Кристина вернулась домой с тем самым чувством, когда день сложился, как пасьянс: начальник не терзал душу, бухгалтерия вовремя осыпала премией, и даже в автобусе никто не дышал перегаром в затылок. Хотелось скинуть туфли, пустить по венам горячий чай и, глядя в окно, наблюдать, как гаснет день. Но дома, словно по закону подлости, её ждал спектакль, сценарий к которому писала явно не она.
Роман, восседая за кухонным столом, был облачен в футболку, когда-то белоснежную, а ныне сдавшуюся под натиском времени, как серый флаг поражения. На столе громоздилась стопка бумаг, предвещавших бурю. В их тихой гавани семейного счастья бумаги на столе означали лишь одно: надвигающиеся проблемы.
— Ты рано, — обронила она, скидывая пальто, словно предчувствуя недоброе.
— А ты, как всегда, с перчинкой, — отозвался Роман, не поднимая глаз, словно прячась от надвигающейся грозы.
— Я с перчинкой, ты с бумагами. По-моему, мы оба верны своим ролям, — констатировала она, пытаясь разрядить обстановку.
Он поднял голову, и Кристина прозрела: грядут темные времена. Роман никогда не смотрел так прямо, когда собирался одарить её радостью. Хорошие новости он обычно подкрадывал тихим шепотом, между делом, словно ждал, когда она сама споткнётся о счастье. Сейчас же в его взгляде застыла тяжесть, словно на плечах вырос груз «надо поговорить».
— Ресторан… в общем… — он запнулся, словно примеряя слова, и это «в общем» прозвучало страшнее любых конкретных цифр. — Всё летит в тартарары.
— Снова? — она приблизилась, поставила сумку на стул, чувствуя, как тает ее хорошее настроение. — Ты же говорил, прошлый месяц был почти в ноль.
— Почти в ноль — это когда в холодильнике гуляет ветер, но еще теплится надежда. Сейчас всё гораздо горше.
Он отодвинул бумаги, обнажив перед Кристиной зловещие строки банковских бланков.
— Это что? — спросила она, хотя душа уже знала ответ.
— Это шанс, Крис, — Роман заговорил торопливо, словно боялся, что она захлопнет дверь надежды. — Если вложиться сейчас, вдохнуть жизнь в ремонт, обновить меню, разбудить рекламу — мы вытащим ресторан из пропасти. Я верю.
— Ты веришь… — она опустилась на стул напротив, иронично оценивая его рвение. — А в прошлый раз ты свято верил, что закупка дорогого вина окупится за полгода. Помнишь, чем закончилась эта аллегория успеха?
— Вино было божественным, просто наши гости… ну… не доросли до такого полёта вкуса, — он попытался вымучить улыбку, но она, словно бабочка-однодневка, тут же угасла. — Послушай, я не прошу звёзд с неба. Просто… давай заложим твою квартиру.
— Просто, — она повторила его слово, как эхо, чувствуя, как внутри нарастает буря. — Это моя крепость. Моя. Возведённая до брака.
— Да знаю я! — раздражённо бросил он, словно это был секрет Полишинеля. — Но ты же моя жена. Разве это не общее дело, не наш семейный долг?
Она откинулась на спинку стула, чувствуя, как закипает кровь от его напора и эгоизма. Общее дело… интересно, когда у него появлялся новый телефон, это тоже было общее дело? А когда он «одалживал» ветреным друзьям деньги, которые исчезали, как утренний туман?
— Ром, — она произнесла тихо, но в голосе зазвенела сталь, отточенная годами терпения, — ты предлагаешь мне рискнуть своим единственным убежищем ради твоего ресторана, который уже два года балансирует на грани жизни и смерти, между комой и похоронами?
— Вот опять! — он вскочил, словно ужаленный, и стул с грохотом отлетел к стене, подчеркивая всю шаткость их положения. — Ты всегда драматизируешь! Ты не веришь в меня, ты… ты вообще зачем со мной?
— А может, чтобы каждый месяц не выслушивать истории о новых долгах? — парировала она, — И не наблюдать, как ты играешь в бизнесмена на песке чужих мечтаний?
Он мерил кухню шагами загнанного зверя, схватил чайник, налил воды в кружку и, не глядя, бросил туда пакетик чая. Пакетик, разумеется, порвался, и в кружке заплясала траурная россыпь чаинок, словно предвещая грядущие несчастья. Роман бросил взгляд на этот хаос в кружке и пробурчал:
— Символично.
