— Ты сейчас серьёзно? — Елена даже не успела снять куртку, просто застыла в прихожей, капли ноябрьской слякоти стекали с капюшона прямо на плитку.
Андрей сидел за кухонным столом, руки сцеплены в замок, взгляд твёрдый, как будто он ждал именно такой реакции. Рядом, как хозяйка дома, расположилась его мать — Валентина Ивановна. На ней был чистый домашний халат, волосы уложены, чашка чая перед ней — словно она здесь живёт всю жизнь. Хотя по договорённости была «временно», пока ищет себе новое жильё. «Временно» затянулось уже на четвёртый месяц.
— Да, я уволился, — повторил Андрей, будто не замечая ни её усталости, ни промокшей куртки. — Всё. Я больше там работать не собираюсь.
Елена медленно выдохнула, стараясь говорить спокойно. День был тяжёлый: офис, встречи, дедлайны, метро переполнено, маршрутки ползут; холодный ветер октябрейского перехода в ноябрь бил в лицо. Она мечтала добраться домой, поставить чайник, переодеться в мягкий свитер и просто полчаса помолчать. А получила это.
— И? — спросила она наконец. — Ты… нашёл что-то новое?
Андрей откинулся на спинку стула и усмехнулся.
— А зачем мне что-то новое? Ты работаешь. За квартиру платишь ты. Продукты ты покупаешь. Коммуналку ты оплачиваешь. Справляешься же.
Елена моргнула. Не сразу дошло.
— Погоди. Ты серьёзно считаешь, что теперь я должна обеспечивать нас троих?
— Не «нас троих», а семью, — вмешалась Валентина Ивановна, чуть приподняв подбородок. — Женщина должна заботиться о доме. Мужчина и так свою долю внёс — он пять лет пахал без выходных. Пусть отдохнёт.
— Отдохнёт? — Елена тихо повторила, словно пробуя новое слово на вкус. — А я, значит, не устаю? Я просто «работаю», да?
— У тебя работа лёгкая, — уверенно заявила свекровь. — Ты за компьютером сидишь. А Андрей там нервы мотал каждый день.
Елена почувствовала, как у неё похолодели пальцы. Больше не от дождя.
— Хорошо, — сказала она ровно. — Тогда давайте сразу. Вы вдвоём где жить собираетесь? И на что?
Валентина Ивановна фыркнула:
— А что это ещё за тон? Я здесь живу. Я прописана.
Елена замерла.
— Что?
— Андрей оформил, — гордо сказала свекровь. — Чтоб вопросов не было.
Елена перевела взгляд на мужа.
— Ты что сделал.
Андрей поднял плечи:
— Да что такого? Мы семья. У нас всё общее. Квартира — тоже общая.
— Квартира куплена до брака. И оформлена на меня. — Голос у неё был спокойный, странно ровный. — Ты не имеешь права никого прописывать без моего согласия.
— Так я же муж! — Андрей встал, словно собирался качать права, потом заметил, что Елена не отступает, и замер.
— И я — жена, — так же ровно сказала она. — Но я почему-то не считаю, что имею право распоряжаться твой матерью или твоей жизнью. А ты решил распоряжаться моей квартирой.
Тишина повисла плотная, тяжёлая.
Валентина Ивановна отставила чашку, медленно, очень театрально.
— Елена, доченька… Может, хватит делать из мухи слона? Андрей уволился, ничего страшного. Ты же нормально зарабатываешь. Да и долги мои — мы вместе покроем. Семья должна держаться друг за друга.
— Долги? — Елена повернулась к свекрови. — Какие долги?
— Ну, там… всего триста тысяч, — неопределённым жестом свекровь помахала рукой. — Не такая уж и сумма.
Елена усмехнулась.
— «Всего» триста тысяч. Которые я должна выплачивать?
— А кто же ещё? — удивилась Валентина Ивановна. — Мне тяжело. А Андрюша устал. А ты — молодая, энергичная. Что тебе стоит?
Елена закрыла глаза на секунду.
Что мне стоит? Да только жизнь.
— И зачем вы брали кредит? — спросила она медленно. — Вы же говорили, что продали квартиру и собираетесь жить на эти деньги.
— Ну так… — свекровь помедлила. — На жизнь ушло. И ещё кое-что.
