Нина потер переносицу. — Как те две «маленькие» просрочки, из-за которых мы влезли в долг? Или как та «маленькая» покупка нового шкафа?
Светлана Петровна будто не слышала её сарказма.
— Я же не себе прошу! Мне хочется быть самостоятельной, но так тяжело, деточки… тем более осенью. Всё дорожает…
— Да ладно! — Нина не выдержала. — Вам тяжело? А мне легко? Каждый месяц закрывать дыры, которые вы со своим сыном роете?
Андрей резко повернулся к ней:
— Нина, хватит. Это моя мама.
— А я кто? — она прижала ладонь к груди. — Кошелёк с ногами?
В трубке раздался обиженный вдох.
— Никогда бы не подумала, что ты так ко мне относишься, — протянула Светлана Петровна. — Я ведь тебя всегда считала частью семьи.
— Странно, — фыркнула Нина. — Потому что в той «семье», которую вы себе придумали, я — спонсор, а не человек.
Телефон умолк. Андрей сбросил вызов и поставил его экраном вниз.
— Ты жестокая, — наконец сказал он.
— Я — уставшая, — ответила Нина. — А разницу ты никогда не видел.
Вечером Андрей настоял на поездке к маме. «Разрулить». «Помириться». «Не усугублять».
Нина ехала, сжав пластиковый контейнер с тортом — нелепый символ примирения, который она купила просто чтобы не слушать нотацию в машине.
За окном мокрый конец ноября — серый, вязкий, с мелким дождём, который превращал улицы в тоскливые лужи. Воздух пах сыростью и выдохшимся отоплением.
— Ты хоть понимаешь, — Нина смотрела в окно, — что каждый раз, когда ты идёшь у неё на поводу, ты подставляешь меня?
— Она одна, — пробормотал он. — Ей тяжело.
— Ей тяжело? — Нина коротко рассмеялась. — А мне что, по кайфу тянуть всех вас? Я, значит, герой, а вы — бедные страдальцы?
Он не ответил. Только сильнее сжал руль.
Они поднялись в квартиру свекрови. Та встретила их так, будто и не было утренней сцены — улыбка до ушей, расстёгнутый халат с цветочками, запах котлет, которые она всегда жарила, чтобы показать, какая она «правильная хозяйка».
Но вот стена напротив стола… Нина остановилась. На ней висел огромный новый телевизор — точно не из дешёвых.
— Ну что, как вам? — Светлана Петровна заметила её взгляд. — Я решила немного обновить жильё. Для настроения, знаете ли.
— Прекрасно, — Нина кивнула. — Особенно учитывая, что у вас, вроде как, «небольшие неприятности».
— Ой ну перестань, — вмешался Андрей. — Человек живёт один, ему же хочется уюта.
— За чей счёт? — Нина взглянула на мужа. — За мой? Или за кредит, который я опять буду потом гасить?
Он отвёл взгляд.
Сели за стол. Свекровь хлопотала, суетилась, говорила без умолку, пока Нина не заметила на подоконнике синюю папку. На ней — ровный штамп: «Договор купли-продажи».
Она кивнула на неё:
— А это что?
Светлана Петровна дёрнула рукой и прикрыла папку салфеткой.
— Бумажки. Ничего важного.
— Мама, — Андрей нахмурился. — Дай сюда.
— Не надо! — выкрикнула та слишком резко.
Это было ошибкой. Нина уже знала: в документе точно что-то неприятное.
— Вы что там на этот раз придумали? — медленно спросила она. — И главное — без нас?
Свекровь замялась. Потом тяжело вздохнула.
— Я просто подумала… Мы могли бы объединить ресурсы. Продать эту квартиру, вашу… взять ипотеку побольше. Купить просторную. Чтобы мы жили рядом. Вместе.
Внутри у Нины что-то приподнялось — неприятно, холодно.
— Вместе — это как? — тихо спросила она. — Я покупаю, вы живёте?
— Ну что ты сразу в штыки, — мягко вскинулась свекровь. — Я бы помогала! Я бы сидела у плиты, готовила…
— А платить кто будет? — Нина спросила у Андрея. — Ты? Или опять я?
Он молчал.
И в этой тишине стало ясно: у них всё уже решено. За её спиной.
Вот тот момент, когда понимаешь — тебя держат не за партнёра. Тебя держат за ресурс.
— Покажи, — Нина наклонилась и вытянула папку из-под салфетки.
