— Лида, ты вообще меня слышишь? Или опять в своих мыслях? — Михаил швырнул на стол ложку, и она со звоном отскочила от тарелки, оставив на скатерти жирный след. — Речь идет о нашем будущем! Эти деньги — не расходы, это инвестиция! Они вернутся к нам втройне!
Лидия медленно подняла на него глаза. Утро только началось, а у нее уже была каменная тяжесть за грудиной. Этот разговор, как прокрученная пластинка, возникал снова и снова последние несколько недель.
— Миш, ты предлагаешь заложить мою квартиру, — она произнесла это четко, отчеканивая каждое слово, словно вбивая гвозди в стену непонимания между ними. — Квартиру, которую мне оставила бабушка. Единственное, что у меня есть по-настоящему. Ты понимаешь, что будет, если твой план не сработает? Мы останемся ни с чем. Без крыши над головой.
Михаил лишь раздраженно махну рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи. Ее доводы, ее страх — все это было для него просто досадной помехой на пути к великой цели.
— Ничего такого не случится! Хватит уже нагнетать! У меня все просчитано до копейки. Бизнесу нужен просто рывок, понимаешь? Мощный, уверенный рывок! И все завертится!
Голос его звенел неубедительной, наигранной уверенностью. Лидия смотрела на его горящие азартом глаза, на сжатые кулаки, и ей становилось страшно. Страшно от этой слепоты.
— Я сказала — нет. Точка. Это не обсуждается.
Она резко встала, скомкала бумажную салфетку и бросила ее в тарелку с недоеденной овсянкой. Схватила с вешалки пальто и рабочую сумку. Ей нужно было уйти, вдохнуть воздуха, отдалиться от этого гнетущего ощущения стены, которая выросла прямо в их кухне.
— Лид! — крикнул он ей вслед, но она уже захлопнула дверь, не обернувшись.
Утренний воздух был прохладен, пахло мокрым асфальтом и прелыми осенними листьями. Лидия застегнула пальто на все пуговицы и быстрым шагом пошла по направлению к метро, хотя обычно вызывала такси. Ей нужно было двигаться, чувствовать под ногами твердую почву, успокоить дрожь в коленях. Мысли неслись вихрем, цепляясь за обрывки воспоминаний, возвращаясь к тому, с чего все начиналось.
Перед глазами, словно в кино, всплыл тот день. Тоже осень, но пять лет назад. Яркое солнце, золотистая листва на тротуарах. Она вышла из кофейни с дымящимся стаканчиком в руках, задумавшись о предстоящей встрече, и чуть не столкнулась с ним.
— Кажется, это ваше? — его голос был спокойным и приятным. Он протягивал ей дорогой шелковый шарф, тот самый, подарок коллеги, который она уронила, выходя.
— Ой, боже мой, спасибо! — щеки ее залила краска. — Я вечно все теряю.
Он улыбнулся, и вокруг глаз легли лучики морщинок. — Не страшно. Повезло, что я оказался рядом. Михаил.
Он проводил ее до офиса, все это короткое пятнадцатиминутное путешествие, шутил, смотрел прямо в глаза. Вечером он уже ждал ее у того же здания, с небольшим, но изящным букетом гербер.
— Откуда вы узнали, что я их обожаю? — удивилась тогда Лидия, смущенно принимая цветы.
— Сказала интуиция, — подмигнул он. — И, пожалуйста, давай уже на «ты».
Те первые месяцы были похожи на красивый, немного сумасшедший сон. Ужины в уютных ресторанчиках, долгие прогулки по ночному городу, когда кажется, что можешь говорить обо всем на свете и не устанешь. Неожиданные смс-ки посреди рабочего дня: «Скучаю». Его планы, его проекты, о которых он рассказывал с таким огнем, что казалось — вот он, человек, который способен свернуть горы.
— Ты у меня особенная, Лидка, — шептал он ей как-то раз, обняв за плечи на смотровой площадке в парке. — С тобой я чувствую, что мне все по плечу. Что нет таких вершин, которые мы не могли бы взять вместе.