— Что именно? — голос Елены был ледяным.
— Я хотела старую дачу привести в порядок, — раздражённо сказала Валентина Ивановна. — А там всё сыплется! Нужно было ремонт делать.
— Да, — подтвердил Андрей. — Нормально мама сделала. Нам же потом с детьми там отдыхать.
Елена посмотрела на мужа.
— «С детьми»? А ты собираешься детей обеспечивать сидя дома?
Андрей поморщился:
— Опять ты начинаешь. Да какая разница! Всё-таки женщина предназначена для того, чтобы…
— Стоп. — Елена подняла ладонь. — Дальше можешь не продолжать. Я поняла. Значит так: я платить за чужие долги не собираюсь. И содержать взрослого безработного мужчину — тоже. Хотите жить — работайте. Или снимайте жильё.
Андрей вскипел:
— Я не собираюсь впахивать, как проклятый! Хочешь — работай. Мне отдохнуть надо. Я имею право!
— Имеешь, — спокойно ответила Елена. — Только не здесь.
Валентина Ивановна вскрикнула:
— Ты что, выгоняешь родную семью?!
— Родные люди не садятся на шею, — сказала Елена. — Родные люди не обманом прописываются в чужую квартиру. Родные люди не требуют, чтобы их содержали.
Андрей шагнул ближе:
— Ты охренела?
Елена не отступила.
— Нет. Я устала. И больше это терпеть не буду.
В этот момент в стену с той стороны кто-то со злостью стукнул кулаком.
— Эй! — послышался голос соседа. — Хватит уже! Пол-ночного района слушает ваш сериал!
В квартире снова повисла тишина. Но теперь совсем другая. Густая, вязкая. Неизбежная.
Елена медленно вынула телефон.
— Я сейчас звоню и узнаю, как снимается незаконная прописка. Вы либо собираете вещи и уходите добровольно, либо это делает участковый. Выбирайте.
Андрей схватил её за запястье:
— Не смей.
Елена посмотрела на него так, что он отдёрнул руку.
— Очень даже «смей».
Она набрала номер.
И понеслось.
Звонки. Споры. Подъезд, в котором затихают шаги соседей, но двери приоткрыты — все слушают. Пришедший наряд. Проверка документов. Медленные, подробные разъяснения о том, что брак не даёт прав на имущество, приобретённое до него. Что прописка без согласия собственника — нарушение. Что каждый взрослый отвечает за свои долги сам.
Когда дверь за Андреем и Валентиной Ивановной закрылась, квартира будто стала тише. Не просто тише — чище. Воздух стал дышаться легче.
Елена не плакала. Не кричала. Не металась. Она просто стояла в коридоре, прислонившись к стене, и смотрела на место, где стояли их чемоданы.
Елена проснулась рано, как обычно. Будильник звенеть даже не пришлось — тишина в квартире была такой плотной, что казалось, она сама разбудила. За окном — серый ноябрь, мокрый снег лежит островками, не решаясь стать настоящим зимним покрытием. От радиатора идёт сухое тепло, в комнате тихо, рабочий стол не заставлен чужими кружками, в ванной — нет волос, которые раньше появлялись независимо от уборки.
Тишина. Спокойствие. И странная пустота, но не давящая — скорее, новая.
Елена встала, поставила чайник, привычно включила ноутбук — надо проверить почту по работе, пару срочных задач обещали прислать. Спустя пять минут зазвонил телефон. На экране — «Андрей».
Она не вздохнула. Просто взяла трубку.
— Да, — сказала спокойно.
В трубке — дыхание, будто он пробежал марафон, хотя наверняка просто курил на лестнице.
— Мы… вчера… ну… — начал он.
— Говори нормально.
— Ты так легко нас выгнала, — наконец выдохнул он. — Ты хоть понимаешь, что нам теперь делать?
— Работать, — ответила Елена. — И жить по средствам. Не у меня на шее.
Было короткое молчание, и она представила: он стоит где-то у остановки, руки в карманах тонкой куртки, зимние вещи остались у неё, потому что «да рано ещё, не холодно».
— Я, если честно… думал, ты пойдёшь на попятную, — сказал он.
— Я знаю, — ответила она. — Ты всегда так думал.
— И что теперь, всё, да? — голос стал тише. — Развод?