Светлана Петровна вскрикнула, но было поздно.
Нина открыла документ — беглый взгляд по строкам, и сердце ударило сильнее: там был указан адрес её квартиры. Стоимость. Условия продажи.
Там был её паспорт.
Её данные.
Её возможная подпись.
Они готовили сделку без неё.
— Ну что… — она закрыла папку. — Теперь всё понятно.
И впервые за долгое время она не стала кричать. Просто встала, взяла сумку и сказала:
— С сегодняшнего дня — каждому своё. Я больше не участвую в ваших «планах». И не плачу за ваши идеи. Живите, как хотите — только без меня.
На следующее утро тишина в квартире была такой плотной, что казалось — если её потрогать, она треснет, как лёд. Нина сидела на кухне, над чашкой остывшего чая, а перед ней лежала стопка документов: платежки, выписки по ипотеке, копии договоров. Все ровно разложены — хоть под стекло ставь.
Она не пыталась собраться — она уже была собрана. Просто сидела и дышала ровно, будто готовилась к прыжку.
Андрей вошёл тихо, как будто боялся спугнуть. Волосы лохматые, лицо помятое, в руках — та же кружка, из которой он обычно пил кофе по утрам.
— Нин… — произнёс он нерешительно. — Давай поговорим?
Она не подняла головы.
— Поговори, — сказала.
Он прошёл ближе, сел напротив. Лицо — виновато-растерянное. Не новое, привычное.
— Вчера… ну… все были на нервах. Мама — она… Ты же знаешь, как она бывает. Она не имела в виду ничего плохого.
— Конечно, — Нина наконец посмотрела на него. — Просто хотела продать мою квартиру. Прекрасно понимаю.
Он заморгал чаще обычного.
— Не твою. Нашу. Мы же семья.
— Ага, — она усмехнулась. — Мы настолько «семья», что все договоры, платежи и бумаги — на мне одной. Ты хоть помнишь, когда последний раз вносил хоть одну сумму по ипотеке?
Он отвёл взгляд, уткнувшись в кружку.
— Я думал… ну… раз мы вместе, не надо делить…
— Ты ничего не думал, Андрей. Ты плывёшь по течению. А течением у тебя всегда был я.
Он попытался дотронуться до её руки. Она отодвинула ладонь.
— Послушай, — сказал он тише. — Я поговорил с мамой. Она не будет больше лезть. Честно. Она поняла, что перебор.
— Она так каждый раз «понимает», — Нина пожала плечами. — Ровно до того момента, когда ей снова станет скучно или захочется что-то новое.
Он тяжело выдохнул.
— Нин, давай не будем превращать это в войну…
— Это уже война, — спокойно ответила она. — Просто ты до сих пор делаешь вид, что её нет.
Телефон Андрея завибрировал. Имя на экране — то самое, от которого у Нины теперь дергался нерв: «Мама».
— Только попробуй ответить, — сказала она.
Он колебался секунду, потом всё же нажал на трубку.
— Да, мама.
— Андрюша… — голос в трубке жалобный, хрупкий. — Ну что вы там решили? Я всю ночь не спала, переживала…
Нина ухмыльнулась.
— Передайте, что я спала прекрасно.
Светлана Петровна, конечно, услышала.
— Ниночка, как же так? — голос стал пронзительным. — Я ведь только добра вам хотела! Жить большой семье вместе, чтобы не бросали друг друга…
— Вы путаете «семью» и «удобство», — отрезала Нина. — А ещё — «добро» и «манипуляцию».
— Ну всё, я пошла, — Светлана Петровна перешла в обиженный тон. — Больше ничего не скажу. Вы меня просто не цените…
Андрей сбросил звонок. Повисла тишина.
— Ты сходишь с ума, — тихо сказал он. — Она пожилая женщина.
— Пожилая — не значит безответственная. — Нина подняла документы. — Она взрослая. Её проблемы — это её проблемы.
Он отвернулся. Плечи — опущенные, как у человека, которого поймали на лжи, но он всё ещё пытается сделать вид, что не виноват.
Дни после этого потянулись, как серые полосы. Такие же длинные, мокрые, как ноябрь. Андрей стал приходить позднее. Нина уже не спрашивала — устала от его ответов.
Иногда он приходил с запахом чужого парфюма. Иногда — с запахом пива. Иногда — не приходил вовсе.