Кристина криво усмехнулась, чувствуя, что ее настроение стремительно летит в бездну. Вот так у нас всегда: вроде бы смешно, но почему-то нестерпимо больно.
— И что ты предлагаешь? — спросила она, стараясь сохранять спокойствие. — Просто взять и подарить банку мою квартиру?
— Не подарить, а заложить, — поправил он, словно от этой малозначительной детали зависел исход битвы. — Через пару лет вернём, и всё будет как прежде.
— Через пару лет… Роман, тебе самому не смешно? Ты не способен накопить даже на скромный отпуск, а тут — квартира.
Он посмотрел на неё долгим взглядом, в котором смешались обида, злость и какая-то вселенская усталость.
— Знаешь, иногда мне кажется, что ты просто ждёшь, когда я оступлюсь, — тихо произнес он, — Чтобы потом торжествующе провозгласить: «Я же говорила».
— А мне порой кажется, что ты нарочно падаешь, чтобы я снова и снова тебя поднимала, как Сизиф свой камень, — парировала она, чувствуя, как ее слова бьют в самое сердце.
В воздухе повисла тишина, густая и зловещая, словно в преддверии грозы. Она понимала, что спор только набирает обороты. Он — что у него катастрофически мало времени, чтобы убедить ее в своей правоте. Но оба делали вид, что диалог еще можно вести в спокойном русле.
— Я всё равно подготовил документы, — наконец вымолвил он, нарушая тишину. — Хотел, чтобы ты хотя бы взглянула.
— Не стоит. — Она встала, чтобы уйти от соблазна поддаться его уговорам. — Даже не начинай.
Он шагнул к ней, но она отступила, словно боясь прикосновения. И тут между ними пробежала та самая искра, зарождающая либо пожар страсти, либо ледяную ненависть. На этот раз, казалось, выбрали второй вариант.
— Ты упряма до невозможности! — сорвался он, выпуская на волю клубок раздражения.
— А ты нагл до бесстыдства! — почти крикнула она в ответ, не желая оставаться в тени.
Они стояли в двух шагах друг от друга, тяжело дыша, словно после изнурительного боя. Где-то на тонкой грани между «ещё слово — и я уйду навсегда» и «ещё слово — и я останусь рядом, даже если не скажу об этом».
В этот судьбоносный момент в кармане Кристины зазвонил телефон. На экране высветилось спасительное имя — мама. Она с облегчением вздохнула, нажала «отклонить» и тихо, но твердо произнесла:
— Если ты осмелишься подписать эти бумаги без моего ведома, я тебе этого никогда не прощу.
Роман опустил взгляд, словно признавая поражение, взял кружку и с отвращением сделал глоток чая, наполненного плавающими листьями.
— Горько, — констатировал он, кривясь от противного вкуса.
— Привыкай, — ответила она, словно пророчествуя о будущих испытаниях.
И вот в этой горечи, в этой дешевой кухне, залитой блеклым светом, началась их настоящая, беспощадная война.
На следующий день Кристина вернулась с работы, словно натянутая струна. С самого утра её грызло предчувствие недоброго. Роман был подозрительно тих за завтраком, слишком охотно согласился на дежурное «подумаем вечером». Это его коронная фраза, эвфемизм для «я уже всё решил, дорогая, и сообщу тебе об этом в последний момент, чтобы ты не успела воспротивиться».
В прихожей её встретили зловещие признаки: два пузатых стакана и бутылка коньяка. Это был дурной знак – Роман прибегал к коньяку лишь в двух случаях: когда хотел отпраздновать сомнительную удачу или когда собирался эту удачу изобрести, искусно вылепив её из лжи.
— Ты дома? – крикнула она в сторону кухни, и в голосе её звучала усталость.
— Я тут, тут, – отозвался он чересчур бодро, даже приторно.
Кристина вошла, и её опасения подтвердились. На столе лежали всё те же бумаги, но теперь они были разложены с маниакальной аккуратностью, испещрены закладками и жёлтыми стикерами с надписью «тут подпись».
— Ром, ты издеваешься? – выпалила она, не тратя время на приветствия.
— Я готовился, – он расплылся в улыбке, словно это должно было её обезоружить. – Чтобы тебе было удобно.
— Удобно… Мне будет удобно, если ты эти бумаги скормишь шредеру.
— Крис, – он заговорил тоном учителя, снисходительно объясняющего таблицу умножения нерадивому первокласснику, – это не просто бумаги, это наш шанс вырваться. Я всё продумал до мелочей.