Свадьба была тихой, без пафоса и сотни гостей. Только самые близкие. Его мать, Валентина Петровна, сжала ее в объятиях так крепко, что косточки хрустнули.
— Береги моего сыночка, — прошептала она Лидии на ухо, и в ее голосе слышалась и надежда, и какая-то тревожная нота. — Он у меня… человек идей. Мечтатель, знаешь ли. Немного.
После росписи Михаил переехал в ее двушку в спальном районе. Лидия с упоением обустраивала их общее гнездышко, выбирала шторы, расставляла книги на полках. Михаил вносил в этот уклад приятный хаос — разбросанные носки, забытые на журнальном столике документы, но он же мог неожиданно приготовить ужин или принести домой ее любимое пирожное. Он был заботливым, своим особым способом.
— Слушай, у меня родилась гениальная мысля, — объявил он однажды, когда они пили вечерний чай. — Хочу открыть магазин электросамокатов. Это сейчас самый перспективный рынок! Все на них пересаживаются!
Глаза его горели таким знакомым, таким заразительным энтузиазмом. Лидия не устояла.
— Хорошо, — сказала она, выдыхая. — Давай попробуем.
Она вложила в этот проект почти все, что скопила к тому моменту. Первое время все и правда шло хорошо. Михаил сиял, показывая ей графики растущих продаж. Он праздновал каждую крупную отгрузку, приносил ей маленькие, но милые безделушки — новую кружку, книгу, которую она давно хотела. А потом что-то стало меняться. Он начал задерживаться на «работе» все чаще и чаще. Возвращался усталый, хмурый. На вопросы отмалчивался или отвечал раздраженно. Перестал делиться новостями, планами. Его телефон все чаще уходил в беззвучный режим или был недоступен.
— Миш, что случилось? — спросила она как-то, осторожно положив руку ему на лоб, проверяя, не температура ли. — Ты какой-то потухший.
— Да ничего не случилось! — он резко стряхнул ее руку. — Устал просто. Отстань.
Правда вскрылась месяцев через шесть. Он сидел на кухне поздно вечером, перед ним стоял пустой стакан, хотя от него пахло коньяком. Взгляд был пустой, потухший, плечи сгорблены.
— Дела хуже некуда, — выдавил он наконец. — Рынок, понимаешь, перенасытился. Каждый второй теперь самокаты впаривает. Цены демпингуют до невозможного.
Лидия, забыв про обиды, села рядом. Стала предлагать варианты. Может, сменить ассортимент? Добавить аксессуары? Заняться ремонтом? Сделать упор на сервис? Но Михаил только мотал головой, все ее идеи встречая в штыки.
— Ты в этом ничего не смыслишь! — огрызался он. — Не лезь не в свое дело. Я сам разберусь.
А потом, разбирая бумаги в его старой куртке, чтобы отнести в химчистку, она наткнулась на конверт из банка. Кредитное соглашение. На солидную сумму. Взят он был три месяца назад. Без ее ведома. На «развитие бизнеса», который уже тогда трещал по всем швам.
— Как ты мог? — она стояла перед ним с этим листком в дрожащих руках, и слезы подступали к горлу. — Мы же семья! Мы должны решать все вместе!
— Не хотел тебя расстраивать, — пробурчал он, глядя в пол. — Это ерунда. Закроем в два счета.
Но «ерунд» становилось все больше. Один кредит потянул за собой другой. Потом он взял в долг у старого друга. Лидия, стиснув зубы, отдавала свои сбережения, чтобы покрывать проценты, чтобы не упасть в грязь лицом перед знакомыми. Она снова и снова пыталась до него достучаться.
— Миша, посмотри на статистику! — показывала она ему графики на экране ноутбука. — Продажи электросамокатов падают по всему рынку! Нужно искать другую нишу, пока не стало совсем поздно!
Но он не слушал. Он жил в каком-то своем, параллельном мире, где его гениальная идея вот-вот должна была выстрелить, несмотря ни на что. Последние полгода его бизнес представлял собой жалкое зрелище — практически нулевая выручка, одни расходы и растущие, как снежный ком, долги.