Но однажды, вернувшись домой, она увидела в почтовом ящике конверт из банка. Внутри — уведомление о новом займе. И суммой, которая врезалась в глаза: сто пятьдесят тысяч. На её имя. Под её подписью.
Подпись была фальшивая.
Она сидела на кухне минут двадцать, просто глядя в лист, будто надеялась, что цифры исчезнут.
Вот оно. Они перешли ту черту, о которой я даже думать боялась.
Когда Андрей вернулся вечером, она встретила его тем взглядом, от которого у него мгновенно побледнели губы.
— Ты оформил займ? — спросила она.
— Какой займ?
— На сто пятьдесят тысяч. На меня. Подделав мою подпись.
Он сглотнул.
— Нин, я… я просто хотел перекрыть пару долгов. Потом я бы…
— Ты подделал мою подпись, Андрей. Это уголовная статья. Даже если ты — мой муж. Тем более, что теперь — уже как-то сомнительно.
Он поднял руки, будто сдавался.
— Я же не из злобы! Я думал, ты… ну… увидишь потом, поймёшь…
— Пойму? — Нина рассмеялась. Коротко, сухо. — Пойму что? Что ты стал окончательно похож на свою мать?
Он шагнул к ней.
— Перестань меня унижать! Ты… ты всё время меня давишь!
— Я тебя не давлю, — сказала она. — Я тебя вижу. Вот в этом — всё отличие.
Он тяжело сел на стул.
— И что теперь?
— Теперь, — она положила на стол папку, — я иду в банк. Потом — в полицию. И ты, и твоя мама будете объяснять, почему решили меня обмануть.
Андрей резко поднял голову.
— Ты не посмеешь.
— Андрей, — она смотрела спокойно, без злости. — Я всё уже решила. Меня никто больше не будет использовать.
Он сидел молча. Потом ушёл в спальню, хлопнув дверью — тихо, почти аккуратно.
Утром у входа в дом Нину ждала Светлана Петровна. Стояла, скрестив руки на груди, в тёмном пальто, с выражением «я сейчас всё объясню так, как мне выгодно».
— Нам надо поговорить, — сказала она.
— Нет, — ответила Нина. — Нам нужно оставить друг друга в покое.
— Ты погубишь Андрюшу! — выпалила свекровь. — Он без тебя пропадёт!
— Андрюша взрослый мужик, — Нина обошла её. — Если он считает нормальным подделывать подписи — пусть отвечает.
— Ты чудовище, — прошипела Светлана Петровна. — Я всё сделала только ради него!
Нина остановилась, повернулась:
— А я — ради себя. И это впервые за многие годы.
Она пошла дальше. Светлана Петровна не последовала.
Через неделю Андрей собрал вещи. Не драматично — просто тихо зашёл на кухню, где она размешивала сахар в кофе, и сказал:
— Я ухожу. К маме.
— Удачи, — сказала она.
— Ты… когда-нибудь поймёшь, что была неправа, — пробормотал он.
— Уже поняла всё, что нужно, — ответила она, не поворачивая головы.
Он постоял несколько секунд. Затем вышел. И дверь хлопнула на этот раз громче.
Тишина, которая наполнила квартиру после его ухода, была другой — не давящей, а ровной. Нина медленно обошла комнаты: спальня без его футболок, ванна без его носков под стиральной машиной, прихожая без его кроссовок.
Воздух будто стал легче.
Она открыла шкаф, переставила пару коробок, достала с верхней полки старую кружку с надписью: «Свобода не даётся — её берут». Подарок от коллеги, который когда-то казался банальным.
Теперь — точный.
На телефон пришло сообщение от соседки:
«Нин, видела твоего бывшего с мамой. Опять в магазине спорили, что им нужнее. Смешно смотреть со стороны».
Нина улыбнулась.
«Пусть живут, как хотят. Я больше не их касаюсь», — ответила она.
Она подошла к окну. Снаружи моросил мелкий ноябрьский дождь, но воздух был чистым, свежим. И впервые за долгое время этот холодный московский воздух показался ей не серым — а новым.
Она взяла кружку обеими руками и тихо сказала:
— Всё. Я вернулась к себе.
Без драм. Без истерик. Без чужих решений.
С этого дня она принадлежала только себе.
И этого, наконец, было достаточно
— Не придумывай, я тебе ничего не должна! — возмутилась свекровь, забыв, чьей картой оплачивала мебель