Он галантно придвинул ей стул. Она села, но скрестила руки на груди, демонстрируя глухую оборону.
— И? – сухо процедила она.
— И мы берём кредит под залог твоей квартиры. Я вкладываю всё до копейки в ресторан: новый зал, ультрасовременная кухня, массированная реклама. Через год мы взлетим, я обещаю.
— Через год ты уйдёшь в пике, как бомбардировщик, – перебила она, не дав ему закончить этот слащавый монолог.
— Нет, – он назидательно поднял палец, – в этот раз всё будет иначе!
Кристина скептически хмыкнула. «В этот раз всё иначе» – он говорил это и про итальянского шеф-повара, сбежавшего через неделю, и про партию экзотических фруктов, сгнивших на складе, прежде чем их успели попробовать посетители.
— А если не получится? – спросила она, вдавливая слова в воздух.
— Получится, Крис. Я уверен.
— А если всё-таки не получится? Если ты снова облажаешься? – надавила она, не отводя взгляда.
— Тогда… – он запнулся, и слова вылетели из него скороговоркой, – тогда продадим квартиру, расплатимся с банком, и начнём всё сначала.
Она вскочила, словно её ужалила змея.
— Ты спятил?! Это моё единственное жильё, ты понимаешь?! Крыша над головой!
— Теперь уже наше жильё! – он тоже поднялся, распаляясь. – Мы семья, Кристина, неужели ты забыла?!
— Семья – это когда советуются, а не ставят перед фактом, как зарвавшегося вассала! – она чувствовала, как гнев душит её, перекрывая кислород. – Ты даже не поинтересовался, готова ли я к такому риску.
— Да потому что я знаю – ты всегда против любой авантюры! – сорвался он на крик. – Ты вечно тормозишь, как гиря на ногах!
Он подошёл слишком близко, вторгаясь в её личное пространство, и она инстинктивно отступила к шкафу, ища защиты.
— Не надо так, Ром, – прошептала она, чувствуя, как дрожит голос.
— А как, скажи мне, как?! – он упёрся руками в дверцы шкафа по бокам от неё, словно беря в плен. – Как с тобой разговаривать, если ты всё время в бронежилете, всегда начеку, боишься всего на свете?!
— Потому что ты лезешь туда, куда тебе вход воспрещён! – она попыталась оттолкнуть его, но он стоял, как скала, непроницаемый и непреклонный.
— Крис, – проговорил он уже мягче, обволакивающе, но в этом искусственном примирении чувствовалось больше давления, чем в открытом крике, – я делаю это для нас, для нашего будущего.
— Нет, Роман, – она резко вывернулась из его ловушки, – ты делаешь это для себя, для своего болезненного эго. И прикрываешься «нами», как фиговым листком.
Он в ярости ударил ладонью по столу, и стопка злополучных бумаг, словно подкошенная, рухнула на пол. Кристина вздрогнула, но не отвела взгляда, выдержав его испепеляющий взгляд.
— Ты думаешь, я совсем слепая? – спросила она, и в голосе её звенела сталь. – Думаешь, я не вижу, что ты просто боишься признаться себе, что ресторан идёт ко дну, и никакие кредиты его уже не спасут?
— Я ничего не боюсь! – выкрикнул он, но голос предательски дрогнул, выдав его страх.
Наступила тягостная пауза, звенящая тишина. В этой паузе они оба осознавали, что уже сказали слишком много, перешли Рубикон, и теперь невозможно просто сделать вид, что это была обычная, пусть и бурная, ссора.
— Подпиши, – тихо, почти умоляюще произнёс он, и в голосе звучало упрямое, отчаянное безразличие.
— Нет, – так же тихо, но твердо ответила она, глядя ему прямо в глаза.
Роман, не говоря ни слова, шагнул к дверям, распахнул их и, словно фокусник, достающий кролика из шляпы, позвал:
— Сергей! Заходи, не стесняйся.
В прихожую, словно по команде, вошёл Сергей – их общий знакомый, практикующий юрист. Держа в руках кожаную папку, с тем самым «ну, вы же обо всём договорились» натянутым выражением на лице.
— Я здесь, чтобы всё оформить, – проговорил он заученную фразу, но Кристина, не дав ему закончить, подняла руку, останавливая его, как регулировщик движение.
— Сергей, выйди, – холодно, словно отрезала, произнесла она, вкладывая в каждое слово ледяной презрение.