— Да.
Он хмыкнул — будто не поверил или не хотел поверить.
— Ты же знала, что у меня тяжело на работе. Что я устал. Что…
— Андрюша, — перебила она, без злости. — Это не про работу. Не про усталость. Это про то, что ты решил, что я тебе должна. А я — не должна.
Он молчал.
В трубке послышался голос Валентины Ивановны, приглушённый, но различимый:
— Скажи ей, что ей будет стыдно! Что карма вернётся! Что женщины без семьи никому не нужны!
Андрей чуть приглушённо:
— Мам, тихо.
Елена закрыла глаза.
Эта картина — как вчерашняя погода. Сырая и бесцветная. И очень знакомая.
— Андрей, — сказала она спокойно. — Я не буду больше это обсуждать. Все документы я подала. Через месяц будем свободны друг от друга.
— Ты пожалеешь, — как-то вяло сказал он, без уверенности. — Посмотрим ещё…
— Прощай, — сказала она и отключила телефон.
Следующие дни были предсказуемыми, но неожиданно лёгкими. Работа шла, как обычно — она писала отчёты, созванивалась с коллегами, спорила с менеджерами, обсуждала задачи в чате. Иногда было чувство, будто она попала в другой слой собственной жизни — тот, где всегда было место для неё, просто рядом было слишком шумно, чтобы это расслышать.
Но спокойствие, конечно, не могло длиться бесконечно.
Через неделю, в субботу, в домофон позвонили. Елена посмотрела на экран — Андрей.
Она не удивилась. Открыла.
Он поднялся без матери — один. Был небрит, волосы как будто не мылись пару дней. Куртка та же тонкая. Стоял не уверенно, как раньше, а чуть ссутулившись.
— Можно? — спросил тихо.
— Заходи, — так же спокойно ответила она.
Он прошёл в кухню, посмотрел на стол, на стулья. На его месте теперь стояла стопка бумаг по проекту. Он опустился на стул — словно боялся, что тот его не выдержит.
— Я нашёл работу, — сказал он сразу. — Не то, что хотел. На складе. Разгрузка.
Елена кивнула.
— Мама тоже устроилась. В уборку. Утром и вечером.
Елена молча налила ему чай. Он взял кружку обеими руками — как будто грелся.
— Тяжело, — сказал он, не глядя на неё. — Я раньше думал… что всё как-то само. Что раз мы семья… деньги общие… обязанности общие… ну, типа, если кому тяжело, другой тянет… А когда тяжело мне… почему-то все должны были тянуть.
Он впервые сказал честно. Без позы. Без защиты.
Елена тихо селa напротив.
— Андрей, проблема не в том, что тебе было тяжело. Проблема в том, что я была для тебя ресурсом. Как электричество. Как бойлер. Как банкомат. И как фон для твоих амбиций. А ты был у меня — не партнёром. А ещё одним «ребёнком».
Он закрыл глаза на секунду — болезненно правильно попала.
— Я знаю, — сказал он глухо. — И это самое неприятное, что я действительно знаю. Я понял это, когда пошёл на склад. Когда плечо тянет так, что руку не поднять. И когда мама в шесть утра выходит на мороз убирать подъезд. Я понял, что мы оба… ну… не правы были. Я — больше. Но и ты… ты всегда была сильнее. И вместо того, чтобы разделить, ты просто ушла.
Елена медленно выдохнула.
— Я не ушла. Я перестала тащить всех на себе.
— Я знаю.
Он наконец поднял глаза — и в них не было злости. Только усталость. И честный, взрослый разговор.
— Я не прошу вернуться, — сказал он. — Я понимаю, что мы… не сможем. И прошлое не вернуть. Я просто… хотел сказать: ты была права. Во всём. И… я сожалею. Правда.
Елена смотрела на него долго.
Внутри не было огня, злости или желания наказать. Не было и нежности. Было принятие.
— Спасибо, что сказал, — ответила она тихо. — Мне это было важно услышать.
Он встал.
Постоял в дверях.
— Ты… правда счастлива? — спросил он.
— Я учусь быть счастливой, — ответила она честно. — Но сейчас — мне спокойно.
Он кивнул.
— Это тоже много.
И ушёл.
— Ну… Я думал, ты не будешь против.