И вот теперь, этой свежей осенней порой, его осенила новая «гениальная» идея. Открыть не просто магазин, а целый шоу-рум в центре города. На одной из самых проходных, а значит, и самых дорогих улиц. Для этого требовался солидный кредит. А для кредита — серьезный залог.
Лидия остановилась на перекрестке, дожидаясь зеленого сигнала светофора. Он мигал красным, назойливо отсчитывая секунды. Точно так же, как мигало в ее жизни предупреждение об опасности, которое она так долго игнорировала. Ее терпение было на исходе.
Он стоял на пороге, огромный и чуждый, с искаженным злобой лицом. Воздух в прихожей гудел от невысказанного, сгущался, мешая дышать.
— Ты об этом пожалеешь, — его голос был низким, хриплым, будто пересыпанным битым стеклом. — Я тебе клянусь. Когда я раскручусь, когда у меня будут миллионы, ты будешь ползать и умолять…
— Миша, хвати, — Лидия не повышала голоса, но ее тихий, ровный тон резал, как лезвие. Ее руки не дрожали. Впервые за долгие месяцы — не дрожали. — Твои миллионы мне не нужны. Мне нужен был муж. А его, кажется, никогда и не было. Был мальчик, который играл в бизнес, прикрываясь мной и моим домом.
Он сделал шаг вперед, пытаясь навиять, использовать свой рост, свою физическую мощь для устрашения. Но она не отступила ни на сантиметр.
— Я тебя кормил! Одевал! — выкрикнул он, брызгая слюной.
— Чем? — ее вопрос повис в воздухе, острый и обезоруживающий. — Какими деньгами? Моей зарплатой? Моими сбережениями? Кредитами, которые ты брал за моей спиной? Ты не кормилец, Миша. Ты — дыра в бюджете. Дыра, которую я затыкала пять лет.
Из гостиной донесся шум — соседи за стеной, привлеченные криками, включили телевизор на полную громкость. Это был знак, призыв к порядку, к совести. Но для Михаила его не существовало.
— Мама права! — заорал он, и в его глазах было что-то невменяемое. — Ты холодная, расчетливая стерва! Тебе бы только считать копейки, а не семью строить!
— Твоя мама, — Лидия медленно выдохнула, — тридцать лет содержала твоего отца, пока он, как и ты, искал себя и свое «место под солнцем». И нашла она себя у разбитого корыта, на пенсии в двадцать тысяч. Ты хочешь, чтобы я повторила ее путь? Нет уж. Одной мученицы в вашей семье достаточно.
Дверной звонок, резкий, протяжный, разрезал эту пытку. Лидия, не сводя с Михаила глаз, шагнула назад и нажала на кнопку домофона.
— Кто? — спросила она, и голос ее прозвучал странно громко в наступившей тишине.
— Участковый, гражданка. На вас поступила жалоба о нарушении общественного порядка.
Михаил фыркнул, но отступил вглубь прихожей. Его пыл немного остыл, сменившись опасливой злобой.
Лидия открыла дверь. На пороге стоял немолодой мужчина в форме, с усталым, профессионально-спокойным лицом.
— Разберемся? — вежливо, но твердо спросил он, окидывая взглядом сцену: ее, бледную, но собранную, и его, мрачного, отчужденного, стоящего в позе загнанного в угол зверя.
— Все в порядке, — сказала Лидия. — Мой бывший муж просто забирает свои вещи и уходит. Навсегда.
— Я никуда не уйду! Это мой дом! — попытался было взбунтоваться Михаил, но участковый поднял руку.
— Гражданин, успокойтесь. Или мы поедем разбираться в отделение. На ваш выбор.
Михаил замолчал, сжимая и разжимая кулаки. Он бросил на Лидию взгляд, полный такой немой ненависти, что у нее по спине пробежал холодок. Но это был уже не страх. Это было отвращение. Окончательное, бесповоротное.