— Но… Роман сказал…
— Выйди. Сейчас же. – И в её голосе не осталось ни капли колебания, лишь стальной звон неприступности.
Сергей, не понимая, что происходит, растерянно переглянулся с Романом, пожал плечами, словно отказываясь от ответственности, и вышел, торопливо прикрыв за собой дверь.
— Ты решила устроить цирк, Кристина?! – Роман говорил сквозь зубы, сдерживая ярость.
— Нет, Ром, цирк – это когда ты без моего ведома приводишь юриста в мой дом, чтобы оформить кабальную сделку.
— Это наш дом, разве нет?! Мы вместе его обставляли!
— Нет, – она посмотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда. – Это моя квартира, полученная мной по наследству. И если тебе так нравится это приторное слово «наш» – купи себе свою собственную квартиру.
Он резко, словно очнувшись, подошёл к ней и грубо схватил за локоть – не больно, но достаточно сильно, чтобы показать: он не намерен отступать.
— Ты просто не оставляешь мне выбора, упрямая ты женщина, – прошипел он, прожигая её взглядом.
— А ты мне оставляешь хоть какую-то свободу выбора, Роман?! – она выдернула руку, освобождаясь от его хватки. – Или ты думаешь, что я просто возьму и подпишу всё, что ты мне подсунешь, потому что ты так приказал?!
— Да потому что я твой муж, в конце концов! – выкрикнул он, словно произнося священную клятву.
— А я твоя жена, а не спонсор твоих бесконечных провалов и несбывшихся грёз!
В этот трагический момент они оба поняли, что перешли некую черту, за которой нет возврата. Что дальше будет не просто семейный спор или временная размолвка. Будет разрыв, после которого они уже никогда не смогут вернуться к прежней жизни, к той хрупкой иллюзии счастья, которую они так долго пытались создать.
Роман, словно в замедленной съёмке, молча поднял с пола рассыпавшиеся бумаги, аккуратно сложил их в стопку и, с ледяным спокойствием в голосе, процедил:
— У тебя есть ровно сутки, чтобы всё обдумать и принять правильное решение. Потом я решу всё сам, без тебя.
С этими словами он развернулся и, не говоря больше ни слова, ушёл в спальню, с грохотом захлопнув за собой дверь. Кристина осталась стоять в оцепенении посреди кухни, чувствуя, как бешено колотится сердце, отсчитывая последние мгновения их совместной жизни. Сутки. У неё есть всего сутки, чтобы решить, готова ли она рискнуть всем, что у неё есть, поставить на кон свою квартиру, свою стабильность, свой душевный покой – или потерять его окончательно, навсегда вычеркнуть из своей жизни.
И впервые за долгие месяцы, а может, и годы, её посетила крамольная мысль: а может быть, потерять – это не так уж и страшно?
Ночь прошла, словно в бреду. Роман спал урывками, беспокойно ворочался, несколько раз вставал и шатался по кухне, нарочито гремя посудой, словно пытаясь её разбудить, вывести из равновесия. Кристина же лежала с открытыми глазами, уставившись в потолок, слушая, как неумолимо тикают часы, отсчитывая секунды, приближая неизбежное утро, когда он решит «сам».
Утром он был чрезмерно вежлив, почти неестественно. Эта показная вежливость ранила её сильнее, чем крик или брань.
— Кофе будешь? – спросил он, избегая смотреть ей в глаза.
— Нет, спасибо.
— Может, позавтракаешь? Омлет? Яичница?
— Нет. Не хочу.
Они перебрасывались сухими, ничего не значащими фразами, словно между ними лежала бомба с часовым механизмом, готовая взорваться в любой момент.
Около десяти утра он оделся для работы, взял свой затёртый кожаный портфель и, бросив на неё мимолётный взгляд, сказал:
— Я вернусь сегодня вечером с Сергеем. Подготовься.
— Сегодня вечером ты сюда уже не войдёшь, – спокойно, без намёка на угрозу ответила она, глядя ему прямо в глаза.
— Это и мой дом тоже, я здесь прописан.
— Нет, Ром, это всего лишь твой адрес в паспорте, штамп, ничего не значащая формальность. А настоящий дом – это там, где тебя любят и ждут. А здесь – моя крепость, построенная на моих костях.
Он нервно дёрнул щекой, подавляя гнев, но промолчал, не найдя, что ответить. Развернулся и вышел, с силой хлопнув дверью, словно пытаясь выплеснуть накопившуюся ярость.
Кристина осталась одна в пустой квартире, и вдруг её захлестнула волна всепоглощающей, неудержимой злости. Она, как одержимая, рванулась к шкафу, достала заветную папку с документами на квартиру, засунула её в свою потёртую сумку и, не раздумывая ни секунды, уехала в банк.
Через два часа она вернулась домой с распечаткой из банка, на которой чёрным по белому было указано: квартира снята со всех возможных обременений и потенциальных залогов, и любая сделка с недвижимостью без её личного, заверенного нотариусом согласия, невозможна. Это было равносильно тому, чтобы поставить огромный, окованный железом засов на дверь, в которую всё это время кто-то настойчиво пытался проникнуть, чтобы завладеть её самым ценным сокровищем свободы.
К вечеру, как и обещал, Роман вернулся. Вместе с ним, как верные оруженосцы, стояли Сергей и какой-то незнакомый мужчина в дорогом, с иголочки пальто, явно не из дешёвых.
— Вот, знакомься, Кристина, – с натянутой улыбкой произнёс Роман, стягивая с себя ботинки, – Иван Петрович, представитель банка. Мы договорились, он приехал, чтобы…
— Вечер добрый, – сухо, словно отрезал, произнёс незнакомец, оценивающе оглядывая её с головы до ног. – Мы здесь, чтобы…
— Нет, – перебила его Кристина, не дав договорить, и в этом слове звучала непреклонность, как приговор.
— Ты даже не хочешь выслушать нас, посмотреть документы? – Роман сделал шаг вперёд, пытаясь убедить её, но она осталась непоколебима.
— Я уже слушала тебя. Два дня подряд. И пришла к окончательному выводу: мне не нужны твои безумные кредиты, твои сомнительные аферы и твои пустые обещания, твои сказки про «в этот раз всё будет по-другому». Хватит.
Сергей замялся, отводя взгляд. Иван Петрович надменно приподнял бровь, демонстрируя своё недовольство.
— Крис, – Роман заговорил тихим, приглушённым голосом, но в нём клокотала сдерживаемая злость, – это мой последний шанс выкарабкаться, ты понимаешь? Неужели тебе всё равно?
— А это – моя последняя квартира, отвоёванная потом и кровью. И знаешь что, Роман? Я выбираю квартиру. Я выбираю стабильность.
— То есть, ты выбираешь мёртвые стены, а не меня, своего мужа? – его глаза метали молнии, готовые испепелить её. Он сделал ещё один шаг вперёд, приближаясь к ней, как хищник к своей жертве.
— Я выбираю спокойный сон. Я выбираю жизнь без постоянного страха, что ты всё проиграешь, спустишь по ветру, оставив меня ни с чем.
Он устало вздохнул, и в этом вздохе чувствовалась и затаённая обида, и глубочайшее отчаяние.
— Ладно, – обречённо сказал он, опуская плечи. – Если ты так решила, я ухожу.
— Правильно. Единственно верное решение. И прихвати с собой свои гениальные «бизнес-планы» с влажными мечтами о богатстве – чтобы они больше не занимали место в моей жизни и не отравляли мой дом своим присутствием.
Роман бросил на неё долгий, прощальный взгляд, в котором смешались боль, разочарование и какая-то обречённость.
— Знаешь, Кристина, – с горечью произнёс он уже у самой двери, – ты победила.
— Это не победа, Ром. Это всего лишь самозащита. Защита от тебя и твоего разрушительного безумия.
Он, не говоря больше ни слова, вышел, и дверь с глухим стуком захлопнулась за ним, оставив её одну в пустой квартире.
Тишина, которая наступила после его ухода, была какой-то оглушительной, звенящей, словно колокол, отмеряющий конец их совместной жизни. Кристина стояла в опустевшей прихожей и впервые за долгое время почувствовала… не ликующую радость победителя, не гнетущую горечь утраты, а какое-то странное, непривычное облегчение, как будто с её плеч свалился непосильный груз, тяготивший её долгие годы.
Словно сомнамбула, она прошла на кухню, поставила чайник, налила себе чашку ароматного чая, села за стол и, глядя в окно на угасающий закат, подумала: Да, теперь всё зависит только от меня. И я сама, наконец, буду распоряжаться своей жизнью так, как считаю нужным.
И впервые за долгие годы ей стало от этого спокойно и умиротворённо.
Как я проверяю состояние сцепления за 5 минут, и всем советую этот способ