— Я соберу твои вещи, — тихо сказала она и прошла в спальню.
Она действовала на автомате. Сняла с антресолей его большую спортивную сумку, ту самую, с которой он когда-то приехал сюда, полный надежд. Сложила аккуратно его немногочисленные рубашки, брюки, свитера. Книги. Гигиенические принадлежности из ванной. Каждое движение было прощанием. Не с мужем, а с иллюзией, которая так долго жила в этих стенах.
Когда она вынесла сумку в прихожую, Михаил стоял, прислонившись к стене, и смотрел в окно. Участковый ждал тактично у двери.
— Вот, — Лидия поставила сумку на пол. — Все.
Он медленно повернулся. Злоба из его глаз ушла, сменившись каким-то опустошенным, почти детским недоумением.
— Лид… а если… — он начал и тут же замолк, поняв, что никаких «а если» уже не будет. Мосты были сожжены, и сожгла их она. Ради собственного спасения.
Он взял сумку, плечо его оттянулось вниз под тяжестью.
— Я… ключи, — пробормотал он.
— Оставь в почтовом ящике. И сними себя с регистрации. В течение недели.
Он кивнул, не глядя на нее, и, сгорбившись, вышел за дверь. Участковый кивнул Лидии и последовал за ним.
Дверь закрылась. Тишина.
Не просто отсутствие звуков. А новая, гулкая, непривычная тишина. Она облокотилась о косяк и простояла так, не знаю сколько, прислушиваясь к стуку собственного сердца. Оно билось ровно и громко. Оно билось, выстукивая одно-единственное слово: «Свобода».
***
Прошло полгода. Осень сменилась морозной, снежной зимой, а та — ранней, робкой весной. Развод прошел удивительно быстро и без осложнений. Михаил не оспаривал, не требовал ничего. Он просто исчез из ее жизни, как призрак.
Лидия поменяла замки. Переставила мебель в квартире, создав новое, свое личное пространство. Записалась на курсы итальянского, о которых давно мечтала. Нашла себе новое хобби — парусный спорт, холодное дыхание водохранилища и тугие паруса стали для нее лучшей терапией. Жизнь, которую она когда-то считала разрушенной, медленно, кирпичик за кирпичиком, начала отстраиваться заново. И фундамент у нее был теперь крепкий, собственный.
Однажды в субботу она зашла в крупный торговый центр за новой парой беговых кроссовок. Блуждая между стеллажами со спортивными товарами, она вдруг замерла. За стеклом витрины соседнего магазина, специализировавшегося на велосипедах, она увидела знакомую фигуру. Высокую, чуть сутулую.
Михаил. В синей корпоративной жилетке с логотипом сети. Он сосредоточенно, с натянутой улыбкой, что-то объяснял молодой паре, показывая на ярко-желтый горный велосипед. Его движения были отработанными, но в них не было ни капли того прежнего огня, того азарта «гения бизнеса». Он был просто продавцом. Наемным работником.
Он поднял взгляд и на секунду встретился с ее глазами. В его глазах мелькнуло что-то — стыд? Досада? Злость? Она не стала разбираться. Он резко отвернулся, сделав вид, что не узнал ее, и продолжил свой рассказ, его голос стал громче, наигранно-восторженным.
Лидия тоже не стала задерживать взгляд. Она развернулась и пошла прочь, к выходу из торгового центра. На ее губах играла легкая, почти незаметная улыбка. Не злорадства. Нет. Скорее, грустного понимания.
Можно быть успешным, старательным продавцом велосипедов в крупной сети. Можно быть неудачливым, но амбициозным владельцем провального магазина самокатов. А можно просто быть собой. Честным с собой и с другими.
Именно этой простой, горькой честности и не хватило их браку с самого первого дня, с того самого осеннего утра, когда он вернул ей шелковый шарф. Он продавал ей мечту. А она так отчаянно хотела в нее верить. Теперь мечта закончилась. Началась жизнь.
– Продашь дом, а деньги отдашь нам! – потребовала свекровь, и муж лишь кивнул